Там, где гремит боевая магия и льется кровь, трудно хранить спокойствие. В особенности если страна, покорно раскинувшаяся перед завоевателем, столь соблазнительна, столь богата искушениями. Свободные и просвещенные нравы Кестис Неггела на Тиккайнае или Аене казались аскетическими. Суровые воители Сияющего государя точно опьянели. Из родной, чистой и светлой, но холодной пустыни они угодили в самое сердце буйно цветущих джунглей. На пирах в Метеали евнухи на огромных блюдах вперемежку с кушаньями выносили обнаженных наложниц. Из наркотиков на островах предлагали не только траву для курения, но и смертельно опасный «йут», вырабатывавшийся из спорыньи. Вельможи островов охотились не на оленей и лис, а на драконов; особенно увлекательной была охота с прирученными драконами… Офицеры из дворянского сословия стремительно перенимали привычки местной знати.

Какое-то время Рэндо, за годы борьбы с собой привыкший презирать плотские страсти, не обращал большого внимания на местные нравы и не участвовал в буйных развлечениях сотоварищей. Но мысль о том, что островитяне сочли бы его предпочтения изящными и изысканными, несколько поколебала его былую решимость. Нет, Хараи не предпринимал никаких целенаправленных действий, хотя достало бы пары слов, чтобы уаррскому офицеру вместо девушки доставили одного — или десяток на выбор — из накрашенных большеглазых мальчиков, каковые нередко встречались во дворцах вельмож. Но эти создания были невольниками, приравненными к бессловесной скотине, а Рэндо слишком сроднился со своим аскетизмом, чтобы опуститься до утоления похоти с рабами.

Соблазнил его Ллиаллау.

…При штурме в Ниттае случился большой пожар — выгорела почти половина строений. Большой дом Кинаев в центре уцелел благодаря усилиям свитских магов вельможи. Островитяне не владели высшими магиями, Четвертой и Пятой, но управление огнем было по части Третьей. Дома знати возвышались среди сгоревшего города, как горы. Фельдмаршал Эрдрейари за мародерство карал беспощадно, поэтому ниттайская знать осталась и неограбленной к тому же: конфисковали только необходимое для армии и только под надзором командования. Землепашцы же Хетендераны быстро смекнули, что при грозных повелителях из заморья их жизнь будет послаще, чем при родных князьях: уаррцы резко снизили налоговое бремя. Все это имело свои последствия, вполне предсказуемые. Пришлецам с континента удалось избегнуть ожесточения местных, которое сделало бы укрепление на островах невозможным. «Мы пришли навсегда, — не уставал повторять командующий. — Это земля государя и подданные государя. Мы в Уарре, господа, не забывайте об этом».

Полковник Хараи, военный комендант города, явился в дом семьи Кинай гостем, а не захватчиком, и встретили его как гостя. Рэндо понимал, что каждое его движение и каждое слово будут подмечены и оценены; он потрудился обдумать линию поведения, решил сочетать большую осторожность с тщательно отмеренным доверием и был готов, как полагал, ко всему — но в конечном итоге ниттайский аристократ все-таки перехитрил уаррского офицера.

Впрочем, тот не остался в обиде.

Когда Ллиаллау предложил ему вымыться с дороги, Рэндо наивно предположил, что ниттайский вельможа хочет оценить, насколько уаррец зависит от схем заклинаний, которыми расписаны его лицо и руки. Он спокойно смыл краску и, плавая в бассейне, улыбался мыслям о том, к какому выводу придет маленький островитянин. Рэндо превосходно владел боевой магией — настолько, что не пользовался огнестрельным оружием. Он мог бы вовсе не расписывать лица, это просто успело войти у него в привычку, да и благородной суровости придавало…

Он не удивился, когда из-за ковровых занавесей выскользнули две хорошенькие девушки в незашнурованных верхних платьях-риятах на голое тело. Девушки принесли угощение, питье и бутыль ароматического масла для массажа. В последнем они оказались мастерицами. Рэндо с удовольствием расслабился в руках массажисток, но когда их действия приобрели иной смысл, спокойно отослал их.

