Общность декорационных установок перечисленным не ограничивается, немалую роль играет освещение. К комнате Воланда Маргарита подходит в полной темноте, сама же комната освещена свечами. Желание Воланда скрыться от света понятно – он антагонист света по своей сути, но и Пилат не любит яркого солнечного света. «В тошной муке» думает он о том, как бы «уйти из колоннады внутрь дворца, велеть затемнить комнату» (с. 440). Воланд как бы реализует желание Пилата.

Если темную комнату во дворце автор не описывает, то в убежище Воланда отчетлив средневековый антураж. Эту же комнату, гостиную ювелирши, видел буфетчик Соков, попав в нее обычным путем по ничем не примечательной лестнице через прихожую без всяких колонн. Прием, оказанный сатаною буфетчику и Маргарите, чем-то напоминает встречу Пилата с Афранием. И Пилат, и Воланд встречают посетителей лежа, причем даже по древнеримским обычаям Пилат слишком вольно расположился на ложе: он разут, в одной рубахе. Перед приходом Афрания он «снял опоясывающий рубаху ремень с широким стальным ножом в ножнах, положил его в кресло у ложа, снял сандалии и вытянулся» (с. 734). Маргарита видит Воланда босым и в одной рубахе, сидящим на постели. Рубаха становится общим опознавательным знаком. На Пилате она выглядит несколько театрально: какие рубахи носили древние римляне? Но этот «костюм» – один из ключей к отгадке «инкогнито» Воланда в Ершалаиме. Пилат встречает Афрания в полной темноте: прокуратор – язычник и не принимает участия в праздновании иудейской Пасхи. Путь Афранию освещает кентурион Крысобой, идущий впереди с факелом. В московском убежище сатаны горят свечи; в ершалаимском – факел. То и другое создает атмосферу таинственности и интимности. Однако прокуратор разговаривает с начальником тайной стражи при свете луны. Когда чуть позже к нему привели Левия Матвея, Пилат приказал «осветить сцену»: «Ко мне, сюда! Светильник в колоннаду!» (с. 743).

Естественно, Воланд, бывший в Ершалаиме «инкогнито», не просто знаком с планировкой дворца, со вкусами и пристрастиями прокуратора. Дворец ему так полюбился, что бал захотелось провести в помещении, которое походило бы на дворец. «Тем, кто хорошо знаком с пятым измерением, ничего не стоит раздвинуть помещение до желательных пределов» (с. 666).

В сцене бала основные архитектурные детали дворца Ирода сохранены. Маргарита промчалась через тропический лес (ср. сад перед дворцом), через бальный зал с колоннами (крытая колоннада дворца), затем оказалась в зале с розами (комната со шторами) и остановилась на той же площадке, где ее встречал Коровьев (балкон). Из-под ног стоящей на площадке Маргариты уходит грандиозная лестница. Очень далеко внизу, «как будто бы Маргарита смотрела обратным способом в бинокль, она видела громаднейшую швейцарскую с совершенно необъятным камином, в холодную и черную пасть которого мог свободно въехать пятитонный грузовик» (с. 679–680).

В Ершалаиме напротив балкона, далеко внизу, располагается помост. Камин в швейцарской, из которого выскакивают мертвые преступники, своими размерами вполне соответствует помосту.

Но сходством дворца Ирода с преобразованной квартирой № 50 параллели в топографии Москвы и Ершалаима не ограничиваются. Б. Гаспаров в неоднократно упоминавшейся работе тщательно проследил эту часть романа. Не вдаваясь в подробности, приведем его наблюдения. Дом, где поселилась нечистая сила, уподоблен дворцу Ирода. Ершалаимскому Храму в Москве соответствует Дом Грибоедова – своеобразный храм советской культуры. Узкие арбатские переулки вызывают ассоциацию с Нижним Городом; клиника Стравинского, по мнению Б. Гаспарова, соответствует своей удаленностью Гефсимани; Варьете аналогично Лысой Горе. Две последние аналогии не вполне убедительны. Сравнение Варьете с Лысой Горой Б. Гаспаров основывает на том, что фокус с конферансье Бенгальским якобы пародирует казнь Иешуа. Уж скорее «чудо с головой Жоржа Бенгальского» пародирует евангельское чудо с ухом раба Малха, совершенное Христом в Гефсимани. Оторванная голова Бенгальского – отсеченное мечом Петра ухо; затем в обоих случаях – воссоединение по велению, по слову: в первом случае – Воланда, во втором – Христа. Помимо этого налицо временная параллель: оба события произошли в четверг. Логичнее предположить, что Варьете являет собою параллель Гефсимани, а «смерть» Бенгальского находит отражение в убийстве Иуды. Общий мотив – хлынувшая кровь, к тому же Бенгальскому «отрывают» голову трое: Фагот – приказанием, Кот – физически, а Воланд «приставляет» назад. Трое повинны и в смерти Иуды: руководитель операции – Афраний; один из наемных убийц отбирает деньги, другой – убивает. В романе мастера Гефсимань расположена близ Ершалаима, это место ершалаимских садов. Варьете же расположено Булгаковым на Садовой, недалеко от Кудринской площади. Садовое кольцо – фактическая граница собственно столицы, ее центра. Возникает ассоциация: Садовая – сады Гефсимани. Смерть Иуды в Гефсимани перекликается с наказанием финдиректора Варьете Римского. Тема нечистых денег, соблазнивших в Варьете советских граждан, еще теснее сплетает Гефсимань с Варьете.

