Никита смотрит на Надю своей усталостью сквозь пальцы темной загорелой руки, и его усталость плавно перетекает в сон. Надя озирает знакомые окрестности. Вдали торчат плавучие и портальные краны грузового порта. Справа - дровяной склад, где можно кататься на круглых литых баланах, только вовремя надо увернуться, чтобы не зашибла потревоженная пирамида бревен. За ним лесопилка, от нее пахнет несколько иначе, чем от бревен, - внутренним деревом. Дальше хлебные амбары, возле которых все оживляется ближе к осени, когда съезжаются машины с зерном. Слева - док для ремонта и зимовки судов. Здесь еще зимуют земснаряды, катера, один паром, переделанный из парохода "Четвертый" с одинаковой конструкцией носа и кормы, так что он может пришвартовываться к дебаркадеру любой своей частью, ледоколы "Капитан Зарубин", "Капитан Крутов", "Капитан Букаев" и "Комсомолец", участвовавший еще в Сталинградской битве.

На "Богатыре", построенном в 1887 году, в каюте первого класса сейчас проживает Никита. Когда "Богатырь" сломают, чтобы переделать его в сухогруз, Никита перейдет на "Волгарь". Пароходов на его век хватит. Он охраняет суда от грабителей. Хоть с них и вывезена мебель, посуда, книги, одеяла, всегда есть что стащить - например, гребной винт, стойки, колосники, канаты, муфты, трубы, угольники. Отсюда, с вышки, все суда как на ладони, и, пока Никита дремлет, Надя несет за него вахту.

Воскресенье - томительный день. Никого вокруг - ни на складе, ни у амбаров. Знакомые ремонтники, водители, техники отдыхают. Надя дует Никите на глаз "устали".

Никита перестает сопеть. "Чего тебе?" - "Акватория на горизонте покрылась судами", - отвечает Надя. "Ну и пусть себе". Надя дует изо всех сил. "Ох, надоела ты мне!" - "Никита - ну!" - требовательно говорит Надя. Никита садится. "Ладно, чего там?" - "Нет, не ладно! Спрашивай как надо!" Никита сокрушенно вздыхает. "А скажи-ка мне, моторист-рулевой Надежда, что это там в тридцати градусах по курсу?" - "Колесный двухпалубник, - рапортует Надя, путь следования от Рыбинска до Калинина. Вышел из шлюза. От буя номер три пойдет курсом на триста двенадцать градусов". - "А это кто только что отшлюзовался?" - "Товарный заднеколесник". - "А там?" - "Винтовой пароход. Идет пока на маяк "Зональный"". - "Как называется?" - ""Михаил Фрунзе", бывший "Князь Михаил Тверской"". - "Откуда знаешь, ты ж читать не умеешь?" - "Идет по расписанию", - отрывисто говорит Надя.

Последнее время ей все, кому не лень, напоминают, что она не умеет читать, - видно, бабушка подучила. А сама азбуку купила: "Смотри, Дежа, какой арбуз на картинке, не пойму, камышинский или астраханский... Какая это буква за ним прячется?" Надя свирепеет, когда с ней так разговаривают. Восьми букв, застилающих Никите белый свет, с нее пока довольно.

"А скажи-ка, матрос-рулевой, кто это тянется к шлюзу?" - "Двухпалубник "Спартак", бывшая "Великая княжна Татиана Николаевна"". - "Тогда скажи мне, почему на реке так много было князей?" - "Потому что их прогнали в семнадцатом году". - "Это я знаю, я интересуюсь, почему они все ходили по нашему плесу... Не в Астрахань, например?" - "Потому что на нашем среднем плесе до революции жили одни князья. А на верхнем плесе - от Твери до Рыбинска - кучковались композиторы, "могучая кучка" назывались. И все суда на этом плесе назывались ихними именами. В те времена пианин было раз-два - и обчелся, не то что сейчас - на каждом линейном теплоходе, вот они и жили кучно вокруг Рыбинска и Твери, где было по пианину. Как кто захочет сочинить симфонию, садится в барку и плывет либо в Рыбинск, либо в Тверь. Говорили, что у композиторов свое расписание было: в среду, допустим, сочиняет симфонию Чайковский, а в субботу - Глинка. А от Нижнего до Астрахани в те времена плавали "Лермонтов", "Пушкин" и другие писатели. Там они и жили, поближе к Кавказу, потому что на Кавказе они все дрались на дуэли - и Лермонтов, и Дантес, и Тургенев тоже дрался. И все они - и композиторы, и писатели - ездили к князьям на наш средний плес на балы, потому что у них в Рыбинске было свое княжеское пианино, только один не ездил, самый главный писатель Горький, к нему эти князья сами ездили, пока их всех не выселили с нашего плеса. Они, говорят, много кладов зарыли в Мологе, и как Мологу потопили, сундуки стали всплывать, а там все червонцы да бриллиантовые короны".

