Через полчаса они были на улице. От их крыльца в разные стороны прыснули закутанные сайгатские ребятишки — всем было любопытно посмотреть Варькиных гостей. Сестрёнка Гани — Домка была, конечно, тут же, вместе со своим платком и валенками.

— Домка, Домочка, беги скорей к околице, — распорядилась Варя. — Как увидишь, что с моста Боярыня свернула, так за нами, слышишь?

— Шлышу! — важно ответила Домка и заворочала валенками.

— А вы, ребята, с той стороны караульте. Бабушка с Вадимкой из Тайжинки должны приехать. Ладно?

Ребятишки гурьбой помчались вдоль улицы.

Чистое небо светилось над Сайгаткой. Почти над каждой крышей вился розовый дым. На оградах и завалинках белой опушкой лежал снег.

— До клуба бежимте, кто скорей? — спросила Варя.

— Бежимте!

Они рванулись вперёд. Ганя отстала, трепыхая косицей, кричала жалобно:

— Варечка, мне не угнаться!

Остановились у конного двора. Под навесом, за старой молотилкой, возился с чем-то Спиридон.

— Спирь, а Козёл где, не видел? — Уехал он.

— Уехал? Куда?

— С Верой Аркадьевной куда-то.

У Вари вытянулось лицо. Она обняла Наташу и что-то быстро зашептала ей в ухо. Наташа понимающе кивала головой.

— Гей! — окликнул из-под навеса Спирька. — Кататься с горы айда?

Он присел и неожиданно вытолкнул из-за молотилки опрокинутую деревянную скамейку. Она птицей скользнула, вылетела, раскатилась по улице…

— Ледянка! Ледянка! — закричала Ганя. — К обрыву бежим, там ребятишки шибко накатали!

Они уселись на ледянку втроём: впереди Катя, за ней оробевшая Наташа, за ней Варя.

— Раз-два, взяли! — скомандовала Варя, отталкиваясь ногами.

Облитая водой, заледеневшая скамейка со страшной быстротой понеслась под уклон. Колючие снежные брызги летели в стороны.

— С дороги-и!..

С обрыва следом мчалась Ганя в добытых где-то санях, её нагонял Спирька в громыхающем старом корыте. Корыто подскочило, заплясало, вытряхнуло мальчишку в сугроб.

— Спирюшка, зашибся? — спрыгнув с ледянки, Варя была рядом.

— Да ничуть!

— Наташка, Катя, тащите ледянку наверх! Ещё раз съедем…

Но от огородов вдруг, словно шарик, выкатился кто-то маленький. Загребая большими валенками, покатился к обрыву.

— Швернули! — кричал издали тонкий восторженный голосок. — Швернули они…

— Домочка, ты что?

— Да едут же!

— Кто? Ой, бабушка… Наташка, Катя, за мной!

Проваливаясь в снег, Варя побежала к дороге, вдоль разостлавшихся белыми платками огородов.

Отсюда уже было видно: высоко вскидывая ноги, от моста к Сайгатке бежала Боярыня. За ней из розвальней выглядывали смеющиеся лица. Борис Матвеевич, стоя, размахивал кнутом.

— Наташка, скорей!

— Подожди, у меня ботик расстегнулся…

— Давай застегну-у!

Борис Матвеевич, увидев бегущих девочек, остановил лошадь. Варя подбежала первой, повисла у него на шее. Рядом с Ольгой Васильевной, закутанный по уши в овчину, сидел Вадим. Сбоку, свесив ноги, ухмылялся в лихо заломленной ушанке Мамай.

— Ну, покажись… какая стала?.. — Ольга Васильевна поднялась навстречу Наташе, протянула руки.

Та остановилась, задыхаясь от бега. Тёмные волосы выбились из-под старой вязаной шапочки, бледные щёки зарумянились.

— Бабушка… Вадимка… — только и могла выговорить Наташа.

— Молодцом, в общем… Худовата, правда. Досталось вам там, в Москве?

— Досталось.

— Бедная моя, милая… Вадим, здоровайся! Рад, надеюсь? Вот и увиделись…

— Бабушка, давай с горы кататься? — придумала Варя. — Айда, бабушка! Пожалуйста!

— С горы? Ну что ж, попробую.

Разминая ноги, Ольга Васильевна прошлась у розвальней. Мамай спрыгнул, помог Вадиму выпутаться из овчины.

— А я налегке теперь до клуба. Только вы, смотрите, недолго, — и Борис Матвеевич стегнул Боярыню.

Вечернее солнце косыми полосами разлиновало накатанный склон оврага. Чернели на снегу брошенные сани, ледяная скамейка, корыто.

