Группа экзогенных преступников состоит из лиц с пониженным коэффициентом сопротивляемости, с более или менее значительными дефектами криминорепульсивной части их конституции. Впрочем, не надо забывать, что эти преступники действуют при особенно неблагоприятных внешних обстоятельствах. Поэтому реакция на эти обстоятельства, проявившаяся в форме известного преступления, не свидетельствует о том, что в их конституции существуют такие отложения, в которых можно было бы видеть предрасположение к этому преступлению. Когда человек испытывает сильную физическую или душевную боль, он под влиянием ее может сделать поступок, вообще ему не свойственный; при таких условиях нельзя заключить от факта совершения им известного поступка к сложившемуся будто бы у него предрасположению к определенному образу действий. Для того, чтобы, подвергнувшись сильному давлению неблагоприятных внешних обстоятельств, не прибегнуть к преступлению, несмотря на то, что последнее представлялось средством выйти из тяжелого положения, нужно:

во-первых, чтобы субъект более или менее ясно представлял себе иные возможные выходы из своего положения;

во-вторых, чтобы он с достаточным спокойствием и полнотой мог взвесить последствия преступления и сопоставить с ними другие способы устранения создавшихся для него затруднений;

в-третьих, чтобы у него было достаточно энергии для использования иных возможностей, кроме преступления, и достаточно сильное нерасположение к последнему.

В соответствии со сказанным среди экзогенных преступников можно различать следующие главные разновидности:

I. Во-первых, таких, которые не видели с достаточной ясностью иных, не преступных выходов из своего положения, ошибочно считали, что таких выходов нет или что они мало надежны, чрезмерно трудны, малодоступны им и т. п.

Так как такое состояние сознания может быть обусловлено, главным образом, или умственной недостаточностью субъекта, или его взволнованностью и подавленностью, мешавшими ему взвешивать и обсуждать, то эту первую группу экзогенных преступников можно разбить на две:

а) на интеллектуально недостаточных (глупых, недалеких, малоразвитых, поверхностных, легкомысленных). Поверхностных проявляется в торопливости суждений о явлении в его целом на основании некоторых бросившихся ранее в глаза признаков его, без должного учета других существенных признаков. Легкомыслие состоит в том, что в расчеты и оценки, касающиеся тех или иных событий, вводятся необоснованные надежды или предположения относительно разных обстоятельств, от которых зависит наступление, не наступление или характер тех или иных последствий, благодаря чему причинная связь явлений представляется совершенно неверно;

б) растерявшихся (трусливых, впадающих в уныние, в отчаяние или в состояние растерянности).

II. Вторую основную разновидность экзогенных преступников образуют те, которые видели иной, непреступный выход из своего положения, обладали достаточным спокойствием, чтобы взвесить и обсудить представлявшиеся им возможности, но не обладали остаточной энергией, чтобы своевременно использовать имевшийся них в виду непреступный выход из тяжелого положения, потому то не питали настолько сильного нерасположения, к преступлению, чтобы с достаточной настойчивостью стремиться его прибегнуть. В свою очередь, эти недостаточно энергичные поиски преступного выхода из тяжелого положения могут иметь своим источником или: 1) трудно преодолеваемую пассивность субъекта, его малую способность к длительным и энергичным волевым усилиям, которые были необходимы для выхода из данных затруднений легальным путем (пассивные, слишком стесняющиеся и застенчивые), или 2) недоразвитие одного из альтруистических чувств (холодные, безучастные или бессердечные, неблагодарные, неделикатные), или 3) недостаточное развитие чувства честности, или 4) недоразвитие уважения к общественным интересам.

Часто «личный» корень преступности сплетается из различных, указанных выше, свойств, и тогда субъекта приходится относить в ту подгруппу, характерные свойства которой у него выражены сильнее всего. Так, напр., у описанного выше (стр. 34) Ивана X. всего яснее выражены черты второй подгруппы второй основной разновидности. Что касается внешних обстоятельств, толкающих экзогенных преступников на преступный путь, то чаще всего они сводятся к материальной нужде, или к тяжелому семейному положению. Нередко, при этом, недостаток стойкости экзогенного преступника, его податливость на давление внешних обстоятельств в значительной мере обусловлены недостатком самостоятельности, подчинением чьему-либо постороннему сильному влиянию, или опьянением, вследствие которого способность критики у него была ослаблена, а смелость и развязность возросли. В пределах каждой подгруппы экзогенных преступников надо различать внушаемых от поддающихся с трудом чужому влиянию и алкоголиков – от непьющих или почти совсем непьющих.

Выше был приведен пример экзогенного преступника, совершившего преступление по нужде. Вот еще один случай, относящийся к той же группе; действующими лицами в нем являются несколько эндогенных преступников и один экзогенный – Иван Иванович Т., которого уговорили принять участие в одном бандитском налете. Дело было так:

Часов в 10 вечера, 28 декабря 1922 года, Л. с двумя соучастниками пришел к этому рабочему Ивану Т., у которого в это время был в гостях его знакомый электромонтер П., которого он просил о месте и который принес ему известие, что, возможно, ему удастся устроиться, так как заведующий одним детским домом определенно обещал принять Ивана на службу и просил передать ему, чтобы тот к нему явился. Пришедшие три гостя принесли с собой самогонки, которую все присутствующие и стали распивать. Иван пил редко, но приходилось иногда сильно напиваться. В пьяном виде он не буянит, а идет обыкновенно спать. В этот раз они выпили с четверть самогонки, и Иван сильно захмелел. Пришедшие гости стали беседовать о том, что Ивану трудно жить, что положение его тяжелое, что трудовым путем он из него не выбьется, что вот он за родину кровь проливал, а все нищим остался и т. д., а затем предложили ему заработать на одном «деле», ограбить в Перове одного человека, сделать нападение на его дом. Подвыпивший Иван и сидевший у него в гостях П. согласились. У Ивана была одна мысль: купить бы для себя и жены пол пуда хлеба, а то он все время питался одним картофелем, да и тот приходил к концу. Долгая нужда вызвала у него к тому же, смешанное с отчаянием и сознанием беспомощности, чувство озлобленности по поводу своего положения, при котором слова подстрекателей казались ему особенно убедительными. Это чувство, так сказать, прибавило ему смелости и решимости.

