4.

– Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!

– Серьезно?

– Да! – энергично закивал Курт. – Так она написала.

Мы сидели в баре за стойкой и пили водку. Грохот стоял невообразимый: выступала молодая перспективная рок-группа. Курт только что рассказал о том, как он занимался сексом со своей девушкой, когда у нее были месячные, и она написала кровью на зеркале это признание. В порыве.

Курт был потрясен этим кровавым посланием. А меня потрясла его откровенность.

– Давно вы вместе?

– Полгода.

– Ты встречался с кем-нибудь дольше?

Курт помотал головой:

– Нет. Три месяца – предел.

– У нее живешь?

– Сама позвала. У нее своя двушка в центре. От родителей.

– Рад за тебя.

– Спасибо.

Между тем молодую перспективную рок-группу сменил разновозрастной джазовый коллектив. В составе – человек десять.

Коллективом руководила легендарная Зоя Леонидовна Волкова. Она преподавала в Новгородском училище искусств имени Рахманинова. Периодически набирая творчески мыслящих студентов последних курсов, организовывала банду собственного имени, чтобы гастролировать с нею по кабакам (в холодное время года) и пароходам (в теплое). Репетировали на базе училища. При этом Волкова старалась оформить кабацкую банду как факультатив и поиметь дополнительную денежку. Будучи посредственным музыкантом, конечно, не упускала случая выпятиться и поорать, какая она уникальный профессионал. Когда студенты начали разбегаться, не выдерживая ее ни как музыканта, ни, особенно, как человека, Зоя стала брать людей со стороны. И вышло так, что в очередной, сто десятый по счету, состав угодили мы с Куртом. В качестве ритм-секции. Я играл на ударных, Курт – на басу. Познакомились. Сообща окрестили руководительницу Мезозоей за пристрастия: репертуар состоял сплошь из музыкальных окаменелостей…

Окаменелостей, успешных в коммерческо-ресторанном плане. Качество и оригинальность аранжировок ее не волновали. Главное, чтоб платили.

– Сделайте, чтоб было похоже, – требовала она.

Мы с Куртом просто хотели подработать и задарма порепать на нормальных инструментах. Я копил на “железо”, Курт – на новую акустическую гитару. Ради этих нужных вещей мы готовы были халтурить и терпеть до поры бесконечные фортепьянные соло Мезозои из серии “к носу ближе”, которые упорно выдавались за импровизации. Даже готовы были выслушивать ее жалобы на мир, не признающий истинного таланта.

Но когда Мезозоя – низенькая и неопрятная искусственная блондинка, носящая безразмерные свитера, линялые джинсы и мужские кроссовки, когда она начала оказывать Курту недвусмысленные знаки внимания – терпение лопнуло. Мы по очереди высказали наболевшее и ушли, забив на деньги.

Здороваться перестали.

Мезозойский состав исполнял ту же программу: “My darling”, “Take five”, “Georgia on my mind”… Музыканты путались и гнали порожняк. К джазу это не имело никакого отношения. Чистой воды порнография, натуральное издевательство над великими композициями прошлого. Все равно как навалить кучу в центре звездочки на Аллее Славы.

Посетители прикрывали рты ладошками и горлышками бутылок.

Мы закусывали водку дольками лимона, насаженными на зубочистки. Порядком надрались. Я уже не понимал, отчего так сильно морщится Курт: от лимона или Мезазоиных босанов. В голове шумело.

Иногда Волкова подбадривала своих дрейфующих лабухов:

– Соль! Фа! До диез!

На гитаре пилил новый фаворит – Саша Агафонов. Высокий длинноволосый блондин с лошадиным лицом и в кургузом пиджачке, под которым была застегнутая на все пуговицы белая рубашка. Обставился дорогущими примочками и теперь извлекал душераздирающие звуки, а еще время от времени его пробирал нотный понос.

– Это двести сороковые? – придуривался Курт. – Ух ты!

– Это уникальный мезостиль, – вторил я.

В общем, мы давили из себя желчь и дерьмо, снимая напряжение.

– Ненавижу ублюдочных педагогов!

– Ненавижу мезозойскую эру!

– Ненавижу, ненавижу, ненавижу…

К нам примкнул добрый поэт и хороший гитарист Степа.

– Если такие умные, почему бедные?

– Не твое дело.

– Видели бы вы свои рожи со стороны. Не нравится?

– А тебе, – ехидно спросил Курт, – ндравица?!

– Почему не уходите?

Курт ответил нецензурно.

– Степ, ты чего хочешь? – спросил я.

– Поджемовать. С вами.

– Мы уже рас-фо-ку-си-ро-ва-ны.

Степа усмехнулся.

– Уссаться можно, – сказал Курт. – Я так и буду джемовать в дрянных кабаках до пенсии? Ура-ура! Смотрите на старого пердуна!

– Все от тебя зависит, – ответил Степа. – Ну так что? Поиграем? Я договорюсь.

– Это болото меня убивает!

– Хорош ныть. Мой принцип: работай, иначе скоро от тебя ничего не останется.

Курт зыркнул исподлобья:

– Сука! Только что-нибудь простенькое. Два аккорда максимум.

– Хочу фанк, – сказал Степа.

Курт придумал нецензурную рифму к слову фанк. Раздались вялые хлопки.

– Спасибо! – раскланивалась джаз-банда. – До свиданья.

– До свиданья, мой друг, до свиданья! – продекламировал Курт.

Через двадцать минут я сидел за барабанами. Курт и Степа строили принесенные из каморки гитары. Звукарь по прозвищу Сектор двигал рычажки на пульте.

Люди таращились. Из любопытного круга выбивался долговязый Агафонов.

Отстроив бас, Курт подошел к микрофону:

– Здравствуйте. Союзмультфильм представляет.

Затем выправил трусы из джинов.

Народ засвистел и загугукал. Курт сделал успокаивающий жест.

– Без пены, сладкие, без пены! – сказал он и повернулся ко мне: – Погнали!

И мы погнали. Народ зашевелился. Два аккорда превратились в мантру, и скоро мысли покинули меня. Есть ритм. Есть кач. Остальное – неважно. Нельзя думать, когда играешь музыку. Думать надо раньше…

Напоследок мы под радостные вопли дважды сыграли гимн всех времен и народов: “Knocking on heaven’s door”. Но Курт пел, не стараясь копировать Боба Дилана. Он – пел, как пел. И это было правильно.

Вылезая из-за барабанов, я увидел, что к микрофону пробирается Агафонов.

Степа нахмурился. Курт отошел в сторону и скрестил руки на груди.

Саша сгорбился над говорилкой, отчетливо произнес на весь зал:

– Неплохо, Курт, неплохо. Но – надо заниматься. По ритму плаваешь.

В баре стало тихо. А этот истерический смешок Мезозои был действительно громким. Степа выглядел растерянным. Я с тревогой посмотрел на Курта.

Он не изменил позы. Он сказал:

– Пошли отсюда.

– Куда?

– Не имеет значения. Прочь.

Народ расступился. Мы забрали куртки и вышли на улицу. Оба молчали.

Наконец Курт сказал:

– Здесь нет музыкантов. Здесь только ублюдки.

Я не ответил. Не знал, что говорить. Пауза была мерзкая. Видимо, Курт уже успел пожалеть о сказанном. Я бы точно пожалел.

– Давай к нам, – сказал он, хлопнув меня по плечу. – Думаю, что дорогая будет не против. Чего застыл?

– Думает он. Балаганов, вы – мыслитель?

Перед входом в бар полыхал охваченный осенней лихорадкой клен.