— Так иди и ищи!!! — в один голос рявкнули Дикон, Кен и Тук.

Коулт встал, закинул лук и колчан за спину и поспешил к воротам, соединяющим внутренний и внешний дворы замка Аннеслей.

— Просто поверить не могу! — хлопнув себя по коленям, воскликнул вагант. — Мы тут пересчитываем каждый полупенни, но ухитрились забыть про стрелу из чистого серебра!

— Зато я теперь могу поверить во все что угодно, — задумчиво отозвался я.

Пока остальные вольные стрелки потрошили шервудские захоронки и стаскивали их содержимое в Аннеслей, я поневоле торчал в замке, вокруг которого теперь не кишели люди Хантингдона, но дорога к которому тем не менее не пустовала, и благоговейно наблюдал за тем, что фриар назвал mysterium magnam[62].

Уж не знаю, каким образом по округе так быстро разнеслась весть о пленении Робина Гуда, но почти сразу после того, как с Аннеслея была снята осада, к замку потянулись жители ближних и дальних сел, неся полупенни, пенсы, а порой и полусоверены. Приходили знакомые и незнакомые, иногда с деньгами, собранными со всей деревни, иногда с единственной припрятанной на черный день монетой, а то и просто с кувшином эля, как явилась вдова Хемлок.

К полудню второго дня поток добровольных пожертвований сильно возрос, ручейки мелких монеток стали понемногу сливаться в шиллинги и фунты.

Это и вправду было настоящее «великое чудо». Люди расставались с деньгами, не рассчитывая когда-нибудь получить их назад, отдавая последние сбережения — на что? На то, чтобы выкупить грабителя, разбойника с большой дороги! Да понимал ли Робин, как ему удалось вывернуть наизнанку освященный временем миропорядок? Нет, он наверняка даже не задумывался об этом, беспечно расшвыривая награбленные деньги, которые давали теперь такие щедрые всходы.

Однако к Аннеслею приходили не только те, кому перепало от щедрот Локсли, но и те, кто никогда в глаза не видел главаря вольных стрелков, зная его только по песням да байкам. Сама жизнь Робина Гуда напоминала вдохновенную веселую песню, и люди, видно, не хотели жить в мире, в котором эта песня перестанет звучать.

По сути дела, в Ноттингемшире сейчас шел еще один чрезвычайный сбор, вроде того, который собирался в прошлом году на выкуп короля. Однако между этими двумя сборами была огромная разница: деньги на выкуп «преступника номер один» уплачивались добровольно и охотно — и потому в десятки раз быстрее.

Богатство и слава — вот чего жаждал Львиное Сердце больше всего, на добывание чего потратил львиную долю своих недюжинных сил. Что ж, стараниями его менестрелей и придворных летописцев королю и вправду суждено было войти в легенду. А Робин Локсли просто жил себе, как жил, и его легенда нашла его сама... Именно потому, что этот парень осмеливался жить, как хотел.

—  Джонни...

Я вздрогнул, почувствовав на своем плече тяжелую ладонь. Я что, ухитрился опять задремать?

— Ты бы лег, а? — озабоченно проговорил наклонившийся ко мне Тук. — Проводить тебя в комнату?

— Еще чего! Я в полном порядке.

— Да уж, конечно! — с сомнением пробормотал вагант.

— Тело устать не может, устает только дух, — одарил я фриара изречением своего каратистского гуру. — Давай лучше подумаем, как завтра всучить выкуп Хантингдону, уцелеть самим и заполучить Робина одним куском... Я тоже ни на пол пенни не верю йоркширскому графу.

ЛОВУШКА

Возле самой ограды Биллоу Мари снова остановили — на этот раз не йоркширские лучники, а двое наемников-норманов. Без лишних слов воины спешились и запрыгнули в ее повозку; один из них вырвал у Мари вожжи, второй начал рыться в тюках с бельем и, не найдя ничего подозрительного, схватил девушку за плечо:

—  А может, ты прячешь что-нибудь эдакое у себя под платьем, чтобы передать пленнику, э, монашка?