Идти пришлось версты полторы. К месту преступления пришли уже часу в четвертом утра. Место и обстановку преступления Иван не помнит, была ночь, да он был, к тому же, пьян и не интересовался; помнит только, что дом был одноэтажный. Надо добавить, что память у него вообще слабая; он плохо помнит внешний вид и очертания предметов, цвета и то, что ему приходилось слышать или читать. Придя к намеченному дому, некоторые из соучастников стали взламывать окно, а другие – в том числе и Иван – остались вблизи у коровника. Взломав окно и освещая помещение электрическими фонариками, соучастники влезли внутрь; Иван влез последним. Изнутри вдруг раздалась команда: «руки вверх! бросай оружие!». В ответ на это бандиты открыли»стрельбу; у них было с собой 3 револьвера. Один из соучастников – Л., – отстреливаясь, успел скрыться, остальные были захвачены на месте и сильно избиты сидевшими в засаде; избитых их связали, положили на подводу и повезли «как дрова». Один из участников нападения оказался провокатором. Иван, как только из засады раздалась команда, в ужасном страхе бросился за печку, но его вытащили и избили.

Познакомимся теперь с его личностью.

Иван Иваневич Т., 27 лет, русский, из крестьян Новгородской губернии, Валдайского уезда. Он сын бедного крестьянина, который прирабатывал, ездя с ассенизационной бочкой за 4 версты в близлежащий город. У отца Ивана было 8 человек детей, 5 сыновей и 3 дочери. Иван – старший из братьев. Семья в общем жила дружно, только отец иногда запивал запоем и тогда бил и жену, и детей. Детей он и трезвый наказывал иногда ремнем и плеткой. Но в общем у Ивана были хорошие отношения с родителями. «Родителями доволен», говорит он. Отец его в 1918 году умер «от простуды», мать жива до сих пор. Сколько он знает, родители его никогда не судились; и сам он раньше не судился. Воспитывался Иван у родителей; учился он в сельской школе 2 зимы, но школы не кончил, так как рано пришлось идти на работу. Он начал работать с 7 лет на железной дороге; детей брали на работу за 15 к. в день – траву щипать, камни убирать, подметать и т. п. Лет 12 – 13-ти он работал года полтора на лесопильном заводе, а потом – на колокольном и на кирпичном заводе. О своем детстве он сохранил печальное воспоминание: ничего в нем, кроме тяжелой работы, не было. «Несешь это, бывало, – рассказывает он про свое пребывание на лесопильном заводе, – корзину с опилками, всю спину до крови веревками перетрешь». Сохранилась в его памяти из детских лет еще одна тяжелая сцена: когда ему было лет 9 -10, как-то оторвался плот, на котором он был с товарищем, и его отнесло на середину озера. Иван страшно испугался, так испугался, что не помнил даже, как его вытащили. Более о его детстве его память не сохранила ничего. «Приятной жизни не видел», говорит он. «Семья была большая -10 душ, а земли – мало, приходилось родителям помогать». «И отца и мать очень жалею, так как они много работали». Ни особых врагов, ни друзей он в детстве не имел. Ремесла он никакого не изучил, с детства и по день ареста работал чернорабочим. В 1916 г. он поступил на военную службу и пробыл на ней до июля 1922 года. В дореволюционное время он служил в артиллерии; со времени революции поступил добровольцем в красную гвардию из политического сочувствия; с 1919 по 1922 г. служил в Москве красноармейцем при высшей стрелковой школе, где и познакомился с Л., служившим там же. О военной службе сохранил тяжелое воспоминание: – «плохое дело, кровопролитие, много нашего брата погибло там». На войне он был ранен легко в ногу и однажды контужен: его засыпало землей, – «не знаю, – говорит он, – как выкопали, очнулся уже на санитарной повозке». Месяца 3 в госпитале лежал после этого. Он много раз бывал в боях, часто видел раненых, кровь и трупы. Все это на него вначале сильно действовало. Потом это действие ослабело, но привыкнуть к этим зрелищам он не мог. К тому же он не из храбрых и на фронте испытывал страх, иногда настолько сильный, что чуть не падал в обморок. Был однажды случай, когда он бросил орудие и спасался бегством. К опасностям фронтовой жизни и к крови он так и не мог привыкнуть до конца своего там пребывания. Забывал о страхе, только когда во время сражения «разгорячался», тогда он забывал об окружающем и все свое внимание сосредоточивал на том, что обязан был делать. Военная служба принесла ему лишь одну пользу: от товарищей он выучился читать и писать. Занимался, чтобы «получить развитие». Он и теперь желал бы ради этого учиться; и в тюрьме он просил воспитателей принять его в школу, где он особенно хотел бы «послушать лекции по политической части», Но прочитанное он помнит недолго, так как у него плохая память: прочтет и быстро забывает. Он читал Достоевского, Чехова, Л. Толстого, но мало что помнит из прочитанного. С трудом припомнил кое-что из «Преступление и наказание». С Раскольниковым он решительно не согласен: «это зверство – убить человека». «Убивать мы не можем, потому что мы жизни не давали». «Раскольников мог бы и так взять, отнять или как иначе».