Ллиаллау появился почти тотчас же. Рэндо поблагодарил его и уверил: он вовсе не оскорблен предложением, девушки превосходны — просто уаррский гость не любит пользоваться услугами рабынь.

— Это свойство благородного человека, — льстиво прошептал вельможа. — Но жалкий Кинай будет в отчаянии, если гость останется недоволен гостеприимством…

Рэндо открыл было рот, чтобы повторить вежливый отказ — и осекся.

Незашнурованный рият соскользнул с плеч Ллиаллау. Нижних одежд под ним не оказалось, кожа блестела от масла. Хозяин дома был одет точно так же, как его бессловесные служанки.

— Я вижу, вы пренебрегаете женской плотью… Разрешите мне счастье порадовать вас, господин Харай… вы благороднейший человек, и все влечения ваши исполнены благородства… не отказывайтесь от моих услуг, прошу вас, это для меня честь…

Договаривая, маленький вельможа уже сладко улыбался, опускаясь на колени: тело Рэндо ответило ему быстрее, чем сам Хараи сумел выговорить хоть слово. Уаррец был обнажен после купания, сыт, расслаблен, натерт маслом, от приятного запаха которого у него немного мутились мысли; он был завоевателем и господином; в теплой купальне он остался наедине с прекрасным юношей, горячо предлагавшим себя…

Дикий голод, который Рэндо долгие годы держал в узде, во тьме позади сознания, вырвался на свободу.

…проклятое масло бесовски скользило, и к тому же оказалось горьким на вкус. Уаррец стащил Ллиаллау в бассейн. Возможно, для Киная это и было не более чем оказанием почетной услуги, но Рэндо чувствовал себя околдованным. Алые волосы Ллиаллау, намокнув, потемнели, и тянулись в воде, как водоросли. Рэндо сжимал его в объятиях так, что хрустели кости, ниттаец задыхался, зеленоватые его глаза закатились. Навряд ли он ожидал такого напора, Рэндо самому не верилось, что он способен на подобную страсть. Голова у него кружилась, все звуки поглотил шум крови в ушах, и пожалуй, замышляй в ту ночь ниттаец его убийство, жизнь Хараи окончилась бы весьма бесславно.

К счастью, Ллау был слишком дальновиден для этого.

Много позже, разгадывая ход мыслей маленького вельможи, губернатор диву давался, сколько ясных расчетов и далеко идущих соображений в действительности было тогда в его медноволосой голове. Рэндо в те часы мало что понимал и ни о чем не думал; его любовник, стонавший под ним, казалось, в полузабытьи, думал за него.

Поначалу Ллау пытался использовать различные приемы любовной науки, чтобы распалить в уаррце желание, но быстро понял, что заморский исполин слишком голоден, и нуждается только в послушном теле. Потом, когда гость утолил первую похоть, хозяин стал понемногу учить его… Наверняка Уарра показалась ниттайцу страной варваров, когда он обнаружил, что ее сыны, могущественные, как боги, не умеют наслаждаться любовью.

Рэндо же очаровывался все больше и больше. Он был близок к тому, чтобы влюбиться — только из благодарности за доставленное удовольствие. Он не мог оторваться от Ллау: целовал его как сумасшедший, облизывал каждую выступающую косточку, каждую впадинку на теле. Кажется, больше десятка раз он достиг вершины наслаждения, и силы его не иссякали. Разумеется, он довел Ллау до совершенного изнеможения, и отпустить смог, только когда тот начал плакать от усталости и боли. Рэндо, растроганный и взволнованный, испугался, почувствовал за собой вину и немедленно начал вычерчивать на его теле схемы медицинских заклятий, намеренный избавить любовника от неприятных ощущений.

Ллиаллау был потрясен — прежде всего, собственным успехом. Он не ожидал, что уаррец станет беспокоиться и заботиться о случайном наложнике; если дела обстояли так, то будущее виделось куда светлее, чем прежде. Он испытал огромное облегчение, а вслед за тем — благодарность, настолько жаркую, что Рэндо удивился.

Он был необыкновенно счастлив, когда Ллиаллау успокоился, свернувшись у него на руках. Тихим голосом отдавая распоряжения, маленький вельможа дозволил уаррскому великану отнести себя в спальню, и там уснул, доверчиво прижавшись к его груди.