— А у нас в городе за эти дни прямо перемена: хлебушек в лавках появился, стрюковский. Между прочим, молодец и Серега, пригнал целый обоз с зерном.

Надя чуть было не бросилась обнимать Семена, но вовремя сдержалась.

— Значит, он хорошо съездил?

Семен заметил, как при имени студента вздрогнули ее ресницы.

— Сергей может! — ответил Семен.

И, пытаясь скрыть от Нади неприязнь к студенту, добавил:

— Он вообще-то парень ничего, Петр Алексеевич его в начальство двигает.

Семен рассказал, что из Самары прислали малость патронов и снарядов, что все это сложили в стрюковском подвале.

— Только знай — это секрет. А Сергея Шестакова Кобзин назначил караульным начальником, — добавил он.

— С благополучным возвращением! — послышался сверху приветливый голос, и студент, проворно сбежав с лестницы, протянул Наде обе руки. — А мы с Семеном каждый день тебя вспоминали! Трудная была поездка?

— Да как сказать, — уклончиво ответила Надя.

— Ей Петр Алексеевич приказал спать, — пояснил Семен и слегка подтолкнул Надю. — Иди, иди, у тебя в комнате, между прочим, натоплено.

— А я спать не хочу, — решительно заявила Надя. — Для сна и ночи хватит. Пойдемте посидим.

— Ну, как знаешь. Мы с удовольствием чайку попьем, побеседуем. Ты иди, а мы с Сергеем через минуту нагрянем.

Надя ушла, думая о Семене, какой он все-таки заботливый. Вот хотя бы и сейчас. Почему он задержал Сергея? Хочет, чтобы она привела себя в порядок после дороги. Когда она пригласила их, то тут же спохватилась: лучше бы сначала ей одной зайти в комнату, но она не решилась сказать им об этом. Сергей промолчал, а Семен догадался и выручил.

Когда Надя ушла, Маликов сказал:

— Я тебе, Сергей, вот что хотел... Помнишь — был промеж нас разговор насчет Надьки?

— Помню...

— Так вот что, Серега. Насчет своей невесты можешь говорить, можешь молчать, делай так, как хочешь. Я не настаиваю. Что касаемо меня — воздержись! Понял?

— Не совсем.

— Ну, ты говорил, что собираешься расписать Надьке все обо мне, о моем к ней... Ну и так далее. Так вот, этого и не надо.

— Ну, пожалуйста, — согласился Обручев. — А почему ты заговорил на эту тему?

— Видишь, в чем дело. Я, наверное, сегодня уеду... Ну вот и решил... опередить тебя, что ли. Одним словом, не надо, и точка. Она и без того все знает.

— Пожалуйста! Как угодно. А куда ты собираешься? Ведь только вчера вернулся.

— Думаю прогуляться в Благословенку, за сеном, — схитрил Семен. — А может, еще и не пошлют. — Желая прервать разговор, он предложил: — Ты меня подожди, я сбегаю наверх, у меня там есть ошметок сала кулацкого и хлеб, а то Надя, я так думаю, голодная.

— А у меня мед! Устроим пир, идет?

— Давай. Потопали!

За разговорами время шло незаметно. Вскипел чайник, и началось чаепитие. Надя и вправду была голодна и обрадовалась, увидев, какое богатое угощение выставили ребята. Кто же это из них придумал? Семен?

Чаепитие было в разгаре, когда вошел дежурный красногвардеец и сказал, что Маликова вызывают к комиссару.

Семен многозначительно взглянул на Надю, чуть заметно подмигнул ей, как бы желая этим сказать, что теперь у него все в порядке, и вышел.

— Значит, посылают, — решила она.

Хотя Обручев доподлинно и не знал, о чем шел разговор, но, помня слова Семена о Благословенке, сказал:

— А он почему-то сомневался... Хороший он парень. Живу я с ним в одной комнате и все больше убеждаюсь: Семен Маликов — настоящий человек.

— Я знаю, — сказала Надя. — Мы с детства вместе.

— И мне кажется... — Обручев немного помолчал, словно мысленно решая, продолжать начатый разговор или же прервать его. И, не глядя на Надю, закончил: — Мне кажется, он любит тебя.

— У меня почему-то неспокойно на душе, — сказала Надя. — Он же мне как брат родной... Правда, Семен смелый и ловкий. Сколько раз бывал в переделках и всегда выкручивался... Скажи, а если бы сейчас не его, а тебя посылали в Соляной городок — пошел бы?

— А разве он — в Соляной?

