Звонок последовал тут же. Паша поговорил, вернулся в машинуи сообщил: мол, Михалыч зачем-то просил заехать. Дальше уже было, как говорят в футболе, дело техники. В больнице наш приятель сказал: «Ты остаешься здесь!». Сняли кардиограмму и сказали, что отпускать в таком состоянии никуда нельзя. Помню, благодарила Бога, что его прихватило не за рулем по дороге в Выборг. Он ведь был на грани инфаркта.

Думаю, та отставка сыграла для его здоровья роковую роль. Он страшно переживал, поскольку рассчитывал проработать в «Зените» гораздо дольше. И город, ставший для него родным, очень любил. Когда в конце 2000 года Паша сломал ногу, и ему делали операцию, хирург сказал: кости поражены настолько сильно, потому что рак начался у него давно, несколько лет назад. И что-то послужило толчком. Мне кажется, что именно та история и послужила. Она у него много лет жизни забрала.

А потом демонстрации протеста в городе начались. По Невскому толпы шли, на Дворцовую площадь вышли — казалось, что по второму разу Зимний дворец будут брать. С подачи руководителей «Зенита» написали, что эти демонстрации сам Пал Федорыч и подготовил. Какая чушь! Надо совсем не знать Пашу, чтобы такие глупости говорить. Да он при первой возможности на дачу на рыбалку уезжал, на все остальное ему вообще наплевать было!

К тому же мы с Семиными и Игнатьевыми собирались съездить отдохнуть в Карловы Воры. Уже билеты на самолет были куплены. Но к Паше обратились люди от Яковлева и попросили на несколько дней задержаться — губернатор, дескать, хочет с ним встретиться. Он остался. К Яковлеву в итоге так и не попал, и когда ждать ему надоело, сказал: «Да пошли они все на фиг!» — и присоединился через неделю к нам. Замену авиабилета ему обещали оплатить, но так этого и не сделали: новый билет он покупал за свой счет. Мелочь, но показательная.

Уезжали из Питера в Москву на поезде. Идем с чемоданами, друзья нас провожают. И вдруг подбегает какой-то шустрый молодой человек и вручает какую-то бумажку. Раскрываю — а там обращение к народу. Текст примерно такой: «Уважаемые болельщики, не надо демонстраций! Садырин вовсе не такой герой, за какого себя выдает, а его увольнение — не чья-то прихоть, а решение, вызванное серьезными причинами. На совете директоров он, дескать, предлагал взять шесть новых футболистов, из которых не было ни одного питерца.

И что, это была бы команда нашего города? Поэтому сожалеть о том, что с ним не продлили контракт, не надо. К нам придет человек, который поднимет наш футбол, соберет все лучшие силы Санкт-Петербурга».

Эту бумажку я тут же скомкала и выбросила — только чтобы Паша не прочитал. Он спросил: «Что там?», я ответила: «Ерунда какая-то». Еще не хватало, чтобы после проблем с сердцем он этот гнусный пасквиль увидел. В результате в «Зенит» пришел Бышовец, и через год почти вся команда стала пришлая… А то, что вместо него назначили именно Бышовца — после того, какую роль тот сыграл в конфликте в сборной, — Пашу добило.

По Питеру Садырину невозможно было пройти незамеченным, его там все знали и любили. Он был народным героем — и тем больнее ему было вот так оттуда уходить. Формально придраться было не к чему — закончился двухлетний контракт, его не продлили. Но как это было сделано — просто ужас.

И то, что было потом, — тоже. Кажется, в 99-м году в Питере после матча «Зенит» — ЦСКА решили устроить ужин, собрав на нем ветеранов из чемпионских составов обоих клубов. Пал Федорыча пригласили тоже. А перед матчем всем раздали программку. Красивую, замечательную, с рассказами о сегодняшнем дне и истории клубов. За исключением одной маленькой детали. В программке ни разу (!) не была упомянута фамилия Садырин. Если исходить из нее, то было непонятно, что вообще этот человек здесь делает.

Паше я о программке не сказала — зачем человека травмировать? Но со стороны Мутко это была последняя низость. На том ужине Паша, столкнувшись с Виталием Леонтьевичем, не подал ему руки — но Мутко, как опытный дипломат, предугадал его намерения и, не дойдя до него какой-то шаг, сделал такой красивый зигзаг — вроде как с Садыриным они и не пересекались. Но кто увидел — тот все понял.

