— Пойди спроси, кого надо. Только сразу не открывай.

— Сквозь ворота не пальнут? Может, подождем?.. Вроде как никого. Должно, ушли.

Но стук возобновился, стал настойчивее.

— Пойдешь? — нетерпеливо спросила Надя.

— Айда вдвоем, — предложил Василий.

— Пусти, — решительно сказала Надя, направляясь к двери.

— Сама хочешь?! Ни в жизнь! Может, там не знаю чего, а ты выпятишься. Не думай даже, лучше подождем.

Надя накинула шубейку и выскочила из комнаты. Василий двинулся было за ней, но остановился перед захлопнувшейся дверью и стал торопливо креститься, прислушиваясь к тому, что происходит за дверью.

Какое-то время там было тихо. Потом в соседней комнате раздался шум сбивчивых шагов и голоса. Василий схватил свое ружье и хотел было скрыться, но не успел — в гостиную вошли Надя и Семен Маликов, поддерживая под руки Обручева. На Обручеве была студенческая форма, усы он сбрил. Лицо его было настолько бледным, что отдавало синевой, глаза закрыты.

Зачем они тащат его в дом? И что он за человек?!

— Ну, чего стоишь? — прикрикнул Семен. — Помогай давай! Да не бойся — живой, только без памяти... Здорово ушибли, сволочи!

Втроем они осторожно усадили Обручева в кресло, расстегнули тужурку. Семен приложил ухо к его груди.

— Дышит! Значит, отойдет... Будет жив, не помрет, — дружелюбно подмигнув Василию, сказал он.

— А кто это? — полюбопытствовал Василий.

Семен пожал плечами.

— Не знаю. Похоже, студент.

— Не ваш? — удивился Василий. Он не узнал Обручева.

— Первый раз вижу. Его по голове саданули, — пояснил Семен.

— Может, холодную повязку на лоб? — предложила Надя. — Надо же помочь человеку.

— Верно, тащи! — обрадовался Семен.

Надя принесла мокрое полотенце, осторожно протерла им лицо раненого, положила повязку на лоб. Губы и ресницы его чуть дрогнули, но глаза оставались закрытыми.

— Ну как? — нетерпеливо спросил Семен. — Лучше?

— Кажется, — нерешительно ответила Надя. — Бледность вроде бы проходит.

— А кто его так-то? — полюбопытствовал Василий.

— Кто? Бандюки, вот кто! — Семен со зла сорвал с себя солдатскую шапку, украшенную широкой красной лентой, и швырнул на стул.

— Какие еще бандюки? — недоверчиво спросил Василии. — Может, кто из ваших...

— Чего?! — гневно спросил Семен. — Не болтай зря!

— Нечайно могли, ненароком, — попытался оправдаться Василий.

— То-то что «ненароком», — передразнил его Семен. — Атаман уголовников из тюрьмы повыпустил. Оружие им дал, они и творят — жгут, грабят, бьют... Форштадт как подпалили вчера, до сих пор пластает. Мы всю ночь по городу шарим, вылавливаем их. Комиссар Кобзин приказал очистить город от нечисти. Вот и сейчас, иду по вашей улице и примечаю: во дворе купца Асхатова возятся какие-то типы, с винтовками, при красных бантах, ну совсем как наши. Только, думаю, чего им там делать? А они солому под крылец натащили и ну поджигать. Я к ним. И началась потеха. Их трое, я один. А патронов нет. Я прикладом. Тут он подоспел, — Семен кивнул на Обручева. — Я ору: лупи бандюков!..

— Подсобил? — спросил Василий.

— Так нас двое стало? Бандиты наутек. Мне-то ничего, а его задели по башке...

Василий посматривал то на Семена, то на незнакомца. И ему было странно слышать из уст Семена, самого настоящего красного, рассказ о схватке с бандитами, ведь в доме Стрюкова бандитами считали именно красных.

— Глядит! — воскликнул Василий, заметив, что Обручев открыл глаза.

Семен и Надя склонились над ним. Взгляд у раненого был мутный, подернутый дымкой. Трудно было понять, видит ли он что-нибудь или все еще без сознания.

— Живой? — заботливо спросил Семен.

Раненый услышал и понял вопрос: глаза его беспокойно забегали по сторонам.

— Где я? — чуть слышно спросил он.

— За каменной стеной, — дружески сказал Семен. — Тебя, дорогой товарищ, как зовут?

