— Эта девушка там, у ворот… Я видел в окно… Невеста?..

Мотя кивнул. Семенцов вздохнул, снял руку с Мотиного плеча.

— Куда эту сволочь?.. Ты знаешь Ковенчука в лицо?.. Мы собрали всех убитых, надо опознать…

Мотя вдруг разом успокоился, кивнул. Вытер рукой лицо. Несколько секунд стоял молча, и лицо его неожиданно обрело прежнюю волю и ярость. Ни слова не говоря, он решительно шагнул на площадь.

Бандиты стояли у банка, четверо, окруженные плотным кольцом охраны. Мотя прошел к ним, оглядел каждого.

— Где Ковенчук?! — спросил он.

Бандиты молчали.

— Где Ковенчук?.. — Мотя подошел вплотную к ним. Вытащил наган, схватил самого молодого, приставив дуло к виску.

— Ну?! Говори, зараза!

— Его здесь нет, — прохрипел парень.

— Где он?!

— Ждет у шоссе на развилке, в милицейской засаде…

— Замолчи, паскуда! — прошипел парню один из бандитов, стоящих рядом, и Мотя тотчас выдернул парня из шеренги.

— Отвести всех на пять метров! — закричал Левушкин. — Всем отойти!..

Бандитов увели, отошли и милиционеры.

— Кто Ковенчук? Он милиционер? — спросил Мотя.

— Я не знаю… — затряс головой парень.

— Он милиционер?.. Ну говори же! Ну?! — кричал Левушкин, напирая дулом на бандита.

— Нет!

— А почему он в засаде?! Почему?! — кричал Мотя.

— Они перебили всех, кроме одного, вашего… — слезливо отвечал парень. — Я тут ни при чем, они заставили меня, я не хотел ехать, не хотел!

— Как фамилия этого нашего? Ну?!

— Я не знаю! — мотал головой парень.

— Как фамилия?! — кричал Мотя.

— Я не знаю!.. Кажется, Котин, я не знаю!..

— Есть такой! — крикнул, стоя в оцеплении, Семенцов. — Вот гад!

Мотя взмок, капли пота стекали по лицу. Он утерся рукавом и устало сказал:

— Поедешь сейчас со мной.

— Нет! — парень попятился.

— Поедешь, если жизнь дорога!

— Я не поеду! Убивайте! Не поеду! — по-бабьи завизжал бандит.

— Что?! К стенке! К стенке, сволочь! — Мотя схватил бандита, отшвырнул к стене банка.

Бандит упал.

— Встать! Поднимите его! Ну?! Зараза!

Милиционеры подняли бандита, он еле держался на ногах, поставили к стене и боязливо разбежались в стороны. Мотя отмерил десять шагов, остановился. Вытянул руку, она дрожала, и он никак не мог точно прицелиться. Тишина стояла такая на площади, что был слышен шум водяной мельницы на окраине городка

— Нет! — вдруг вскричал бандит. — Нет, не надо! Я поеду! Я поеду!.. Поеду! — Он упал на колени и, закрыв лицо руками, ткнулся головой в землю.

Убитых бандитов оказалось семь человек. Четверых Мотя взял живыми. С нашей стороны погибло трое милиционеров. И ещё — Тася и Павел. В одном из бандитов Мотя опознал Босых и нашел у него наган Волкова и его же удостоверение.

— Надо найти тело и машину, — распорядился Левушкин. — Паша погнал за этой сволочью в Победню. По дороге тот, видно, и подкараулил…

Мотя вспомнил свои подозрения и поведал о них Семенцову.

— Да я этих гадов ночью выслеживал, дома приметил, где они прятались, теперь и с хозяев спросим… А конспирация, сам видишь, для чего нужна была… Но на Котина, честно говоря, не думал… Другого подозревал. И влип…

— Сколько было в засаде милиционеров? — перебил Мотя.

— Четверо, — проговорил Семенцов, опустив голову. — Разреши с тобой поехать, самолично взять этого гада Котина!

— Нет, — подумав, ответил Мотя. — Надо тут распорядиться, составить протокол, словом, приступай к исполнению своих обязанностей… А двоих мне надо…

— Возьмите меня, — попросил Машкевич, с уважением глядя на Мотю. — Я так и не поучаствовал!

— А стреляешь хорошо?

— Нормально! — кивнул он.

— Ну, поехали, — согласился Левушкин.

