— Фил?

— Идем, — шагнув к оборотню, шепнул масочник ему на ухо.

Тот, не веря своему счастью, стиснул его в медвежьих объятиях и уткнулся лицом в шею, жадно вдыхая запах разгоряченной от танцев кожи.

— Фил, я…

— Я знаю, — тихо рассмеялся тот, зарываясь пальцами ему в волосы. — Просто верь мне, Мур.

— Хорошо.

Шельм лежал щекой у Ставраса на животе и блаженствовал. Дважды за эту ночь достигнув ранее неведомых вершин блаженства, он просто тихо млел от счастья, подспудно размышляя о том, когда можно будет напомнить Ставрасу, что ему как человеку, лишь прикосновения, пусть и таких будоражащие, для выражения своей привязанности все же недостаточно. Лекарь перебирал пальцами его спутанные волосы и тоже молчал, но не спал. И тут шуту пришла в голову одна мысль, полностью увлекшая его, и он спросил:

— Ставрас…

— Ммм?

— А как оно у драконов происходит?

— Ну, самка складывает крылья, ложится на спину, а самец опускается сверху, и что? А хвосты не мешают? Мне кажется, они должны стать довольно существенным препятствием.

— Нет. Они вполне себе удобно свисают вниз.

— В смысле? — Шельм даже голову приподнять попытался, но Ставрас вернул её обратно.

— В прямом, — все так же расчесывая его волосы пальцами, задумчиво продолжил лекарь. — Вот вы люди называете это актом любви или актом соития, так?

— Ну?

— А у нас это акт безграничного доверия.

— Почему это?

— Какой ты недогадливый, — поддел лекарь, и прежде, чем шут успел возмутиться, все же пояснил: — Потому что все это происходит в воздухе. И в процессе самец держит её, понимаешь?

— Ничего себе, — тихо присвистнул Шельм. — А почему именно доверия, ведь, если он отпустит, она легко расправит крылья до того как упадет?

— Нет. Не успеет. Вот ты себя сейчас как чувствуешь?

— Не знаю. Счастливым.

— Расслабленным, — поправил его лекарь, но ответ шута ему куда больше понравился и он даже улыбнулся, а потом, посерьезнев, вздохнул. — Вот и у драконов так же. Так что, теоретически, если самец не желает потомства, или еще по каким причинам, он легко может сбросить её на острые скалы. Вот так-то.

— И что, такое тоже бывает? — тихо уточнил Шельм, понимая уже, что да, бывает и, по-видимому, довольно часто.

— У драконов, не связанных с людьми, да.

— Недалеко вы все же от зверей ушли.

— Напротив, иногда мне кажется, что дальше вас, но от этого сделались лишь хуже.

— Ясно. Ладно, не хочу о грустном.

— Ты сам спросил.

— Угу. Ты уверен, что мне не нужно перелечь?

— Нет, если сам не хочешь. Мне не тяжело, не волнуйся. Но, если уснешь, могу тебя потом переложить.

— Не нужно. Мне и так хорошо. А тебе?

— М?

— Тебе хорошо со мной? — шут лукаво улыбнулся, прекрасно все чувствуя, но желая еще и услышать.

— Ты еще сомневаешься? — полюбопытствовал Ставрас, прекрасно разглядев в его глазах, прикрытых голубыми ресничками, смешинки.

— Да. Я хочу это услышать, — капризным голосочком протянул шут.

— То есть, материальных доказательств тебе было недостаточно.

— Ну, знаешь, если бы эти твои доказательства были… — шут сделал и без того многозначительную паузу, но лекарь, как всегда не понял.

— Где?

Шельм фыркнул, уткнулся ему в живот лицом, и пробурчал смущенно:

— Во мне.

— Шельм!

— Что — Шельм? — возмутился тот, снова поворачивая к нему лицо. — Если тебе открытым текстом не сказать, до тебя никогда не дойдет.

— Дойдет, не волнуйся. Но попозже.

— Когда?

— Когда привыкну.

— К чему?

— К ощущению твоего тела под руками. Не могу, мне все время чудится, надави я чуть сильней, переломлю.

— А когда перестанет?

— Что?

— Чудиться.

— Я же уже сказал. Ты узнаешь об этом первым.

— Скорей бы, — мечтательно протянул Шельм.

