— К сожалению, один Отцов у нас уже есть. Запутаемся.

— Тогда... Тогда пусть «Владимиров».

— Ладно, — согласился Леонид Борисович. — Хоть и прозрачно, но я понимаю тебя... Пусть будет Владимиров. А этот удалец, — все еще сухо кивнул он на «провинциала», — наш старый товарищ, подпольщик-профессионал Камо.

Антон и Камо пожали друг другу руки. Юноша вложил в это рукопожатие все свое восхищение «старым профессионалом», который был всего на три-четыре года старше его самого. В ответном движении Камо и в его странном взгляде он почувствовал, что горячий кавказец еще не простил своему новому знакомому невольного разоблачения.

— Итак, шаг за шагом, минута за минутой: как все произошло, сколько жертв в действительности, что говорят в городе, давай.

Антон начал рассказ. Камо временами останавливал его, дополняя и поправляя. Красин и Феликс переспрашивали, уточняли. Рассказывая, Антон ловил на себе пристальный, оценивающий взгляд усача. «Чего он так смотрит? Кто он?»

Когда он кончил, Леонид Борисович сказал:

— Возможно, Антон, тебе предстоит принять участие еще в одном деле. На этот раз активное участие. — Он посмотрел на Феликса. Тот кивнул. — Ты можешь приехать сюда и завтра?

— Могу и не уезжать, — юноша рассказал о Травиных, о том, что на их даче его всегда ждет комната.

Красин знал профессора.

— Помнится, у него очень милая дочь?

— Да, очень! — простодушно воскликнул студент.

— Отлично. Погости у них. Завтра, часам к девяти, приходи сюда, к тому времени мы с товарищами все окончательно решим. — И протянул на прощанье руку: — До встречи, товарищ Владимиров.

Антону показалось, что пальцы Леонида Борисовича стали еще горячей и суше.

Радостный, возбужденный неизвестно отчего, Антон, посвистывая и подшибая ботинками шишки, торопился к Лене. Дача Травиных была по левую сторону от железной дороги, почти на самом берегу Финского залива, — благоустроенная вилла с причудливыми башенками и резными, под старину, входившими в моду наличниками, карнизами и ставнями.

Еще издали он увидел среди зелени и золотистых стволов сосен белую фигурку. И, приложив ладони ко рту, крикнул:

— Ау-у!.. Ле-на-а! Ау-ууу!..

Девушка, подобрав юбки, выбежала к нему навстречу. Лицо ее радостно засияло:

— Ты! Вот хорошо-то!

Метнув шаловливый взгляд в стороны, она прильнула на мгновение к его груди, толкнула в грудь кулачками:

— Наконец-то! Ну, здравствуй! Как ты добрался? Утренний поезд давно был, а вечерний еще не пришел.

— На крыльях летел! — радостно улыбнулся Антон. — Из самого Тифлиса! Над горами и долами — ж-ж-ж! — он изобразил, как летел. — Не прогоните, если денек я у вас побуду?

— Что ты! Вот хорошо-то! — она даже захлопала в ладоши. — Комната твоя тебя ждет. Купаться будем! По землянику пойдем в лес!

Счастливая его приездом,-разгоряченная, она сияла и была чудо как хороша. Антон притянул ее к себе и, не боясь, что увидят, поцеловал.

— Ты такая красивая! Ну, необыкновенно!

Она стыдливо высвободилась:

— Не надо... Подожди!..

Через час после обеда и уже собравшись на море, Антон по дороге отправил домой телеграмму о том, что остается погостить у Травиных.

Залив у Куоккалы, впрочем, как и по всему побережью, был мелок. Чтобы добраться до глубины, нужно было шлепать по воде чуть ли не километр. Зато пляж — чистейший белый песок, а сразу за пляжем стеной стоял сосновый лес, перемежающийся дубравами и ельниками. Лес начинался на прибрежных дюнах и разливался душистым зеленым морем, скрывая дома, дороги в мрачноватой своей глубине, под сводами развесистых крон. И подстилка леса была мягкая: наст хвои, вереск, кусты созревающей черники. По склонам дюн и оврагов щедро рассыпалась земляника, из мха выглядывали непривычно рыжие шляпки грибов-дубовиков.

