«Он читает мои мысли... — испуганно подумал царь. — Убрать! Непременно убрать...»
— Та-Мери будет стоять вечно. Ему не надо жрецов, Хем-ек. Чтобы никто не дрался из-за лепешек возле скульптуры. Все это, Хем-ек, Мериптах хорошо придумал!
«Убрать обоих».
— Новый замысел. Роме будут довольны: Хем-ек — тоже...
«Покончу с обоими после окончания работ».
И вслух:
— Ты убедил меня, Рэур. Пусть будет, как я скажу сейчас: назовем скульптуру «Та-Мери»! Я так назвал ее. Сам!..
— Слышу мудрость твою, Хем-ек, радостно мне. Веление твое исполню. Позволь обратиться с просьбой.
— Говори.
— Я слеп, стар. Назначь главным скульптором Хеси. Он талантлив. Один из давних моих учеников. К тому же сидящий справа от меня...
— Талантлив?!
— В нем поздно проснулся художник, Хем-ек. Видел ты, сколько превосходных работ выполнил он в последнее время?
— Хватит, старик, Хеси хотел обмануть меня. Пусть теперь подождет. Оставайся сам в этой должности!
— Тебе приказывать, Хем-ек. Благодарю за щедроты. У меня все.
— Иди, Рэур. Пусть быстрее строят моего Та-Мери... Я сам придумал его!..
4
Опустели улицы Белых Стен в часы дневного отдыха. Кар один шел по теневой стороне. Он зорко осмотрелся — ни души. Беззвучно открыл калитку и юркнул в сад, окружавший заветный дом. Еще несколько шагов — и занавеска в низком окне будто сама откинулась в сторону.
Его глаза, быстро привыкающие к полумраку, приметили слева фигурку обнаженной Сенетанх.
Нежные руки обвили могучую шею одного из тех немногих, кто удостоился чести получать ее любовь здесь, в доме ее мужа, Главного жреца бога Птаха.
Весь Кемт изнемогал от иссушающей жары в эти часы. Угасли на время полевые и строительные работы, замолкли мастерские ремесленников, мирно почивали супружеские пары. И только наши влюбленные презрели пору отдохновения.
Не скоро задал он ей вопрос, более уместный в начале их свидания:
— Где твой муж?
Сенетанх наморщила алебастровый лоб и ответила:
— Мой Хену опять девятидневно очищается от последнего прикосновения к женщине, перед службой в храме...
— Если бы ум этого человека стал равен его благочестию, — заметил восхищенный Кар, — он превзошел бы царя!
Желая подольше удержать возле себя Кара, Сенетанх предложила:
— Хочешь, я покажу тебе мои подарки от мужчин?
— Хочу, Сенетанх, с удовольствием, — ответил Кар, надеясь, что это не займет много времени.
— Подожди, — и Сенетанх убежала в соседнюю комнату.
Вскоре оттуда донесся ее недовольный голос:
— Тяжелый ларец...
Кар вовремя подхватил резной тисовый ящик и бережно опустил его на пол.
— Смотри, — сказала она, извлекая медный браслет, и огонек истого коллекционера вспыхнул в ее глазах. — Это от чернокожего солдата из охраны царя. Этого скарабея я получила из рук вельможи Заячьей области... Вот кольцо камнереза из Сиены... Коробочка из кости, подаренная Хеси...
— Хеси?!
— Да. Хеси — давний друг Хену, мне не хотелось обидеть его. Вот смотри, твой простой камень... — и Сенетанх тесно прижалась к Кару, обняла его, но молодому человеку не хотелось прерывать знакомства с уникальной коллекцией, тогда Сенетанх послушно отстранилась, с гордостью продолжая демонстрацию своих богатств. Ведь другой такой коллекции, пожалуй, не найдешь в Белых Стенах, а возможно, и во все Кемте. Эта ли мысль возникла в красивой головке Сенетанх или другая, но она вновь прижалась к молодому гиганту и весело воскликнула:
— Почему бы тебе, Кар, тоже не собирать подарки, но от женщин?
Кар рассеянно слушал ее: он то возвышался в собственных глазах, узнавая о вещах, даримых ей знатными роме, то горестно вздыхал, когда Сенетанх показывала ему жалкие подарки нищих или даже чужеземцев, руки которых тоже ласкали ее.