Проворная рука скользнула за вырез платья Мари, она отчаянно закричала, вырываясь, понимая, что ей не справиться с негодяем.

Норман разочарованно выругался и отодвинулся, когда резкий голос сверху гаркнул:

— Что здесь такое?!

— Эта монашка едет в деревню и не хочет заворачивать! — буркнул наемник.

Седой рыцарь в длинной кольчуге, прикрывающей бока его коня, пристально посмотрел на дрожащую бегинку, потом — на двух воинов, которые отвели глаза под его взглядом.

— Господин Певерил велел не пропускать в Биллоу никого чужого, граф Хантингдон! — поспешно объяснил второй наемник.

— В Биллоу сейчас хозяин не Певерил, а я! — рявкнул Хантингдон. — Шериф что же, думает, мне не под силу уследить за единственным жалким аутло?

— Вице-граф велел...

— Мне плевать, что велел вице-граф!!! — лошадь, впряженная в повозку, прянула от гневного крика йоркширского владыки. — Я скорее доверил бы сторожить главаря бандитов этой монахине, чем вам! Убирайтесь, да скажите Певерилу, что до завтрашнего вечера я не желаю больше видеть в Биллоу ни его негодяев, ни его самого!

Ворча под нос, но не смея огрызаться громко, наемники спрыгнули с повозки, сели на коней и повернули прочь от деревенского палисада.

—  А тебе что понадобилось в деревне? — Хантингдон впился в бегинку таким взглядом, что та судорожно свела на груди концы белого покрывала.

Запинаясь и путаясь, Мари стала объяснять, зачем она едет в деревню, но почти сразу граф прервал ее нетерпеливым взмахом руки:

—  Езжай! Навряд ли ты собираешься вывезти пресловутого Робина Гуда в своей повозке, — девушка вскинула на него перепуганные серые глаза, и Хантингдон невольно ухмыльнулся. Хм, а под дурацкой монашеской одеждой тоже могут скрываться недурные красотки!

Пустив лошадь шагом рядом с повозкой, граф принялся внимательно рассматривать русоволосую монашку, наслаждаясь ее смятением от столь бесцеремонного разглядывания. Он был уверен, что девица будет молча ежиться под его взглядом, но не осмелится подать голос, и был немало удивлен, когда бегинка вдруг тихо спросила:

— Значит, это правда, господин граф, что в Биллоу содержится под стражей знаменитый разбойник Робин Гуд?

— Вы все в Ноттингемшире просто с ума посходили из-за Робина Гуда! — раздраженно проговорил Хантингдон. — У себя в Бернисделле я вешал таких воров по десятку на одном дереве, а тут с главарем аутло носятся так, как будто он нечто большее, чем грязный обнаглевший смерд! Ладно бы еще простолюдины распевали о нем свои дурацкие песенки, но когда правитель графства велит изготовить ради разбойника стрелу из чистого серебра... — йоркширский лорд замолчал, поняв, что говорит сам с собой, а это делает его гнев слегка смешным.

Хантингдону уже надоело любоваться на белую накидку бегинки, под которой не видно было лица, когда девица опускала голову, и он подумал — не сорвать ли осточертевший кусок ткани? — но потом ему пришла в голову другая мысль.

—  Хочешь полюбоваться на своего Робина Гуда? Ну так и есть — при этих словах глупая девчонка сразу вскинула голову.

—  Ладно, так и быть, позволю тебе на него посмотреть. Тогда по возвращении в Ноттингем ты сможешь передать шерифу, что его драгоценный аутло никуда не сбежал, а тихо-смирно дожидается, пока вице-граф явится за ним со звериной клеткой!

Йоркширские лучники, сидевшие на скамье у дома старосты, поднялись при виде Хантингдона, и один из них принял лошадь графа, а другой протянул руку, чтобы помочь Мари сойти с повозки.

—  Как шервудский волк, никого больше не загрыз? — спросил Хантингдон и, получив короткий отрицательный ответ, нетерпеливо бросил бегинке, нерешительно остановившейся посреди двора: — Ну, чего ждешь?