Красноармеец ждал. Патрульные спускали в лодку задержанных, непроверенные документы остались только у нее да у Сергея. Все-таки, видно, придется подойти к командиру. Иного выхода нет.

Саша резко поднялась и тут же, охнув, опустилась обратно. Вновь острая боль пронизала ее. Он, оказывается, с характером, их будущий ребенок, сразу требует бережного отношения.

— Ты что?! — испуганно проговорил паренек.

— Сейчас, — пробормотала Саша. — Сейчас... — Знаком попросила красноармейца нагнуться. Шепнула: — Позови командира.

— Что? — не понял патрульный.

Саша не успела повторить — рядом оказался Сергей. Оттолкнул красноармейца.

— Не видишь — мается баба! Женское у нее. Отойди!

Паренек оторопело посторонился.

«До чего догадливый, дьявол... — подумала Саша. — Надо же...»

Молоденький красноармеец сочувственно смотрел на ее побледневшее лицо.

— Болит?

— Болит... — прошептала Саша.

— Потерпи... Обойдется...

Саша готова была провалиться сквозь землю.

— Шемякин! — окликнул командир. — Все, что ли?

Он уже стоял у борта, готовый спуститься в лодку.

— Все!

Паренек, подхватив винтовку, побежал к своим.

— Отлегло? — спросил Сергей, провожая взглядом удаляющуюся лодку.

У входа в монастырь скучными голосами просили милостыню нищие. Толстая монахиня бойко торговала маленькими образками — копиями «чудотворной» иконы.

Сергей попрощался на берегу. Ему надо было идти дальше. Саша несколько раз оборачивалась на его высокую фигуру в суконной рубахе, что-то все больше тревожило ее. На повороте дороги он обернулся, помахал Саше рукой.

В монастырском дворе стоял автомобиль.

Саша огляделась и увидела у конюшен Николая. Вместе с чекистами он осматривал лошадей. По тому, как он поминутно оглядывался на монастырские стены, Саша поняла, что Николай ждет ее и волнуется.

Она отстала от своих попутчиков, подошла к колодцу напиться.

Матрос заметил ее, тронул за плечо Николая. Тот обернулся. Снял пенсне, протер стекла, снова надел. Наконец увидел Сашу и тут же отвернулся.

Саша вошла в собор. Тускло горели свечи. Длинный хвост богомольцев тянулся к «чудотворной» иконе в тяжелой золотой ризе. Люди благоговейно прикладывались к наперсному кресту и устам святой. Благостность происходящего нарушали лишь две девушки с повязками красного креста на рукавах. После каждого пятого верующего они задерживали очередь и обтирали крест и губы на иконе губкой, смоченной в ведре с каким-то раствором.

— Ох, лишенько... — вздохнула старуха рядом с Сашей. — Поганят нашу матушку-заступницу...

— Так ведь холера же, бабушка.

Старуха гневно обернулась.

— Это на святой иконе холера?! Безбожница! Тоже, видать, из этих...

Саша поспешно отступила в темноту собора. Нет, здесь надо быть очень осторожной...

Она вновь встала в конец длинной очереди. Подойдя к иконе, упала на колени, склонилась, замерла.

Сзади постепенно стали напирать богомольцы. Поднялся ропот, сначала тихий, потом все более громкий. Ее пытались поднять, отвести от иконы. Но Саша не вставала. Она «молилась» самозабвенно, исступленно.

Раздвинув толпу богомольцев, подошли две пожилые монахини. Долго смотрели на Сашу. Богомольцы затихли, ждали, что будет. Наконец одна из монахинь, с сухим, жестким лицом, положила руку на плечо Саши.

— Встань!

Саша будто не слышала. Цепкие пальцы больно сжали плечо.

— Встань, отроковица!

Саша, словно приходя в себя, смотрела невидящими глазами.

— Что с тобой?

— Беда у меня... О чуде заступницу нашу прошу...

Монахини отвели Сашу в боковой придел собора.

— Говори.

— Позвольте матушку игуменью увидеть, ей все сказать! О ней святая слава идет, она моему горю поможет. Скажите ей, умолите допустить до себя. Будьте матерями родными!

Саша вновь грохнулась на колени. Монахини переглянулись. Та, что была постарше, сказала:

— Иди за мной...

