— А не мне жалуйся, я все одно не помогу, не мне — господу поклонись. Он милостив.

Васькина мачеха всхлипывала, вздрагивая жирными плечами. Увидав Володю, спросила:

— Что они там нашли, под сараем?

— Не знаю.

— О господи. Там милиционера поставили. Я говорю: мне дров надо, так он меня к сараю не допустил. И Капитона где-то нет. Наделал Васька делов. Осрамил среди людей. Ну, пусть только появится. Пусть появится!..

— Вот он какой у вас растет… — злорадно воскликнула тетка. — А все потому, что некрещеный.

— Так если бы мой был…

— А господь-то с тебя спросит. Что это ты, спросит он, раба ленивая, младенческую душу загубила, разбойника мне возрастила? И в ад тебя, к нечистому в судомойки. Туда тебя, туда…

— Я тоже некрещеный, — вызывающе сказал Володя. — Ну и что?

Тетка, вытирая фартуком банку, пояснила:

— Мамаша у него коммунистка. У ней своя вера. А ты ни туда ни сюда. Вот тебе и наказание.

И вдруг она взвыла и так изогнулась, будто кто-то невидимый ударил ее по спине. Стеклянная банка выпала из ее дрожащих рук и разбилась. Прыгая на осколках, тетка завывала, выкрикивая:

— Молись, окаянная твоя душа, молись, вылезай из дерьма… — Бледное ее лицо, заблестевшее от обильного пота, дрожало, и все на нем: и брови, и глаза, и губы — дергалось, словно стремясь сорваться со своих мест.

Она наскакивала на ошалевшую Музу и, как слепая, хваталась за что попало. Осколки трещали под ногами.

— Гляди на нее, господи, гляди, отворяйте ворота лона Христова, гоню поганую овцу…

Так, мешая молитву с руганью, тетка загоняла Музу в какие-то ворота, а перепуганная Муза мелко крестилась и шептала:

— Ой, да что ты, ой господи…

Все это было нисколько не страшно, а просто смешно. Две толстые растрепанные бабы, пыхтя и повизгивая, возились перед иконой. Исхудавший, наверное, давно не кормленный, бог грозно поглядывал на них из-под потолка. Подняв два пальца, он словно бы подначивал свою хозяйку: «Всыпь ей как следует за это».

Володя смеялся, отодвинувшись на всякий случай поближе к двери. Вдруг около него появилась Тая.

— Ну что ты смеешься-то! — закричала она и деловито приказала: — Неси воды скорее.

Когда Володя принес из сеней ковш ледяной воды, тетка, закрыв глаза, лежала на полу, толстое тело ее дрожало. Тая намочила полотенце и вытерла потное лицо матери.

— Ничего тут смешного нет, — хмуро сказала она. — К ней бог приходил.

— Господи, — перекрестилась Муза.

А Володя сказал:

— Никто сюда не приходил. Врешь ты все!

РЕЦИДИВИСТ ПАВЛИК

Вначале Васька не замечал мороза, но когда совсем стемнело и морозный туман, обволакивая дома, пополз по улицам, и его начало пробирать. Заметив это, Василий Андреевич скомандовал:

— Побежали, ну, резвее!..

Васька побежал ленивой рысцой, а Василий Андреевич, работая локтями, как на беговой дорожке, вырвался вперед. Тогда Васька раззадорился, поднажал и скоро перегнал своего провожатого. Бегал Васька отлично, но тут понял, что соперник у него тоже бегун не из последних, и потому старался изо всех сил. Словом, когда добрались они до отделения, оба так дышали, что дежурный милиционер спросил:

— Попытка к бегству, товарищ лейтенант?

Вытирая лицо платком, Василий Андреевич весело ответил:

— Едва догнал.

— Но? — удивился дежурный. — Смотри-ка, шпингалет какой бойкий…

Милиционер был маленький, пожилой черноусый, и когда он удивлялся, на его лице все лезло вверх — и косматые брови, и глаза, и усы. Ваське показалось, что даже шапка приподнимается над головой.

Василий Андреевич спросил:

— В десятой есть кто-нибудь?

— Да Павлуша же, — засмеялся милиционер.

— О, второй привод за неделю.

— Теперь дорогу узнал, так сам является, и прямо в десятую.

— Рецидивист, — засмеялся и Василий Андреевич. — Вот тебе, тезка, и не скучно будет. Пошли за мной!