В свою очередь, клинику Стравинского, удаленную от центра города, в котором сконцентрированы все события романа, можно сравнить с Лысой Горой. Клиника – место физической смерти мастера, как и Лысая Гора – смертное пристанище Иешуа. Иван – единственный ученик мастера – присутствует поблизости, подобно тому как Левий находится у подножия Лысой Горы.

Имея в виду параллели «Пилат – Воланд», «Ершалаим – Москва», естественно задаться вопросом, не является ли булгаковский роман и в других отношениях романом с двойным дном?

2. ДВОРЕЦ ИРОДА И КВАРТИРА № 50

Понтий Пилат – временный житель во дворце Ирода. «Обыкновенным местопребыванием иудейских прокураторов был город Кесария, но на праздник, особенно на Пасху, они переселялись в Иерусалим для ближайшего надзора за спокойствием народа».[54] Этот факт объясняет слова Пилата, что он «болен всякий раз, как... приходится сюда приезжать» (с. 719). Понятным становится долг, который Пилат хочет отдать Афранию: «При въезде моем в Ершалаим, помните, толпа нищих... я еще хотел швырнуть им деньги, а у меня не было, и я взял у вас...» (с. 724). (Этот «въезд Пилата в Ершалаим» – пародия на Вход Господень в Иерусалим.) Пилат собирается вскоре покинуть ненавистный город, о чем и говорит Афранию: «...послезавтра я ее (когорту Молниеносного. – Т. П.) отпущу и сам уеду» (с. 719). (Ср. с днем отбытия Воланда из Москвы, т. е. после субботы.)

Но и тетрарх – четверовластник одной из провинциальных областей, каковой являлась родина Иешуа Галилея, – по версии мастера отсутствует. («К тетрарху дело посылали?» (с. 436)). Тетрархом Галилеи в прокураторство Понтия Пилата в реальном Иерусалиме был Ирод Антипа, сын Ирода Великого, по приказу которого в Вифлееме в год рождения Христа произошло избиение младенцев. В новозаветную историю Ирод Антипа вошел как виновник гибели Иоанна Крестителя. В его правление и был распят Иисус Христос. По евангельскому изложению событий, Ирод Антипа во время суда над Христом находился в Иерусалиме, специально приехав на Пасху. Новозаветный Пилат отослал Иисуса сначала к Ироду: «И, узнав, что Он из области Иродовой, послал Его к Ироду, который в эти дни был также в Иерусалиме» (Лк. 23: 7). Обычным местом жительства Ирода Антипы была Тивериада – столица Галилеи, им же основанная и названная так в честь императора Тиберия.

Ирода Антипы в романе мастера в Ершалаиме нет, поэтому Пилат живет во дворце один. Дворец был построен отцом тетрарха Иродом Великим, т. е. «апокрифический» Пилат некоторым образом «гостит» и у отсутствующего тетрарха, и у покойного. В ходе ершалаимских событий мы встречаемся с одной забавной деталью: интересно, когда же успели послать тетрарху «дело подследственного из Галилеи», если в Ершалаиме его нет, а расстояния в Палестине преодолевались естественным образом? А если Ирод все-таки здесь, почему он никак себя не обнаруживает и живет не в фамильной резиденции, а в каком-то неизвестном месте? Вызывает недоумение и то, что Пилат остановился не в прокураторской резиденции, а во дворце, хотя в реальном Иерусалиме у него есть собственное жилье.