— Садись, бабушка, не бойся! Это же не ледянка, сани!

— Ох, нет, знаешь — высоко. Боюсь, право, боюсь.

— Да не страшно же ни капельки!

— Глядите — во!

Мамай уже гремел корытом. Влез в него и, стоя, с гиканьем, понёсся с горы. Спиридон с Ганей на ледянке — вдогонку. Варя подтащила сани, нагнулась, придерживая их.

— Вадимку в середину, бабушку сюда. Катька вперёд… Теперь Наташка. Я сзади… Раз-два, взяли.

Она разбежалась, подтолкнула их, вскарабкалась тоже. Сани, наклоняясь, поползли с горы. Быстрей, ещё быстрее… Снежная пыль защекотала лицо.

Ольга Васильевна пригнула голову, зажмурилась…

— Да, бабушка, здорово? Ещё раз, скорее! Вы с Вадимкой сидите, мы в гору свезём! Раз-два…

Наташа, Варя и Катя впряглись и дружно потащили сани кверху.

И вот они собрались все вместе в сайгатском клубе. Не все, конечно…

Далеко в Москве, среди тех, кто не оставлял её в трудные дни войны, встречала Новый год Марья Николаевна. Интернатские в Тайжинке, наверное, тоже сидят сейчас около привезённой из леса ёлки. С ними Валентина Ивановна. Это она уговорила Ольгу Васильевну поехать до следующего утра к своим, в Сайгатку. Нет среди близких и старого, проверенного годами друга — Сергея Никаноровича.

Окна в клубе не занавешены. Жарко горят и потрескивают в железной печурке сосновые чурбаки. Рояль сдвинут к стене, холщовая занавеска отделяет сцену от тёмного пустого зала. Новый год почти все в Сайгатке встречают по домам. А у Бориса Матвеевича дом как раз здесь, в клубе, где столько дней и ночей провёл он за чертежами и картами, отрываясь от работы только для того, чтобы немного поиграть на рояле.

Посредине накрыт стол; розовеет в туесах мороженая брусника, желтеют румяные шаньги, переливается янтарями огромный копчёный сом. В глиняных мисках — горячий творог, пареная душистая свёкла. Колхоз прислал Борису Матвеевичу к празднику жбанчик первосортной медовой браги.

За столом, в единственном кресле, сидит Толя. На нём парадная гимнастёрка, орден горит на груди. У ног блестит клавишами баян. Толя иногда одной рукой поглаживает его и кивает Спиридону: «Сыграешь потом?» Рядом с Толей — нарядная и немного суровая от этого Маша. На председательском месте — Ольга Васильевна и Борис Матвеевич.

У Бориса Матвеевича сегодня двойная радость. Утром в сельсовет пришла на его имя телеграмма из Москвы: «Запасы бокситов сайгатского месторождения утвердить. Месторождение сдать в эксплуатацию».

Это значит — работа геологоразведочной партии не пропала даром!

Не пройдёт, может, и года, как Сайгатка станет неузнаваемой. Из западных районов, с Урала потянутся к ней вагоны с оборудованием, строительными материалами.

Загрохочут в карьерах глухие взрывы, заработают экскаваторы. Это значит — заводы получат новое сырьё. Хорошо!

А сегодня можно отдохнуть.

Борис Матвеевич, улыбнувшись, встаёт и вскидывает волосы. Девчонки — Варя, Наташа, Катя и Ганька — перешёптываются и хихикают за столом. Домка, отмытая до того, что блестят, как напомаженные, толстые её щёки, конечно, тоже здесь. Вадим около Ольги Васильевны. С радостным любопытством сквозь очки посматривает на всех.

На одной скамейке с ним — Мамай. У того, несмотря на заглаженные вихры, такой вид, точно он вот-вот выкинет коленце. Руки Мамая так и чешутся дёрнуть за косицу Ганьку или хлопнуть по концу скамейки, чтобы девчонки с визгом посыпались друг на дружку.

Не хватает только Веры Аркадьевны и Андрея Козлова. Варя со Спирькой то и дело поглядывают на дверь — уже двенадцатый час! Борис Матвеевич (наверное, неспроста) говорит:

— Спокойно, в своё время приедут…

— Спирь, слышишь? — дёргает его Варя за рукав.

— Ага.

У клуба громко заржал Пегий. Варя, задев тарелку с ватрушками, выскочила из-за стола и прыгнула прямо со сцены в зал.

— Варвара, куда?

— Я сейчас!

Схватив со скамейки платок, она перебежала тёмный зал и тут же, в дверях, налетела на входившего с улицы Андрея.