— К чему такая спешка? — полюбопытствовал Ставрас, уже настроившийся на совместную если не Вечность, то нечто очень близкое к тому.

— К тому, — отозвался Шельм, поджав губы, — что я, кажется, уже не смогу без тебя.

— Без меня и не надо.

20.

Возвращались как с бала на войну: собранные, сосредоточенные, готовые ко всему. Король с королевой просто не могли ни почувствовать, что в их род влилась новая кровь, поэтому, однозначно, знали, что сыночек вернется ни один, куда бы он там ни сбежал. И, скорей всего, уже пытались отыскать его друзей, ну или хотя бы Ставраса, как самого взрослого и сознательного, а как не нашли, сделали правильные выводы, что лекарь тоже к случившемуся руку приложил, не говоря уже о шуте, который всегда был в каждой бочке затычкой.

Не зря настраивались на худшее. Королева попыталась устроить скандал прямо с порога, стоило Веровеку и Роксолане, держась за руки, войти в двери тронного зала, где их соблаговолила встретить королевская чета.

Шельм уже приготовился, как всегда на правах шута вызвать огонь на себя и отвлечь грозную королеву, но не успел, его опередил Веровек. Сдвинул брови и отрезал:

— Я люблю её, маменька. И собираюсь прожить с ней всю жизнь. Если вас это не устраивает, мы уйдем.

— Как это уйдем?! — вскричала королева и даже король, чинно восседавший на троне и украдкой от жены любующийся снохой, подорвался и кинулся в сторону сына.

— Куда это ты собрался из родного дома? — грозно сдвинув брови, вопросил он.

— Поживу пока у Ставраса в аптеке, пока свой дом не построю, — припечатал ненаглядный сын, украдкой покосившись на лекаря, который возвел очи горе. И в ответ на прямой взгляд короля кивком подтвердил, дескать, да, примет обоих и пусть себе живут, а вы тут можете и дальше обиженных и оскорбленных из себя строить.

— Но Вереночек, — почти прохныкала королева, утирая слезы платочком, — как же ты так можешь со мной? Ведь я твоя мама, я бы выбрала тебе хорошую девочку и ты…

— Я выбрал сам, — отрезал сын, развернулся и потянул растерявшуюся Роксолану к выходу.

— А ну стоять! — вскричал король и даже ногой для острастки топнул.

Все посмотрели на него.

— Значит так, сын мой, сноха-красавица тоже моя. И жить вы будете тут. А ты, мать, кончай тут слезы лить, только глянь, какую красавицу наш сын себе в женки отхватил! И вместо того, чтобы сына и девчонку его обижать, лучше бы вспомнила, что нам бал готовить срочно нужно. Ведь не годиться-то, хоть и по древнему обряду, но в тихую, без огласки.

— Ой, батюшки! — всплеснула руками королева, до которой, похоже, только сейчас дошло. — Да, как же это я? Ведь послов же всех позвать надо, чтобы все видели и по свету разнесли. Ой, детонька, — кинулась она к Роксолане, которая даже отшатнулась, не ожидая такой прыти от довольно объемистой королевы обряженной в пышные юбки, которые весили не мало, так еще и с огромным париком на голове, увенчанным целым миниатюрным замком с лебедями. — Нам же столько приготовить надо. Платье сшить, и не только платье. У тебя, поди, и гардероба своего нет.

— От чего же, очень даже есть, — со здоровой злостью в глазах отозвалась Роксолана. — Думаете, раз цыганка, то и без приданного?

— Разберемся, — покосившись на строго сдвинувшего брови сына, тактично обронила королева и, подхватив сноху под белы ручки, повела за собой о чем-то щебеча, кажется, о модных тенденциях нынешнего сезона. На что Роксолана отвечала с достоинством истинной королевны.

Мужчины проводили их глазами, и стоило им скрыться за одной из боковых дверей тронного зала ведущих в личные покои королевской семьи, вздохнули с облегчением. Причем все, и король, и королевич, и Ставрас с Шельмом, и даже Гиня с Муром. Но самое забавное, что копируя действия своих людей, выдохнули и дракончики, на что умилился даже король, который сам был запечатлен с черным драконом Тирмильтонтоном, которого, любя, звал просто Милем.

— Так, братцы кролики, теперь с вами, — обратился ко всем король, но глаза его не просто смеялись, но и лучились от гордости за сына. — Молодец, сын, порадовал, так порадовал.