В маленьком бараке, в котором когда-то поселились четыре семьи из Мологи, теперь проживают четыре человека: Надя с бабушкой Паней, одинокий Карпов и Нина со шлюза. Жизнь теперешних обитателей барака почти безбытна, они существуют все время налегке, как будто накануне очередного переселения. И то сказать, Волга с каждой весной все ближе подходит к заборчику палисада, полного мологской сирени. Двери комнат нараспашку, мебель все та же, перевезенная на плотах, готовят только по большим праздникам, питаются всухомятку, как придется. В коридорчике стоит только обувь, велосипед Карпова, шкаф, куда складывают старые газеты и где лежит металлическая коробочка из-под зубного порошка с отверстиями в крышке, завернутая во влажную холщовую тряпку. Там на промытой в холодной воде чайной заварке хранится мотыль. За шкафом две удочки в собранном виде, Карпова и Нади. Карповский удильник покороче, у Нади - длиннее, с хлыстиком из целлулоида, с легким поплавком из сердцевины репейника, кивком из куска граммофонной пластинки, белой мормышкой с бусинами и прозрачной леской. Когда наступают длительные пасмурные оттепели с мокрым снегом или дождем, Надя с Карповым собираются на плотву. На Рыбинском водохранилище плотва гораздо крупней, чем, к примеру, на Рузском. Потому что она питается дрейссеной, мелкой ракушкой, которая распространилась сюда от устья Волги...

Надя уже заметила: чем гуще у человека борода, тем он молчаливей. Зимний рыбак должен быть молчалив, иначе от разговора у него на бороде налипают сосульки. Олег-москвич - зимний рыбак, и Карпов - зимний. Олег всю ночь помалкивает над лункой, а Карпов молчать не может, любит учить. Надя и сама не прочь поучить человека. Она говорит: "Олег молчит, чтобы не замерзла борода". Карпов смачно хмыкает от Надиной глупости, даже с каким-то сладострастным подвыванием. "При чем тут борода! Подумай, садовая твоя голова, ему что борода в рот, что ли, лезет? Не потому Олег твой молчит". В голосе Карпова слышится ядовитый укор. "Ну что, сообразила, почему он молчит?" Наде надоело. Она сползает с саней и не оглядываясь идет прочь. Карпов кричит: "Ты чего, чего!" Надя останавливается, издали строго говорит Карпову: "К свиньям. Быстро говори, почему Олег молчит!" - "Так он же щуку ловит!.." - радостно выпаливает Карпов. Надя молча возвращается, залезает обратно в сани. Карпов со всех сторон подтыкает ее спальниками. "И что щука?" - надменно спрашивает Надя. "Щука тварь осторожная, она подо льдом хорошо слышит. Ее ловят, когда лед покрыт снегом, и ходят по нему тихо-тихо". - "Эй, ты меня разыгрываешь? Снег-то скрипит..." Карпов на мгновение смешался. "Ничего не скрипит, он же влажный..." Надя пожимает плечами: болтун.

Олег молча делает лунки, одну в пяти-шести метрах от другой, острые края обрабатывает пешней, удаляет из воды ледяную крошку, чтобы блесна могла уйти в воду. Надя поглядывает на Олега и старается повторять его движения. Зафиксировав леску на конце удильника, Олег слегка приподымает от дна блесну и делает взмах кистью, затем быстро опускает кончик удильника. А иногда кладет блесну на дно и, слегка пошевелив ею, ведет ее кверху, коротко встряхивая. Ощутив поклевку, Надя почтительно спрашивает: "Подсекать?" - "Поводи", коротко отзывается Олег. Надя сдает и водит удочкой, пока не утомит рыбу. Самое главное - завести голову щуки в лунку. У Олега это легко получается, а у Нади хищница становится поперек лунки, и, чтобы развернуть ее, опять надо звать Олега, а она уже свой лимит вопросов, как говорит Олег, исчерпала... Сколько Надя ни вытащит щучек, он ни разу не похвалит ее, а бабушке потом скажет: "Трещала всю рыбалку". А Карпов хвалит ее за каждую малую плотвичку.