«Елизавета Бам» написана по заданию театральной секции ОБЭРИУ членом секции – Д. Хармсом. Драматургический сюжет пьесы расшатан многими как бы посторонними темами, выделяющими предмет как отдельное, вне связи с остальным, существующее целое; поэтому сюжет драматургический не встанет перед лицом зрителя как четкая сюжетная фигура, он как бы теплится за спиной действия.
На смену ему приходит сюжет сценический, стихийно 461 возникающий из всех элементов нашего спектакля. На нем – центр нашего внимания. Но вместе с тем отдельные элементы спектакля для нас самоценны и дороги. Они ведут свое собственное бытие, не подчиняясь отстукиванию театрального метронома. Здесь торчит угол золотой рамы – он живет как предмет искусства; там выговаривается отрывок стихотворения – он самостоятелен по своему значению и в то же время – независимо от своей воли – толкает вперед сценический сюжет пьесы. Декорация, движение актера, брошенная бутылка, хвост костюма – такие же актеры, как и те, что мотают головами и говорят разные слова и фразы.
Композиция спектакля разработана И. Бехтеревым, Бор. Левиным и Даниилом Хармсом. Оформление – И. Бахтерева.
(ПРОГРАММА ВЕЧЕРА «Три левых часа») ДОМ ПЕЧАТИ Во вторник 24 января 1928 г.
В порядке показа современных течений в искусстве ТЕАТРАЛИЗОВАННЫЙ ВЕЧЕР ОБЭРИУТОВ «Три левых часа» Обэриу – Объединение Реального Искусства: литература – изо – кино – театр Первый час Вступление. Конферирующий хор. Декларация Обэриу. Декларация литературной секции.
Читают стихи: К. Вагинов Н. Заболоцкий Даниил Хармс Н. Кропачев Игорь Бахтерев А. Введенский Конферансье будет ездить на трехколесном велосипеде по невероятным линиям и фигурам Второй час Будет показано театральное представление.
408 «Елизавета Вам» Текст Д. И. Хармса. Композиция спектакля И. Бехтерева, Бор. Левина, Д. И. Харчса. Декорация и костюмы И. Бехтерева. Актеры: Грин (Елизавета Вам), Маневич (Иван Иванович), Варшавский (Петр Николаевич), Вигилянский (папаша), Бабаева (мамаша), Хропачев (нищий). Инженер сцены П. Котельников.
По ходу действия: «Сражение двух богатырей» Текст Иммануила Красдайтейрик, музыка Велиопага Нидерландского пастуха Движение неизвестного путешественника. Начало объявит колокол.
Третий 'час Вечернее размышление о кино – Александра Разумовского Будет показан кинофильм Фильм № 1 «Мясорубка» Работа режиссеров Александра Разумовского и Клементия Минца.
Специальная муз. иллюстр Джаз – Михаила К›рбанова.
К). Гольц. Театрализация вечера Бор. Левина.
Худ оформитель – И. Бахтерев.
к фильму – Вожатый вечера ДИСПУТ Вечер сопровождает Джаз Г. ГОР ВМЕШАТЕЛЬСТВО ЖИВОПИСИ То, что у смертных людей называется мышлением,- кругосердечная кровь. Только ею и мыслим мы, люди.
Эмпедокл 1 Четыре стены и четыреста окон и крыша: это был дом.
Это не был дом.
Петр Иванович Каплин сидел на стуле и читал книгу. А Вера Павловна Каплина ставила самовар, поглядывая в окно.
И вовсе не книгу читал Петр Иванович Каплин, а тетрадь, и не на стуле сидел, а лежал на полу… А Вера Павловна Каплина вовсе не поглядывала в окно, когда ставила самовар, да и самовар она вовсе не ставила, потому что не было самовара, а даже если и был у ней примус, то не могла она ставить примус, потому что Веры Павловны Каплиной не было в это время в квартире Петра Ивановича Каплина, ее не было как таковой, и вообще она никогда не существовала.
Просто Петр Иванович Каплин, когда лежал на полу и просматривал свою новую тетрадь, подумал: «А хорошо, если бы у меня была жена Вера Павловна и самовар».
Он был уже немолодым человеком, среднего роста, и любил исполнять свои собственные желания. Для этого он сел на «четверку» и поехал к Обводному каналу.
Там он купил самовар.
16 Ванна Архимеда 465 I Оставалось только жениться. Но он не женился потому, что среди его знакомых не оказалось женщины, имя которой было бы Вера Павловна, и вообще среди его знакомых не оказалось женщины.
