Абдулла молчит, но сразу понятно, что попытка одна.

— Абдулла, — сказал я тогда, — поехали к сокровищам нибелунгов. Только постой, а водка у тебя есть еще?

Абдулла хотел что-то возразить, но сам себя заткнул, махнул рукой и вытащил из лопухов еще бутылку, теперь это была «Пшеничная». Не успел я ее открыть, как дервиш снова закрутил ладошками и меня опять затошнило. Я обнял бутылку, скрючился, настроился терпеть, но тут же пахнуло холодком. Я поднял голову — мы стоим у ручья в каком-то узком ущелье. Ручей, видно, холодный, да и вообще не жарко. У ручья сидит смуглый упитанный человек с черными волосами в мелкое колечко и смотрит на нас… Ну как будто нас нет. Саид повел было в его сторону своими автоматами, но тут же перевел их на дервиша.

— Где деньги, Абдулла?

— Вон. — Абдулла ткнул пальцем в скалу. — Вон пещера, там сокровища. Я свое дело сделал, теперь прощайте.

Саид и Райфайзен что-то стали кричать Абдулле, но он закрыл уши руками и исчез.

7

Я подошел к человеку у ручья.

— У тебя, — говорю, — стакан есть?

— Нет. Ты — доктор? — Это он мой халат местами еще белый увидел.

— Нет, я скорее больной, — меня и правда трясти начинало. А тут еще и холодно. Бутылка никак не открывалась, но я вспомнил про отвертку в кармане, поддел. Когда оторвался, вижу — человек руку к бутылке протягивает. Я уже от такого отвык. Ну дал ему, конечно, все-таки на холодных камнях сидел парень. Он поглотал мелко-мелко, отдал мне, сморщился.

— А говоришь, не доктор. Меня зовут Филипп. Спасибо.

— На здоровье. Мао. А сколько тут до города?

— Не знаю, — говорит Филипп. — Не знаю, есть ли тут города. Монастырь видел дня два назад. Но я вообще-то быстро не люблю ходить.

Тут сзади послышалась ругань, я обернулся и увидел, как из пещеры выходят Саид и Райфайзен. Райфайзен держал в руках пару грязных толстых книг, вроде старинных, а Саид здоровый подсвечник. Ругался Саид, он, выходя из пещеры, ударился и вообще был расстроен.

— Мао, там ни хрена нет! Здоровенные стоят сундуки — и все пустые! Чуть башку не разбил! Это что за перец тут сидит?!

— Это Филипп. А подсвечник золотой?

— Серебро. — Саид приложил подсвечник ко лбу. — Фигня, дешевка. Долларов двадцать. На сундуках еще серебро есть кое-где, но отбивать надо год. Мы где, Филипп твою мать?

— Это Тибет, Крыша мира. — Филипп смотрел на Саида подозрительно. — Мао, твои друзья ищут сокровища? Это презренное занятие. Как и большинство других. Объясни им, что деньги принесут только зло.

— Подружились? — Саид озадачился было, но увидел бутылку. — А, Мао собутыльника нашел! Ну, дай и мне.

После Саида мало что осталось, меньше половины даже, и я решил допить. Я не жадный, просто мне надо, а им нет. И я допил. Занюхал, проморгался, вижу — все возле Райфайзена, даже Филипп. Книги рассматривают. Я подошел, хотел тоже заглянуть, но они сгрудились, задами толкаются. Я поскользнулся, упал, ну и остался сидеть, не люблю, когда тесно. Послушал их разговоры смешные и понял, что ничего они там не понимают. Неизвестный язык какой-то, хотя буквы все известные. Или наоборот. Они заспорили наконец, сколько эти книги стоят, и Райфайзен говорил, что им цена, наверное, по тысяче за каждую, а Саид не верил, говорил, что все истерлось и порвалось и вообще от руки на коже некрасивым почерком написано. Филипп молчал, только иногда хмыкал. Но когда Райфайзену и Саиду надоело спорить, они повернулись к нему, и стали спрашивать дорогу отсюда. Но Филипп то ли не знал, то ли не хотел говорить и все отбрехивался выражениями вроде:

— Отсюда ведет столько же дорог, сколько и сюда.

Саид уже начал психовать, затвором щелкать, но я просто спросил:

— Филипп, а ты здесь остаешься или идешь куда?

— Я собираюсь покинуть Тибет, — сказал Филипп. — И последние четыре недели я делал это в том направлении.

И он показал рукой, в какую сторону по ущелью он шел. Райфайзена это устроило, Саида мало-помалу тоже, и мы пошли. Впереди шел Райфайзен с книгами, потом Филипп, которому Саид дал подсвечник, потом Саид с одним автоматом, потом я с другим, но без патронов, Саид не дал, пока не протрезвею. И вот я шел и думал, что без патронов автомат легче, и это совсем неплохо, и трезветь необязательно совсем. Через пару часов стемнело, но мы не остановились, потому что было холодно и никто не хотел ложиться на камни спать. Я все время ушибал босые ноги, потому что где-то потерял свои военные портянки и постепенно отставал. Наконец мои друзья скрылись за поворотом.

Я, конечно, расстроился. Могли бы хоть иногда оглядываться? Я понимаю, что на такой дороге не заблудишься, но просто обидно. Я сел отдохнуть, пока не замерз, тут как раз стало совсем темно, так темно, что ручья не видно, и пошел снова. Споткнулся еще пару раз и пошел. Мне и в голову не пришло, что я пошел в другую сторону.

Когда водка во мне совсем кончилась, колотить стало страшно. Я и не смотрел никуда, мне все равно было, что свет, что тьма, шел как заводной, только песни иногда пел. Под утро даже снег был, мелкий, но мокрый. Ног я совсем не чувствовал и рад был этому. Наконец стало светлеть, а часа через два и солнце в ущелье попало. Я страшно был голодный и устал, даже подумывал прилечь, хоть и холодно, но тут завернул за поворот — а там китайский дед. Борода тонкая и длинная, потому я и понял, что дед, а то бы решил, что бабка: волосы до задницы. Седые все до одного, и брови тоже седые и лохматые. Я, правда, тогда еще не видел, что у него волосы до задницы, потому что задница у него была в бочке. У ручья эта бочка стояла, и дед в ней мылся мочалкой. Вода в бочке была горячая, пар валил, мне так туда захотелось. Я подошел поближе.

— Доброе утро, дедушка!

— Ммммм…

Не обрадовался он мне, моется сосредоточенно, давно, видать, не мылся. Я тогда перед ним встал и снова:

— Доброе утро, дедушка, оглох, что ль? — и автомат показываю. А чего мне уже стесняться после такой ночки?

Дед рассердился, хекнул зло, мочалку в бочку бросил, руками за края схватился и вдруг вместе с бочкой взлетел на скалу. Да так ловко, что я было решил, что это китайская баба-яга, только с бородой. Обычное дело, если подумать, очень старая бабка легко может быть с бородой. Только мне думать некогда, мне в бочку надо попасть. Я кричу:

— Дедушка или бабушка, замерзаю! Всю ночь босиком в одном халатике по холодным камням! Выручай, добрый человек!

Он молчит, моется, но что-то мне подсказало, что слышит. Я тогда лег брюхом пустым на камни и лежу. Долго лежал, уснул ненадолго, проснулся, вверх смотрю — пустая скала. Вот сволочь какая бессердечная. Стал я кое-как подниматься и тут вижу метрах в полусотне от меня стоит Сука во всей своей лохматой красоте, зверь-зверем. Увидела, что я ее заметил, улыбнулась, встала на четвереньки и ломанула ко мне прямо по камням. Я бежать, но как — ноги-то совсем не гнутся! Свалился в ручей, пока встал — она рядом. Я за отверткой — карман намок, рука не влезает. И тут, когда она меня почти схватила, ее бочка по голове ударила. Она упала, а я смотрю вверх — в бочке старик косичку себе заплетает. И говорит:

— Ну полезай, думаешь, мне ее в воздухе держать легко?

Залезть я, конечно, не мог, вцепился просто в край, он и поднял меня на скалу. Там я все-таки залез в бочку, хотя старик этого вроде не ожидал. Да, это был старик, хотя и с косичкой, я это разглядел пока в бочку лез. Странно, конечно, он так терся — а вода чистая. Мне сразу пришло в голову, что это волшебник. Вот, думаю, везет, что ни день — новый волшебник. Вода почти остыла, но все равно хорошо. Вот стоим в бочке, выглядываем, вниз смотрим. Там Сука поднимается из ручья, мокрая, орет нам что-то. Ну, я-то понимаю, что она мне может сказать, а дед спрашивает:

— Что ей от тебя нужно? Они вообще-то совсем иначе себя ведут. Эта порода демонов, охотясь, меняет обличье.

— Да знаю, — говорю, — только эта тварь злая на меня, я от нее сбежал один раз. Теперь давай на нее еще раз спикируем, прихлопнем к черту, а то не даст она мне покоя.