Вслед за монахиней Саша вышла на освещенный солнцем двор. Она успела заметить одного из чекистов возле входа в собор. Он проводил ее взглядом.

В глубине двора стояли жилые помещения монастыря. Монахиня открыла небольшую дверь в черной стене. Внутри было холодно, пахло сыростью. Узкая каменная лестница вела вверх. Новая дверь вывела их в длинный коридор.

«Сначала налево, — твердила про себя Саша, — потом мимо трапезной...» Она запоминала повороты, переходы, глубокие ниши в каменных стенах.

Наконец они очутились в небольшой комнате с низкими сводами. Тяжелая, окованная железом дверь вела в соседнее помещение. Монахиня шагнула к двери, прислушалась. Обернулась к Саше:

— Жди.

Негромко постучала раз, другой... Дверь не сразу отворилась. Монахиня скрылась за ней.

Саша осталась одна. Низкая комнатка была без окон, тускло светилась лампадка у божницы в углу.

Саша выглянула в коридор. Там из узкого оконца пробивался солнечный свет. Сверху зеленый монастырский двор выглядел особенно тихим и безмятежным. Саша разглядела худую фигуру Николая вдали, у конюшен.

Скрипнула дверь. Саша метнулась обратно, опустилась на колени перед божницей.

— Войди, — сказала монахиня.

Она пропустила Сашу в комнату, плотно закрыла за ней дверь.

Келья была неожиданно просторна и светла, но убрана просто, даже аскетически. Простая деревянная кровать, покрытая серым солдатским одеялом. Из-под него виднелся край белоснежной простыни.

В красном углу одна-единственная икона богоматери старинного письма.

Простые стулья, грубый коврик для молитвы. И только изящный письменный стол, вероятно, связывал игуменью с прошлой «мирской» жизнью. На столе лежало несколько книг, стоял красивый, тонкого фарфора чернильный прибор, массивное пресс-папье.

— Садись, девушка, — сказала игуменья. — Я слушаю тебя.

Саша осталась стоять, лишь положила на стул свой тощий узелок. Игуменья была нестарой — лет пятидесяти, не больше, со строгим красивым лицом. Серые глаза смотрели спокойно и проницательно. Саше даже стало не по себе.

— Что за беда у тебя?

Саша оглянулась на монахиню у дверей.

— Позвольте, матушка, вам наедине сказать...

Игуменья знаком отпустила монахиню.

— Я слушаю тебя. Говори.

— Бесплодная я... — тихо сказала Саша.

Это она продумала заранее. К таким жалобам в монастыре привыкли.

Настоятельница чуть подняла ровные брови.

— Но ты ведь так молода... Давно замужем?

— Второй год... Муж каждый день попрекает... Будто я в чем виновата!

— Все мы виноваты перед господом, — привычно произнесла игуменья и осенила себя знамением.

Саша тоже перекрестилась.

— В руце божьей жизнь наша, — продолжала настоятельница. — Без его воли и волос не упадет с головы. Молись, обрати сердце свое к богу, и он поможет тебе...

«Следи за ней, — вспомнила Саша наставления Николая. — Она не доверяет даже своим близким, значит, документы где-то около нее... Но она их не носит при себе, это маловероятно, игуменья понимает, что ее могут внезапно арестовать... Внимательно наблюдай, старайся подметить малейшую несообразность, странность поведения...»

— Молись! — говорила игуменья. — Не теряй надежды и веры... Верь во всемогущество господа бога нашего, ибо сама жизнь наша, все вокруг нас ниспослано им.

Настоятельница поднялась. Аудиенция заканчивалась. Лукавый бес будто толкнул Сашу:

— А Советы?

Игуменья нахмурилась. Саша старалась сказать это как можно более наивно.

— Велики грехи наши перед богом, — наконец проговорила настоятельница. — Он и холеру нам за них посылает. Ступай!

Дольше оставаться здесь было невозможно. Саша, поклонившись, пошла к двери, оставив на стуле свой узелок.

— Погоди... — остановил ее голос игуменьи.

Она неслышно подошла, заглянула в лицо Саши. Негромко, с женской жадностью спросила:

— А ребенка очень хочешь?

— Очень! — искренне, от всего сердца, прошептала Саша и почувствовала, как невольно краснеет.