Словно стараясь что-то вспомнить, раненый пристально всматривался в Семена. Наконец, сообразив, кто перед ним, он тихо, но внятно сказал:

— Шестаков... Сергей...

Так поручик Обручев превратился в студента Сергея Шестакова.

— Вот здорово! — обрадованно воскликнул Семен, ни к кому не обращаясь и не поясняя, что же именно «здорово» — то, что раненый пришел в себя и заговорил, или то, что его зовут Сергеем. — Сережка, значит. А меня Семен Маликов. Понял?

Обручев кивнул головой. Это еле заметное движение вызвало новый приступ головной боли, к тому времени немного поутихшей. На короткое мгновение лицо Обручева исказила судорога, он закрыл глаза и крепко стиснул зубы, чтобы не закричать. Это не прошло мимо внимания Нади.

— Голова болит? — склонившись над Обручевым, спросила она.

— Кружится...

— Ничего, брат, — успокаивал его Семен, — покрепче будет. Только сам духом не падай. Договорились?

Обручев через силу улыбнулся.

— Во, видали его? Башка еле-еле на месте держится, а он лыбится. Родом-то откуда будешь или здешний?

— Из Актюбинска, — тихо сказал Обручев и, опираясь на подлокотники кресла, поднялся, но пошатнулся и, не подхвати его под руку Надя, грохнулся бы на пол.

Обручева снова усадили в кресло.

— Может, вам отдохнуть? — заботливо спросила Надя.

— Нет, нет, спасибо. И без того столько беспокойства. Я пойду.

— Вам нельзя, на ногах не стоите, — попыталась убедить его Надя.

Видя, что ее слова не достигают цели, вмешался Семен. Придвинув стул, он уселся поудобнее и голосом старшего, более опытного, внушительно заговорил:

— Ты, Сергей, вот что: никуда не собирайся, все равно не отпустим. Маленько оклемайся — тогда хоть на все четыре стороны. Так я говорю, Надя? Место в доме найдется?

— Конечно! Весь же дом пустой...

— Ну, положим, долго он пустовать не будет, — делая вид, что сообщает тайну, сказал Семен. — Я сказал комиссару Кобзину, что Стрюков драпанул, он и послал меня к вам на разведку. Должно, штаб тут разместится.

— Пожалуйста. Места на десять штабов хватит, — с готовностью сказала Надя. — А господина студента можно наверху, в мезонине поместить.

— Ты, Надя, учти — никакой он не господин, а товарищ студент или же гражданин, ну, а самое лучшее — Сергей. Верно, друг?

— Да. Конечно, — согласился Обручев.

— А все слова о господах — на свалку истории, как говорил у нас на митинге комиссар Кобзин.

— На свалку, так и на свалку! Я с удовольствием.

— А ты, Василий? — спросил Семен. — За господ или же против?

— Наше дело какое: пожевал — и в хлев. Так что я ничего не знаю и ведать не ведаю.

— Все это будете потом обсуждать, а сейчас давайте человека на место определим. Сеня, бери его под руку, а я с этой стороны, — предложила Надя и наклонилась, чтобы поднять Обручева с кресла.

— Ну, что вы, что вы! — запротестовал он. — Мне уже лучше. Даю слово.

— Ежели так, то пошли, — предложил Семен. — А тебе вот что скажу, товарищ Сергей: давай, чтоб все было по-простецки. Не выкамаривайся. У нас все так. Сегодня ты мне, завтра я тебе. Понял? Ну, давай, Надя, веди куда там.

Оставшись один, Василий тяжело вздохнул. Вон как оно бывает на белом свете: то Семена и на порог не пускали, а тут пришел, как настоящий хозяин. И со студентом разговаривает — в карман за словом не лезет. И Надя тоже... На квартиру студента определила, хозяйничает, будто в собственном доме. И насчет штаба — давай, говорит... Будь Иван Никитич дома — как раз пустил бы, держи карман шире!

В гостиную вернулись Семен и Надя.

— Ты чего такой пасмурный? — спросил Семен. — Беляков из города вышибли, хозяева деру дали, надо бы радоваться, а он пасмурный, будто кто по шее надавал.

— Я вроде как всегда такой, — возразил Василий.

— А ты считаешь, человеку не о чем думать? — спросила Надя. — А если ему совсем деваться не куда? Как тут быть? Хозяин у нас уехал.

— Ну и скатертью дорога, без них только и жить.

— Тебе хорошо, — хмуро ответил Василий. — Ты при деле.