Таков был ученый библиотекарь, Петр Иванович Каплин.
– Я ученый библиотекарь,- говорил он.
Он ученый библиотекарь.
– Я знаю физику,- говорил он,- знаю математику, знаю философию и столярное дело тоже знаю.
Он знает физику, знает математику, знает философию и столярное дело тоже знает.
– Я знаю астрономию,- говорил он,- знаю гастрономию, знаю агрономию, знаю анатомию, знаю зоологию, знаю биологию, знаю географию, знаю космографию, и это далеко не все, что я знаю.
Он знает астрономию, знает гастрономию, знает агрономию, знает анатомию, знает зоологию, знает биологию, знает географию, знает космографию, и это далеко не все, что он знает.
– Но я не знаю самого себя,- говорил он.
Но он не знает самого себя.
Каплин жил на четвертом этаже в квартире № 4, состоящей из четырех комнат. В каждой комнате стояло по четыре стола, по четыре стула, кровати не было совсем, так как четыре кровати было очень много, а одна кровать нарушила бы ритм, поэтому Каплин спал на полу.
На четырех полках стояло по четыре книги, четыре чашки стояли на четырех столах, а на четырех примусах – четыре чайника кипели, задрав свои носы к потолку, который был один.
Потолок-то и нарушил ритм, число и спокойствие тихой научной жизни Петра Ивановича Каплина, потолок стоял, загородив дорогу его последовательности, до сих пор не знавшей преград. Потолок был доказательством того, что Петр Иванович не был прав, когда воображал, что его воля была свободной. В одной квартире можно было иметь только один потолок. Петр Иванович долго думал, как бы выйти из положения. Но домоуправление категорически запретило ему делать какие бы то ни было надстройки, а отказаться от потолка, как от кровати, было невозможно. Сначала он было решил обойти себя, как он обходил закон, продавая запрещенные или украденные из типографии книги. Но закон был закон. А он был он. И он решил остаться чест466 ным перед самим собой. Таким образом последовательности Петра Ивановича был поставлен предел и нарушено число. А раз был один потолок, то можно было завести один самовар, поставить одну кровать и жениться на одной жене.
Будучи странным человеком у себя дома, настолько странным, что многие считали его почти помешанным, на Литейном он был самым заурядным букинистом, и даже книги, которые он продавал, были ничем не замечательными сочинениями Чехова, отличаясь от книг, которые лежали на его полках и хранились в его ящиках дома, как Петр Иванович Каплин на Литейном от Петра Ивановича Каплина у себя дома.
Каплин на Литейном покупал книги за три рубля, продавал – за тридцать.
Каплин у себя дома отдавал суп кошке, а сам смотрел в окошко или пил квас, заедая колбасой.
Каплин на Литейном ходил на двух ногах, деньги брал руками и клал в карман, кланяясь, как кланяются все, говорил о погоде и помидорах, читал вечернюю «Красную» или улыбался, имея правильные черты лица.
Каплин у себя дома был наоборот.
Будучи типичным, не составлявшим исключения, вполне закономерным гражданином на Литейном,- у себя дома Петр Иванович был особенным, случайным, и составлять во всем исключение, выделяться из окружающего было его второй профессией.
Все ходили на двух ногах, брюки носили на ногах, а шляпу на голове, читали газеты, жили с женами, ходили на собрания, разрушали, строили, пили чай. А он наоборот. Потому что все были – все. А он был – он.
Впрочем, индивидуализм, эксцентризм и противопоставление себя окружающему было не всегда свойственно Петру Ивановичу. Оно началось с того времени, когда толпа, по выражению Петра Ивановича, взяла верх над отдельной личностью. Желание противопоставить себя всем было не чем иным, как желанием подчеркнуть, что вот советская власть может сделать многое, она может его разорить, посадить в тюрьму, расстрелять, но она не может из него сделать другого. Все будут как все.
А он будет наоборот. Все будут ходить в брюках, а он поедет верхом на котлете. Короче говоря, он плюет на всех…
Он был очень начитан и имел «теоретическое» обоснование для своих поступков. Он понимал, что он на16* 467 ходится в разладе с обществом, и, не имея возможности бороться активно, боролся, как мог. Его любимыми писателями были Вилье де Лиль-Адан, Барбэ де Оревельи и Гюисманс, которые также ходили на голове. Но он подражал им не во всем и был гораздо последовательнее, чем все его предшественники. Он этим гордился, говоря, что в его время гораздо труднее быть последовательным, чем во времена декадентов.