А вот это уже очевидная «липа», после которой понятно, что в своих воспоминаниях Чадаев не столько истину хочет показать, сколько поддержать официальный миф. Дело в том, что еще большой вопрос, был ли Сталин 22 июня в Кремле, но вот уж Деканозов ни при каких обстоятельствах в это время не мог там быть. Он ведь до 2 июля оставался в Берлине, а в Москву вернулся в период между 22 и 26 июля 1941 г. (после обмена советского посольства на германское через Турцию). Даже по телефону в этот день Сталин не мог его упрекать, во-первых, потому что Деканозов, порою рискуя головой, все время подробно и аргументированно докладывал руководству страны о том, что Германия готовится нанести удар по СССР, во-вторых, потому что после 22 июня все телефоны советского посольства в Берлине были отключены, а в-третьих, потому что в период войны, согласно Кремлевскому журналу, впервые появился в кабинете Сталина лишь 16 декабря 1941 г. и, наконец, потому что о неизбежности войны с Германией в 1942–1943 гг. постоянно говорил в предвоенный период не кто иной, как сам Сталин. Допустим, этого мог не знать пенсионер Чадаев, записывая свои воспоминания, но обязан был знать автор исторических исследований и профессиональный архивист Э. Радзинский.
25 июня Поскребышев срочно вызвал меня в приемную Сталина. Надо было сделать протокольную запись. Я сразу же вошел в кабинет. Кроме Сталина, Тимошенко и Ватутина, никого не было. Ватутин заканчивал доклад.
– Если резюмировать коротко, то положение на фронтах крайне тяжелое. Не исключено, на какое-то время оно станет еще более тяжелым… – сказал Сталин.
После этого Тимошенко спросил Сталина: отправлять ли на передовую позицию его сына Якова, который очень туда просится.
– Некоторые, – молвил Сталин, сдерживая гнев, – мягко говоря, чересчур ретивые работники всегда стремятся угодить начальству. Я не причисляю вас к таковым, но советую вам впредь никогда не ставить передо мной подобных вопросов.
Опять память подводит т. Чадаева. Дело в том, что Тимошенко и Ватутин одновременно в этот день находились в кабинете Сталина трижды: с 1.40 до 5.50, с 20.20 до 21.10 и с 22.10 до 24.00. Но ни разу они там не были одни, всегда кроме них там находилось еще шесть или семь человек, из которых трое – Молотов, Кузнецов, Микоян – оставили книги воспоминаний, а о Берии написал книгу его сын Сергей. И ни в одной из них якобы прозвучавший в этот день вопрос Тимошенко Сталину об отправке Якова на фронт даже не упоминается. Более того, в большинстве публикаций о Якове сообщается, что он ушел на фронт до 25-го июня: 22-го [72], 23-го [3, c. 151], 24-го [62, c. 50; 119, с. 71]. Так что нечего было спрашивать 25 июня об отправке Якова на фронт, а по моему мнению, и не у кого – ибо Сталин был еще в Сочи, а Яков – в немецком плену. Небезынтересен еще один факт: в числе посетителей кремлевского кабинета Сталина сам Чадаев не зарегистрирован ни разу. Не только в первые дни войны, а вообще. Если относиться к Кремлевскому журналу как к наиболее достоверному документу, то можно заключить, что Чадаев описал все происходившее в кабинете вождя в первые дни войны с чьих-то слов. Предположить, что Чадаева не заносили в число посетителей кабинета Сталина как много раз на дню заходившего туда сотрудника тоже не получается, ибо даже приходы туда начальника его охраны Власика и личного помощника Поскребышева, постоянно сидящего в приемной, фиксировались в этом журнале.
Однако не могу не упомянуть, хотя уже писал об этом в «Великой тайне…», одного поразительного, важнейшего и абсолютно достоверного свидетельства Чадаева о начале войны, приведенного в книге Г. А. Куманева «Говорят сталинские наркомы»:
Около 7 часов вечера позвонил А. Н. Поскребышев и попросил зайти к нему, чтобы взять один документ для оформления. Я сразу же зашел к нему… Я взял от Поскребышева бумагу. Это было очередное решение о присвоении воинских званий[31]<…>
– Что-нибудь есть важное?
– Предполагаю, да, – почти шепотом произнес Поскребышев. – «Хозяин», – кивнул он на дверь в кабинет Сталина, – только что в возбужденном состоянии разговаривал с Тимошенко… Видимо, вот-вот ожидается… Ну, сами догадываетесь что… Нападение немцев…
– На нас? – вырвалось у меня.
– A на кого же еще?
Это наивное «на нас?» очень многозначительно, особенно для человека, находящегося «в курсе», постоянно посещающего приемную вождя и уносящего оттуда к себе в управление кипы важнейших решений Политбюро для их оформления в Совнаркоме. Значит, для Чадаева в тот день более вероятным было нападение немцев «не на нас». А на кого же еще в тот день немцы могли нападать? Только на англичан.