Обручев случайно узнал о том, чего не подозревал и что было для него очень важным.

— Туда. Там ведь штаб контрразведки.

— Да. Штаб. Если надо, значит надо... Я тоже пошел бы.

Он стал расспрашивать Надю, как она съездила, что видела. Помня наказ Кобзина, Надя отвечала неопределенно, односложно. Заметив, что она неохотно говорит о своей поездке, Обручев вскоре попрощался и ушел.

И почти тут же прибежал Семен.

— Договорились! Все решено и подписано! Еду, Надь! В самое гнездо.

Наде вспомнилась контрразведка в Крутогорине, крики истязуемых, окровавленный человек, которого тащили казаки, и ей стало жутко. Она протянула Семену руку.

— Сень, береги себя! В контрразведке... страшные люди, зверье. Когда едешь?

— Да оно можно было бы и сегодня тронуться. Понимаешь, Надь, не могу я сидеть сложа руки. А ехать сегодня нельзя. Вечером Петр Алексеевич собирает молодых бойцов — не всех, а, как бы тебе сказать, самых надежных, что ли... Тебе тоже велел приходить. И ты не позабудь.

— А куда идти?

— К нему. Так что до вечера! Ты поспи тем временем.

Надя проснулась, когда за окнами уже стемнело; помня, что ей предстоит какое-то важное дело, зажгла лампешку и в недоумении остановилась посреди комнаты. Чем же она должна заняться? Кажется, что-то неотложное. И вспомнила: надо идти к Кобзину.

Интересно, зачем приглашает Петр Алексеевич?

Надя торопливо причесала волосы, заплела косы. «Не опоздать бы! Сколько сейчас времени? Может, уже глубокая ночь? Или только чуть завечерело?»

— Есть кто у Петра Алексеевича? — спросила она у дежурного.

— Полным-полно. Разве не слышишь? Как пчелы, гудят. Давай двигай. Не начинают, тебя дожидаются, — пошутил он.

— Я, понимаешь, проспала, — призналась Надя, — и не знаю, идти или нет?

— Иди! Только сейчас вошли трое.

Надя открыла дверь.

В кабинете было тесно и душно; кто сидел на стуле, кто примостился на подоконнике, а кому не досталось и таких мест, расположились прямо на полу. Семен оседлал стул у самой двери и отмечал входящих в списке.

— Явились, товарищ Корнеева? Пожалуйста, проходите, — весело встретил он Надю. И, отчеркнув в списке ее фамилию, добавил: — Садитесь на чем стоите. — Тут же сообразив, что шутка получилась грубой, поднялся со стула и предложил его Наде. — Давай садись. Для тебя берег.

Надя села.

— А ты?

— Не беспокойся, на гвозде как-нибудь примощусь, — сказал Семен и направился к столу, где, окруженный молодыми бойцами, стоял Кобзин.

— Петр Алексеевич, по списку все.

— Если так, то будем начинать. Товарищи, занимайте места, где кто сможет. Как говорится, в тесноте, да не в обиде.

Надя окинула взглядом собравшихся. Многих она знала в лицо, с некоторыми была знакома. Все это были молодые ребята, такие же, как и она, или чуть постарше. Но девушек не было ни одной.

За столом сидел Джангильдек Алибаев, чуть в стороне — его брат Джайсын, а рядом с ним — студент Сергей Шестаков.

Кобзин постучал карандашом.

— Дорогие товарищи! — заговорил он. — Вас всех, наверное, интересует, зачем мы собрались здесь. Я сейчас объясню, в чем дело. Вы, конечно, знаете, что у нас в городе есть организация большевиков. Я член этой партии, так же как и комиссар Алибаев и командир нашего отряда Аистов. Нас еще называют коммунистами. Всего в Южноуральске нас набирается около ста человек. Вы не обижайтесь, что я говорю так просто, словно учу вас азбуке. Дело в том, что не все знают об этом. Мало нас, правда? Город такой огромный, больше пятидесяти тысяч людей живут в нем, а нас всего около сотни. В отряде, скажем, тоже не одна тысяча бойцов, а коммунистов — все та же сотня.

Нас пока мало, это верно, но коммунисты есть в каждом городе и во многих станицах, селах. С фронта пришли солдаты, они уходили беспартийными, а там встретились с большевиками и тоже вступили в партию. И хотя наша партия пока еще не большая, она очень сплоченная, она словно из стали вылита. Вот если бы вы меня спросили: а каждый ли может быть в нашей партии? Я бы вам ответил: нет, не каждый, а только тот, кто всего себя, всю жизнь свою отдал революции.