Дорогой он подробно выспрашивал бандита о той договоренности, какая существовала между ним и Ковенчуком. Выходило, что они запаздывали минут на пять. В засаде вместе со Степаном Ковенчуком сидели ещё четверо — остатки банды. Кроме того, у Степана повсюду люди. О них знает он и Косач. Но Косач никуда не ездит, он сидит на месте и разрабатывает планы. Перед последним нападением вышла размолвка. Косач требовал себе половину, но Ковенчук на это не пошел.

Кроме Машкевича, Левушкин взял ещё одного мужичка, глаз которого показался ему хитер и крепок. Засада: будочка из досок — стояла прямо у дороги, и Мотя решил действовать с ходу, с налета, применив излюбленный метод Ковенчука. Другого выхода не было. Ему живым нужен был только Ковенчук.

Трясясь в кабине грузовичка, Мотя вспомнил происшедшие события и похолодел. Ему показалось странным, что он, никогда не бывавший в таких переделках, смог выказать столь решительную отвагу, от каковой даже Семенцов, повидавший всякое, пришел в изумление. Мотя вспомнил его оторопелое лицо и то почтительное уважение, с каким Семенцов говорил с ним. А уж Машкевич…

Мотя вздохнул, посветлел лицом, испытывая гордость за такую свою невиданную смелость, но тут же нахмурился, вспомнив о Тасе, и лютая злость обожгла его сердце. Мотя взглянул на бандита, вцепившегося в баранку, и подумал, что стрелять в Тасю мог и он, этот сосунок с чубчиком, свисающим на лоб, и мутными, застывшими в испуге голубыми глазками. Бандит по всему ещё и не брился. Над тонкой верхней губой белел пушок.

«Ведь при Советской власти уже вырос, гад! — ожесточился Мотя. — Она его обула, одела, светлую дорогу указала, а он ту дорогу испоганил!..»

Мотя от злости даже скрипнул зубами, и бандитский выкормыш испуганно поглядел на него.

— Смотри вперед, сволоч-чь! — сжимая в руке наган, выдавил Мотя. — Родители-то есть?..

— Не, сирота я… — жалостливо прошептал парень.

— А как в банду попал?..

— Заставили…

— Умного не заставишь, а тебе ума, видно, не досталось! — зло усмехнулся Мотя.

— Били много, какой ум? — вздохнул парень.

Мотя вдруг подумал, что немало времени и сил ещё понадобится, дабы выкорчевать эти пережитки буржуазного наследства, и ему, Моте, выпала такая историческая роль. Потом, когда исчезнут с земли все бандиты, внуки вспомнят о нём и скажут: «Вот был настоящий боец революционного класса! Спасибо тебе, Мотя Левушкин!» Мотя даже закивал головой в знак благодарности, точно сейчас ему все эти слова и говорили. Минут через десять показалась будочка. Заметили и грузовичок. Навстречу ей выскочили двое в милицейской форме, замахали руками.

— Они? — спросил Мотя.

— Они, — пробормотал бандит.

Одного Мотя уложил наповал, второго ранил в ногу, и он скатился в кювет. Затрещали выстрелы из домика.

— Пригнись, зараза! — зло проговорил водителю Левушкин, но было уже поздно, шофер замертво упал на баранку. Мотя пригнулся, и холодок скользнул по спине: кто-то из тех двоих в шалаше стрелял отменно. Молчали, не отвечая на выстрелы, и ребята в кузове.

Неудобство будочки, точнее — Мотина удача заключалась в том, что она стояла на открытой местности и до леса выходило метров сто, не меньше.

— Жив кто? — спросил Мотя.

— Приятель Семенцова ранен, — ответил тот, кого Мотя выбрал за хитрецу во взгляде. — В плечо, не страшно…

— Пусть не высовывается, а то ведь жениться собрался… — усмехнулся Левушкин. — Тебя-то как зовут?

— Матвей, — послышался голос.

— Да ну?.. — удивился Мотя. — Меня тоже… Один из них бьет без промаха, — сообщил он. — Трудно будет подступиться…

— До вечера ещё далеко, — ответил Матвей-старший, как сразу же стал величать его про себя Мотя.

— Им-то высидеть легче, а вот я не высижу, — заметил Мотя. — Поэтому надо кончать, — прокручивая барабан и проверяя количество патронов, проговорил Мотя. — Как уж получится насчет того, чтобы живьем?.. Зараза!..

— Ты с кем там? — недоуменно спросил Матвей-старший.

— Да так, сам с собой…

Мотя набил барабан полностью.

— Ну вот что, Матвей-старшой, мне надо, чтобы они себя обнаружили. Понял?..