Лена убежала вперед и через несколько минут вернулась, неся в ладони, сложенной чашечкой, горсть земляники:

— Возьми! Как она пахнет!

Антон начал есть из ее ладони, подхватывая губами по ягоде, чтобы продлить удовольствие.

— Ты как теленок! — она расхохоталась. — Только он еще и сопит вот так, и пахнет от него парным молоком!

— А ты лесная царевна! — он раздавил губами последнюю ягоду и лизнул ее ладонь, окрашенную соком земляники.

Она снова рассмеялась. Поймала его взгляд:

— Нет! Никаких глупостей! Купаться! Купаться!

И побежала меж сосен к берегу, на песке на ходу сбросила туфли и халат и, подняв вихрь брызг, вбежала в воду. Вода едва поднималась до ее колен. На белесо-голубом фоне картинно четко обрисовывалась ее фигура.

«Как хороша! — горделиво подумал Антон. И мысленно добавил: — Моя!..»

Они добрались-таки до глубоководья. Здесь ветер гнал легкую упругую волну. Вода была чистейшая, зеленым хрусталем просвечивала до дна, увеличивая в живой линзе голыши на песке, замершего краба, стаи иглообразных рыбешек. Еще дальше в море возвращался с промысла рыбацкий баркас под парусом. Над ним носились, стригли воздух и кричали чайки.

Антон плыл рядом с Леной. Подныривал, кувыркался, как расшалившийся дельфин, старался как бы невзначай дотронуться до нее и в холодноватой воде чувствовал чуть ли не ожог от этих прикосновений.

Солнце садилось впереди, за морем. Красный чистый шар повис над горизонтом, казалось, помедлил и стал разливаться, покрывая воду огненно-блестящей пленкой.

— Поплыли назад, я устала.

Они выбрались на сухой песок, когда небо и вода уже стали сиреневыми.

— Брр!.. Холодно!

— Пошли под деревья, здесь тянет ветер.

В лесу Лена сказала:

— Отвернись, я переоденусь.

Он отвернулся. Не выдержал, шагнул к ней:

— Ленка! Я не могу! Не могу!..

— Как не стыдно? — девушка запахнула халат. Глаза ее сияли.

«Моя будущая жена... — счастливо подумал Антон. Словно бы прислушался к звучанию диковинного слова и повторил про себя: — Моя женулька...»

— Как ты съездил в Тифлис? — спросила девушка. — Почему ты ничего не рассказываешь?

«Вот бы рассказать! — подумал он. — Вот бы удивилась!»

— О чем?.. Визит к родственнику. «Мой дядя самых честных правил...»

— А я почему-то беспокоилась.

— Поезд сойдет с рельсов?

— Не знаю... Ты в ту ночь был какой-то взбудораженный... И тот разговор о Сибири, о каторге.

— Надо же, запомнила! Чепуха все это.

— Нет, ты был тогда странный... Не поцеловал, когда прощались.

Он промолчал. Поймал звездочку. Прищурился. Она брызнула снопом искр.

— А ты и вправду смогла бы от всей этой благодати в Сибирь за кандальным?

Он весело запел:

— Весело, да? — с усталым смешком спросила она. — Надеюсь, тебе «динь-бом» не грозит: ты ведь не собираешься разбивать лоб о стену?

— О чем ты? — насторожился он.

— Обо всем, что случилось, — ответила Лена. — Я понимаю: твоя боль не утихла. И твое желание отомстить тоже понимаю. Но будь благоразумен: сколько пролито крови, сколько горя, огня, а все осталось как было, если не хуже стало.

Она приподнялась на локте и с нежностью поглядела на Антона. Протянула руку и провела пальцами по его влажным вихрам:

— Я хочу, чтобы ты был благоразумен.

— А как же кандалы? — чувствуя, как леденит сердце, спросил Антон.

— Оставь их для других, — ответила девушка и перевела разговор. — Жалко, тебя не было, а у нас в Павловском выпускной акт состоялся, собрались все институтки, и родители, и шефы. Речи были, тосты, а потом в Казанском соборе епископ Гдовский отец Кирилл служил молебен и наш хор пел... А на будущий год и наш выпуск...

Она повернулась на бок, прижалась к его щеке губами, прошептала: