Стало.

Ночь с 24 на 25 декабря 2007 года.

Снега не было, весь, наверно, вычистили. Под ногами чернела обледенелая земля, изъеденная оспинами ямок и рытвин.

Высокий-высокий костер лизал небо. Отражался в желтых глазах людей и волков. И еще в двух парах глаз, совершенно зеленых в полутьме.

Инна Костина стояла, напряженно приобняв за плечи и прижав к себе сына, смотрела на неспешные приготовления. Их привели сюда полчаса приблизительно назад, поставили у костра, чтоб не мерзли, и велели ждать. Сонный Славка, задерганный какими-то знахарями и целителями, накормленный корешками, зевал и клевал носом. Инна нервничала. Что-то ей не нравилось с самого начала в готовящемся обряде, только она никак не могла понять, что же именно. Наверно, сама деловитая и равнодушная обстановка. Снуют туда-сюда, на вопросы не отвечают, да и совестно слишком часто задавать вопросы, дергать людей… Но не сказали даже, где Антон и скоро ли можно будет с ним увидеться.

— Мама, а скоро?

— Не знаю, мой хороший. Ты устал? Хочешь, я попрошу, чтобы нас пока обратно в квартиру? Или присесть.

— Нет. Я просто домой хочу поскорей.

— Завтра уже будем дома, дядя Ингмар сказал.

— Это хорошо…

Ожидание продолжалось. Еще с четверть часа, наверно. Постепенно народу становилось все больше и больше, вновь прибывшие оказывались все сплошь знакомые, Коты из охраны, просто Коты клана, рядовые, кое-кто с женами. Друзья Антона подходили, здоровались, спрашивали, как дела, по-взрослому жали Славке руку, чем явно привели его в восторг. Такое внимание взрослых ему льстило.

Про Антона ничего не знали или не хотели говорить. Иннина тревога нарастала, пока не связала в узел желудок и комок не подступил к горлу.

Потом подошел сам Ингмар. Глава клана был озабочен, но улыбался и вообще демонстрировал дружелюбие и заботу. Всё-таки хороший он. Ведь не отказал же, а Антон говорил, что обряд сложный, вот ведь, чуть не весь клан пришлось собрать. И все ради Славки…

Всё равно предчувствия дурацкие. Нет, все закончится хорошо. Просто обязано закончиться! Но вот…

— Инна, начинаем через десять минут. Вы готовы?

— Да, — кивнула старательно. Комок подступил совсем близко. Через этот комок протолкнула. — А Антон? Он где?

— Будет с минуты на минуту. Не волнуйтесь, с ним все в порядке. — Уверенно сообщил Ингмар. — Я, собственно, что вам пришел сказать… Насчет обряда. Обряд не очень приятный… Скажу откровенно — страшноватый. Вам муж говорил? Нет? Но вы не волнуйтесь. Главное, ни при каких обстоятельствах не вмешивайтесь, хорошо?

В ответ на немой ужас поспешно добавил:

— Ничего такого. За сына не бойтесь, больно ему не будет. Просто зрелище не для слабонервных. Может, вам стоит пока посидеть дома?

— Это мой сын. И мой муж, — просто ответила Инна и отвернулась. Ингмар молча отошел отдать какие-то распоряжения, но Инна и внимания не обратила.

Далеко, в стороне летнего домика археологов — она это уже узнала, — из кустов появился Антон. Жадно уцепилась взглядом за родное лицо, досадуя, что разделяют их метров триста и плохо видно. Но даже издали муж показался осунувшимся, усталым до синевы и обросшим, что кактус. Но живой. Почувствовал жадный к себе интерес, завертел головой, увидел жену тоже. Кивнул. Миг смотрели друг другу в глаза через деловитый шум, потом муж отвернулся. Всё. Вот он, живой. Усталый, но живой.

Только тут обратила внимание, что Антон не один. Какая-то девушка. Хорошенькая. Ревность не успела подняться, потому что девушка оказалась вроде как не в себе. Похоже, довольно сильно. Потому что Антон ей что-то говорит, а она даже внимания не обращает, пялится безумным взглядом на домик этот. Антон отходит, она стоит. Он возвращается, тянет ее за собой, хватает под локоть, девушку шатает и роняет прямо в объятья к Инниному мужу. Опять никакой ревности. Антон аккуратно поддерживает девушку. Та безвольно утыкается лицом в мужнюю куртку.

Странно. Скоро разъяснится, впрочем. Сейчас муж подойдет и все расскажет.

Тут Инну опять отвлек Ингмар, потащил их со Славкой к знахарке Ларе, в который раз и непонятно зачем.

Когда возвратили на прежнее место, метрах в сорока от костра обнаружился громадный плоский камень. Гранитная глыба, ровно, до блеска наполированная. Как стол.

Или алтарь.

Вздрогнула. Ничего хорошего алтарь не предвещает.

Вдалеке появился, наконец, Антон. Под ручку со странной девушкой. Равнодушно, сонно подволакивает ногами девчонка. Теперь уже чувствуется, что тоже Пантера. Подходят к этому камню-алтарю. Тут девчонка вроде очухивается. Пытается оттолкнуть Антона. Но тот держит крепко.

А дальше — как в затянувшемся кошмаре.

Девчонка начинает плакать, вырываться, подскакивают еще двое Пантер, удерживают брыкающуюся, начинают зачем-то одежду с нее сдирать, подбегает Ингмар…

Что, черт возьми…?

Глава 9. Финал.

Finita la comediа…

— Пожалуй, понять их можно. Их осталось-то гулькин нос. Им нужны территории и своё святилище.

— Ну так и построили бы новое! Им что, мешает кто-то? У них на нынешней территории есть как минимум два Источника. Слабые, но уж для их святилищ — за глаза бы хватило. Им же только для спаривания, ведь так?

— И для этого тоже. А еще у них теперь это святилище — вроде Иерусалима у евреев. Святая земля. Нужны им твои Источники, когда у них есть готовое намоленное место? Тысяча лет молитв, только подумай… Они обещали даже архологам не мешать, если…

— Всех понять можно! Все такие бедненькие и несчастненькие, что аж тошно! И Пантер, которым нужно именно здесь и именно сейчас, и Волков, которые кровью полили каждый метр здешней земли, и… Сохатых осталось триста тринадцать, Пернатых — сто семь. Хоть десять лет покоя, а?

— Не будет нам покоя, пока кто-нибудь кого-нибудь не пеегрызет. Совсем…

В половине шестого совсем еще темно.

И премерзко, надо сказать, в половине шестого утра в декабре. Город молчит, молчит квартира, только за стенкой изредка всхрапывает отец. Для того, чем намеревался сейчас заняться Андрей — само то, но слишком уж темно и одиноко.

Ничего.

В сейфе, с маленьком ящичке — всё необходимое. Белый порошочек, наверняка заинтересовавший бы соответствующие органы охраны общественного порядка. И очень может статься, что интерес был бы не совсем праздный.

Белая фарфоровая пиала прямо на грязноватом ковре.

Флакон непрозрачного стекла. Едкий запашок. Порошочек в пиале шипит, раскисая в струйке из флакона.

Одна свеча, но толстая. Пламя на ней скачет зеленое, источает сладковатый дурман. Свечка заинтересовала бы стражей правопорядка не меньше порошочка…

В пиале уже коричневая густая бурда.

И последнее — массивные бусины на шнурке. Их тоже на ковер. Их мы сейчас будем "пить". Нам сегодня понадобятся все силы — и свои, и заемные.

В пиале бурда всё густеет и наливается цветом. Она, кстати, так и называется — "смолка", потому что густая, липкая, с резким хвойным запахом… Пока не превратилась в коричневый янтарь, вливаем в глотку. По глотке течет, отдавая горечью. В желудок опадает с протестами, но протесты давим к чертовой матери.

Почти сразу действует.

Сладкий дурман увивается арабской вязью. Весело перемигиваются бирюзовые шарики на шнурке. В них бурлит Сила, пей, пока не перелилась через край.

Бежит по пальцам. Язычки энергии ластятся к теплу человека. Они соскучились. Они очень давно сидят в холодном пыльном камне. Они еще помнят, как их толкали в этот камень, и помнят человека, который так их обидел. У этого человека теплые руки, жидкая бороденка и прячущаяся в ней усмешка. Теперь уже не узнать, кем этот человек был. Сейчас умирает последний клочок памяти о нем. Если придется самому наполнять бусы снова, то помнить они будут уже совсем о другом человеке…