Следуя по коридору за Василием Андреевичем, Васька со страхом ожидал встречи с закоренелым преступником, отчаянным Павлушкой, который совершает по два преступления в неделю, после чего нахально сам является в милицию.

Не без опаски приблизился Васька к двери; с цифрой «десять». После пробежки по морозу лицо его пылало, а в груди вдруг стало так холодно, будто он на спор съел шесть порций мороженого.

Дверь распахнулась, отчаянный Павлушка сидел на опрокинутом стуле. У него на голове старая милицейская фуражка. Увидав лейтенанта, он закричал:

— Дядя Вася пришел!..

— Вот тебе товарищ, — сказал Василий Андреевич, подталкивая ошалевшего от неожиданности Ваську. — Он тут с тобой поиграет, а скоро, наверное, и бабушка заявится.

Васька возмущенно захлюпал носом. Здорово его разыграли: ожидал попасть в компанию матерого бандита, а вместо этого подсовывают самого обыкновенного, ничем не замечательного мальчишку. Лет ему не больше четырех, он весь еще какой-то розовый, пухлый, вихрастый, в коричневом вельветовом костюмчике с большим белым воротничком. Чтобы ловчее было играть, он снял валенки и остался в одних чулках.

Упоминание о бабушке ничуть его не обрадовало.

— А я не хочу! — жизнерадостно заявил он.

— Но ведь ты знаешь, бабушка нас с тобой не спрашивает. Она у тебя, знаешь, какая. О!

Василий Андреевич поднял палец и вытаращил глаза, показывая, какой у бабушки крутой характер и что с ней шутки плохи.

Он ушел. Васька стоял у двери. Он уже понял, что попал в детскую комнату, и был убежден, что мера эта временная. Наверное, Василий Андреевич надеется на Вась-кино чистосердечное признание. Не знает он, чем пахнет это признание! Забьет его Капитон до полусмерти — это уже обязательно. Нет, лучше колония для малолетних, по крайней мере, жив останешься.

А Павлик, весело глядя на него, спросил:

— Ты тоже потерялся?

Не поняв вопроса, Васька мрачно отвернулся, а Павлик продолжал:

— Ты боишься, что тебя не найдут? Да?

— Никто меня не терял.

— Сам прибежал?

— Ну, сам… А тебе что?

Оглянувшись на дверь, Павлик заливисто засмеялся, подбежал к Ваське и потянул его за рукав. Васька присел, и Павлик сейчас же приник к его уху всей своей пухлой мордочкой. Теплые губы зашевелились около уха, теплый смех заиграл, и Васька услыхал теплые слова:

— Они думают, что я все теряюсь, а я и не теряюсь вовсе. Я сам прихожу.

— От бабушки удираешь. Да?

— Ну что ты! Нет. Бабушка от меня удирает!

Васька отстранил от себя мальчика и поудобнее уселся против него на ковре. Нет, тут что-то не так. Этот парнишка не так прост. Он скорей всего наученный парнишка. Подсаженный. Такие тоже соображают.

— Врешь ты все, — мрачно перебил его Васька.

— Да нет же… — Павлик округлил глаза и снова потянулся к Васькиному уху.

— Ты мне в ухо не нашептывай. Говори нормально.

Все время посмеиваясь и поглядывая на дверь, Павлик начал рассказывать что-то про бабушку, про кино, про детский сад… Васька сразу ничего не мог понять, а когда разобрался, то восхищенно воскликнул:

— Вот это бабка! Вот это сообразила! Значит, сама в кино, а тебя в милицию? Ловко!

Дело обстояло так. В детском садике не хватало мест, а у Павлика кроме папы и мамы, которые весь день на работе, была еще и бабушка. А это значит, что ребенок присмотрен и может подождать, пока выстроят еще один детский сад. О том, что ребенок за это время вырастет и пойдет в школу, никто и не думал.

Бабушка и в самом деле хорошо ухаживала за внуком. Он всегда ходил чистенький, вовремя накормленный и оттого жизнерадостный. В общем, бабушка любила своего внука, но это не означало, что любовь заменяла ей прочие радости жизни, доступные ее возрасту. Она посещала все агитпункты своего района, и если было время, прихватывала и соседние районы. Нечего и говорить, как обожала она кино.

Вот этого увлечения своей бабушки Павлик не разделял. Там надо было сидеть спокойно, а он этого не умел. Больше пяти минут он не выдерживал. А так как характер у него был веселый, то он вообще не мог сидеть в темноте и смотреть, как на экране что-то происходит без его участия. И он не выносил одиночества, ему требовалось общество.