Одной вещи Мутко не понял. Садырин для Питера — фигура огромного значения. А Мутко будут помнить только в связи с тем, что он уволил Пал Федорыча из «Зенита»…

Последнее утверждение вдовы Садырина — конечно, перехлест, вызванный обидой за мужа. Мутко будут помнить и по многим добрым делам, которые он сделал для «Зенита». И очень жаль, что две важнейшие фигуры в истории клуба, тренер и президент, расстались таким вот образом.

Розенбаум, в разные периоды друживший с обоими, говорит:

— В тот момент я не был близок с командой и нюансов отношений Паши с Виталиком не знал. Но, мне кажется, Садырин к этому времени был уже совсем другим, чем в 84-м или 91-м. После истории со сборной он стал во многом разочарованными уставшим человеком. Может, мне так кажется, но шансов сработаться с Мутко у него в этот период уже не было.

В ту пору об этом не говорили, но оказывается, что был у отставки Садырина и экономический аспект.

Орлов:

— Когда в 96-м году с Пашей не продлили контракт, я встал на его сторону — страшно жалко было его как человека. Этим вызвал смертельную обиду Мутко, из-за которой потом два с половиной года не имел возможности комментировать матчи «Зенита». Я и по сей день убежден, что дать Садырину подписать уведомление возле мусоропровода — это было некрасиво. Говорят, что все болезни от нервов, поэтому допускаю, что его здоровье надломилось именно тогда. А может, после истории с «письмом 14-ти» в сборной.

Но лишь спустя годы, когда мы с Виталием Леонтьевичем, будучи соседями по коттеджному поселку, встретились и объяснились, я узнал важную вещь. Желание расстаться с Садыриным исходило прежде всего не от самого президента клуба, а от его акционеров. Мутко ведь был человеком на зарплате, а не хозяином. Во главе акционеров стоял один из руководителей «Газпрома» Петр Родионов, работавший вместе с тогдашним главой компании Рэмом Вяхиревым, а также глава «Лентрансгаза» Сергей Сердюков. Прийти в клуб «Газпром» уговорил именно Мутко.

С чем было связано такое желание акционеров? Думаю, не в последнюю очередь с тем, что окружение Садырина хотело получить часть акций клуба. А главных акционеров такое стремление тренера лезть в клубную политику не устроило. Так что мы, телевизионщики, яростно поддержав Садырина, пускали стрелы не в ту мишень.

Пал Федорыча весь Питер обожал, у него была безумная популярность. Были демонстрации, на заборах писали: «Мутко — п…» Но Мутко при поддержке акционеров стоял на своем до конца.

Шейнин:

— У Садырина была поддержка людей с деньгами, которые хотели купить «Зенит». Была такая компания — «Сэлдом». Но эта затея была обречена.

И Орлов, и Садырина уже упомянули, что отставка Павла Федоровича вызвала в Санкт-Петербурге едва ли не революционную ситуацию. Это лишний раз подчеркивает, насколько все-таки уникальна атмосфера вокруг футбола в городе на Неве. Ни в одном другом месте России такое было бы невозможно, Питер же в этом смысле являлся и является настоящим «окном в Европу». Причем в Европу южную, пылкую — Италию и Испанию, а то и в Южную Америку. Поразительный на самом деле феномен — в одной из наиболее неуютных и зябких климатических зон Старого Света живут люди, по футбольному темпераменту ничем не уступающие обитателям самых солнечных стран — признанных лидеров по буйству эмоций. Как такое возможно — думаю, даже профессиональный врач Розенбаум не сможет до конца объяснить. Практически то же самое, кстати, почти десять лет спустя будет твориться после отставки Петржелы.

Листая подшивки «Спорт-Экспресса» за тот период, я обнаружил, например, такой факт: семь игроков «Зенита» подписали письмо, что в случае ухода Садырина выступать за команду не будут. Трое из этих семи — Кулик, Хомуха и Боков — в результате ушли вслед за Павлом Федоровичем в ЦСКА. Опять Питер, опять письмо — только теперь не против Садырина, а за него!