Сенетанх повторила вопрос, и Кар засмеялся: идея не казалась ему неприличной. Она извлекла на свет ожерелье из зерен черного дерева, кусков лотоса и плодов пальмы дум и сказала:
— Возьми. Пусть оно будет первым подарком у тебя.
— От кого это, Сенетанх?
— Сеп собрал его, когда был на южных каменоломнях раньше...
— А ты... ты знаешь, что он судим? Сослан?
— Знаю, Кар. Это не мое дело. Сеп умеет любить, он сильный. Он смелый охотник...
— Сеп?! — вовсе изумился Кар. — Охотник?..
— Да...
— Этот заика?
— Почему заика? Он говорит обычно.
— К тому же я никогда не встречал его среди охотников, — добавил Кар.
— А я видела глубокий шрам на его бедре! — с вызовом произнесла Сенетанх.
Кар промолчал...
5
Приемные часы царя нерушимы, как созвездия. Это знали придворные, вельможи, вся страна. И сегодня точно в указанное время он появился на высоком помосте над главным входом дворца, под плотным пологом, в густой тени.
Царь удобно расположился на роскошном троне из черного дерева. Ноги его обуты в золоченые сандалии, на бедрах белый передник, на голове двойная корона Верхней и Нижней страны. В одной руке гиппопотамовая плеть, в другой — волопавсовый крюк.
За правым плечом его — везир Иунмин, за левым — «заведующий двумя житницами» Сехемкарэ. У ног справа — писец Ченти. Позади всех — телохранитель Уни.
Курьер, не спускавший зорких глаз с царя, бросился выполнять волю правого указательного пальца державной руки — не зря он слыл знатоком дворцового этикета и наиболее устойчивых вкусов фараона.
Минуту спустя на дорожке перед возвышением царя на тростниковых циновках уселись двадцать усладителей, тончайших психологов и мастеров-сладкопевцев. Просители заранее, не скупясь, стремились подарками приобрести их симпатии. Ведь многие их слова, словно ветром разносимые по столице, а то и по всей стране, могли понравиться фараону.
— О великий сын солнца, — негромко, но с расчетом быть услышанным начал старший усладитель вельможа Псару, — как красив нынче, как здоров, могуч наш Хем-еф!
Плечи фараона невольно расправились.
— Как далеко, как много видит каждый его глаз, — продолжил один из подчиненных Псару.
— Как справедливо настроен он сейчас: богине истины Маат есть с кого брать пример! — подхватил другой.
Морщинки на лице царя исчезали одна за другой.
— Вот стоят за его плечами достойные царские сыновья, виднейшие люди государства, — заговорил следующий усладитель, и теперь весь трудолюбивый хор включился в почетную и ответственную работу.
— Какие откровения добра узнает сегодня страна?
Взгляд Хефрэ потеплел.
— Много царей пребывало на троне Кемта, однако наш Хем-еф самый сильный, самый умный!..
Кровь живее заструилась в полнеющем теле царя.
— Страшен гнев его, но счастье народа в его безмерной любви!
Каждый мускул царя молодел и крепнул на глазах придворных.
— Не теряй времени, курьер, — возвысил голос Псару, — не ленись: пусть ведут сюда жаждущих справедливости, кому светит сегодня счастье вкусить милостей Хем-ефа, да будет он жив, цел, здоров!
В самом деле, приятные слова освежили душу и тело фараона, точно утреннее омовение. Теперь царь был подготовлен к утомительному приему.
Его левая бровь приподнялась, придавая лицу выражение невольного любопытства, и курьер убежал, чтобы вернуться в сопровождении жреца Хену.
Увидев фараона, Хену зажмурился, пал ниц, прополз немного и замер, прижавшись к земле, на которой жил его властелин.
— Говори.
Хену слегка приподнялся, неловко просунул под себя толстые ноги и уселся на них, как на подушках.
— Великий царь, — начал он, покрываясь крупными каплями пота. — Благой бог! Я всегда благодарен тебе за твое внимание к богам Кемта, их храмам, ко мне — служителю богов...
— Истинно сказал верховный жрец Птаха, истинно, — хором поддержали усладители, искоса наблюдая за своим дирижером и повинуясь его едва заметным и непонятным для непосвященных жестам. — Где, в какие времена цари больше нашего Хем-ефа чтили богов Кемта, где?!