Генерал армии, командующий Южным и Московским военными округами И. В. Тюленев:
В 3 часа ночи 22 июня меня разбудил телефонный звонок. Срочно вызывали в Кремль… Сразу возникла мысль: «Война!..»
По дороге заехал в Генштаб. Г. К. Жуков по ВЧ разговаривал со штабами приграничных военных округов. После телефонных переговоров Жуков коротко информировал меня:
– Немецкая авиация бомбит Ковно, Ровно, Севастополь, Одессу.[32]
Я поспешил в Кремль. Меня встретил комендант и тотчас проводил к Маршалу Советского Союза Ворошилову… Мне было объявлено, что правительство назначило меня на должность командующего войсками Южного фронта. Отбыть к месту назначения предлагались сегодня же. Каждая минута была дорога. Штаб МВО согласно моим указаниям срочно выделил полевой штаб для Южного фронта из командиров Московского военного округа и стал готовить специальный железнодорожный состав для отправки штабных работников на фронт. <…>
22 июня в 15 часов я снова был у Г. К. Жукова (этого не может быть, так как, если верить Кремлевскому журналу, Жуков с 14.00 до 16.00 находился в кабинете Сталина, а судя по тому, что в 21.00 он уже разговаривал с Ватутиным по ВЧ из фронтового управления ЮЗФ в Тернополе, в названное Тюленевым время Жуков летел в Киев. – А. О.) и хотел получить от него оперативную обстановку и задачу для Южного фронта. Но лично от Жукова никаких указаний не получил, так как он, как и я, спешил в этот день выехать на фронт. После этого я был в Оперативном управлении Генштаба, где мне сказали, что поставленные задачи я получу на месте… Вечером 22 июня железнодорожный состав с полевым управлением Южного фронта ушел из затемненной, посуровевшей Москвы.
Генерал-майор, главный редактор газеты «Красная звезда» Д. Ортенберг:
Иногда меня спрашивают:
– Ты на войну когда ушел?
– Двадцать первого июня.
– ?!
– Да, это было так…
Осенью сорокового года был создан Народный Комиссариат государственного контроля СССР. Центральный Комитет партии направил в новый наркомат группу армейских политработников – начальников политуправлений округов, комиссаров центральных управлений. В числе их оказался и я – заместитель редактора «Красной звезды»…
Настало 21 июня. Утром меня вызвали в Наркомат Обороны и сказали, что группа работников наркомата во главе с маршалом С. К. Тимошенко выезжает в Минск. Предупредили, что и я поеду с ней. Предложили отправиться домой, переодеться в военную форму и явиться в наркомат.
Через час, а может быть и меньше, оказываюсь в приемной наркома обороны. Там полным-полно военного народа. С папками, картами, заметно возбужденные. Говорят шепотом. Тимошенко уехал в Кремль. Зачем – не знаю. Ничего, кроме тревоги, мне не удается прочитать на его лице.
Около пяти часов утра нарком вернулся из Кремля (имеется в виду 22 июня, но в этот день по Кремлевскому журналу в 5.45 Тимошенко вошел в кабинет Сталина и вышел оттуда лишь в 8.30. – А. О.).
Позвали меня: «Немцы начали войну. Наша поездка в Минск отменяется. А вы поезжайте в “Красную звезду” и выпускайте газету».
31
Возможно, имеется в виду секретное Постановление Политбюро от 21 июня 1941 г. о создании направлений и нескольких фронтов и назначении их командующих и членов Военного Совета. Либо перед отъездом в Сочи Сталин подписал решение Политбюро о присвоении нескольким генералам – руководителям Великой транспортной операции высших званий, но потом, в связи с началом войны и жестокими поражениями, отменил его. Однако в книге И. Бунича «Операция “Гроза”. Ошибка Сталина» [20] на с. 665 почему-то сказано, что в первый день войны Юго-Западным фронтом командовал генерал армии М. Кирпонос, хотя общеизвестно, что он был генерал-полковником.
32
Опять загадки первой бомбежки 22 июня 41-го года! Ковно – старое название Каунаса. На рассвете 22 июня 1941 г. немцы действительно бомбили аэродром в Каунасе (я тогда жил там с родителями); «неизвестные самолеты» кидали донные мины в Севастополе и Очакове, минируя выходы из бухт. Одессу же впервые бомбили лишь 22 июля 1941 г. (мне об этом рассказал коллега-одессит В. С. Аглицкий). Скорее всего, бомбежкой Одессы назвали тогда налет «неизвестных» самолетов на Очаков. О бомбежке Ровно в самом начале войны я вообще никогда ничего не слышал.