И. тяжело переживала смерть подруги и была крайне возмущена тем, что последний муж подруги, по ее мнению, «не слишком страдал, как будто вообще не понял, что она не погулять вышла, а навсегда».

Спустя несколько дней после похорон муж подруги позвонил И. и спросил, не хочет ли она забрать собаку, так как он не может оставить пса себе. И., которую избалованный и невоспитанный пес раздражал, отказалась, посоветовав сдать собаку в приют. На это муж подруги ответил, что в государственных приютах нет мест, а за то, чтобы собаку взяли в частный приют, надо заплатить. И. ответила, что, учитывая сумму, которую ее подруга потратила на мужа, тот мог бы найти деньги, чтобы пристроить собаку. На этом разговор был завершен.

Через некоторое время И. позвонила, чтобы узнать, удалось ли пристроить собаку, и получила ответ, что подходящего приюта так и не нашлось, поэтому собаку пришлось усыпить. «Неожиданно мне стало так жаль этого дурачка Джоки. Он, в сущности, был неплохой пес. Такой же добрый, как и Катя. Он тоже всех любил. Знаете, может, странно так говорить про собаку, но он жизнь очень любил. Выходил на улицу и носился как сумасшедший от радости. Встречал гостей и скакал от радости. Ел за троих, а потом опять бежал к столу, клянчил и все время улыбался. Он был еще молодой и не заслужил такого конца».

После этого И. два раза приснился сон, что она и ее погибшая подруга гуляют с Джоки. В первом сне Джоки был взрослой собакой, и подруга все время молчала и была хмурой. Во втором сне Джоки был маленьким щенком, и они с подругой все время смеялись.

И. стала думать, что подруга осуждает ее за то, что случилось с собакой. Она винила себя за то, что отказалась взять Джоки в память о подруге. Ей казалось, что кроме нее, о погибшей подруге никто не вспоминает, даже собака, которую усыпили из-за того, что И. отказалась ее взять.

Таким образом, И. приняла на себя вину за смерть собаки и за забвение подруги.

И. стали посещать мысли о том, что после ее смерти о ней также некому будет вспомнить. «У сына своя жизнь, я выполнила свою роль в его жизни и уже ему не нужна. А муж, он уже меня не замечает. Я что-то вроде привычной детали интерьера для него. Иногда мы можем по нескольку дней не разговаривать. Не потому, что поссорились, мы вообще не ссоримся, а просто потому, что уже все друг другу давно сказали».

И. все чаще стала задумываться о том, как искупить свою вину перед подругой. Она решила, что ее сны дают ей ответ на этот вопрос. По ее мнению, в первом сне подруга осуждает ее за то, что произошло с Джоки. А во втором сне они гуляют вовсе не с Джоки, как она сначала думала, а с другим щенком той же породы. И. решила, что раз во втором сне подруга смеется, значит, она хочет, чтобы И. завела собаку и чтобы «эта собака жила за Джоки».

И. еще долго не могла решиться, но наконец приобрела щенка боксера. К своему собственному удивлению, она очень привязалась к собаке и сейчас жалеет, что не взяла ее раньше. Единственное, что ее беспокоит, это непослушание собаки, ее излишняя активность, «почти как у Джоки».

В ответ на вопрос, почему это так ее беспокоит, ведь она же сама сказала, что Джоки был неплохой пес и любил жизнь, И. ответила, что вдруг, если она тоже умрет, муж и сын откажутся оставить собаку из-за того, что та непослушная и невоспитанная.

В этой истории мы также видим страх смерти. Однако если в предыдущем случае страх смерти выражался в боязни процесса умирания, то в данном случае речь идет о страхе забвения (муж и сын забудут, и даже собака забудет) и тревоге о загробной жизни — там, в загробной жизни, подруга осуждает И. за отказ взять собаку. И. должна искупить свою вину перед подругой.

Помогает ли в данном случае собака решить глубинную проблему существования, способствует ли она разрешению «первичной тревоги» страха смерти? Отчасти да. Заведя собаку, И. снимает с души груз тревоги перед «объяснением» с подругой после смерти.

Однако страх перед забвением остается. И. пытается решить его, вновь и вновь дрессируя собаку на абсолютное послушание, что, безусловно, невротизирует пса и, в свою очередь, вызывает новую тревогу самой И.

Нам было очевидно, что И. следует сместить фокус внимания с собаки на отношения с мужем и сыном. Мы спросили, в какой степени сын и муж участвуют в воспитании собаки. И. ответила, что пока не участвуют, так как она хочет, чтобы, «когда придет время, они увидели, что собака ведет себя так, что ею можно гордиться».

— А сейчас собакой еще совсем-совсем нельзя гордиться? — спросили мы.

И. замялась, потом ответила, что она-то и так гордится своим псом, но так как пока он еще не слишком послушный, то муж и сын, наверное, не смогут гордиться им в той же мере, что и она.

— А вы спрашивали у них, как они относятся к собаке?

— Нет.

— А как вам кажется, как к ней относится ваш сын? А ваш муж?

— Ну, им приятно, когда пес встречает их, когда они приходят домой. Они постоянно кидают ему подачки, когда сидят за столом, поэтому я не могу отучить его клянчить. Мужу нравится, когда Джим поочередно дает ему лапы за кусок. Из-за этого Джим и на меня вечно кладет лапы и может порвать колготки. Вообще, мы с мужем даже стали больше разговаривать, когда Джим появился. Мы из-за него спорим. Например, я отучаю Джима попусту лаять, это может раздражать соседей, а мужу смешно, когда Джим лает, он говорит, что Джим — наш защитник. А сын разрешает ему валяться на постели. Я запрещаю, а сын разрешает. В результате стоит мне где-нибудь появиться, как я обнаруживаю, что Джим спрыгивает с очередного дивана.

— Как вы считаете, ваши домашние любят Джима?

— Ну, я не знаю. Он их забавляет. Но если меня вдруг не станет, я не уверена, что они будут заниматься им столько же, сколько и я.

— А кормить будут? Гулять будут? Ну, давайте представим, что вы уехали в длительную командировку на несколько лет.

— Наверное, будут.

— Чего Джиму будет не хватать (кроме вас, конечно)?

— Ясно, что не дрессировки (смеется). Не знаю, чего будет не хватать, кроме меня.

— Значит, если вас не будет, Джиму необязательно становиться абсолютно послушным, чтобы от него не избавились ваши домашние?

— Наверное, необязательно.

На этом этапе мы вернулись к первоначальной гипотезе о том, что И. не хватает ощущения своей власти или значимости в семье. Отсутствие полноценной коммуникации с мужем и сыном, ощущение своей ненужности им: «у сына своя жизнь, я выполнила свою роль в его жизни и уже ему не нужна. А муж, он уже меня не замечает», усиливает страх перед забвением после смерти, заставляет задуматься о смысле жизни — что я оставлю после себя?

И. решает, что после нее останется идеально выдрессированная (в отличие от мужа и сына) собака, которая своим существованием будет напоминать домашним о жене и матери, т. е. собака — это некая система доказательств значимости И. в семье. Подсознательно И. воплощает в жизнь мысль не о том, что муж и сын не бросят собаку, а о том, что они не забудут И.

В процессе беседы приходит понимание, что муж и сын позаботятся о собаке, даже если она не будет идеально выдрессирована, т. е. то, чему И. уделяла в последнее время столько внимания, теряет тот смысл, который изначально в дрессировку вкладывался.

Но само появление собаки привносит в жизнь И. новый смысл. Она начинает больше общаться с мужем, «вообще мы с мужем даже стали больше разговаривать, когда Джим появился, мы из-за него спорим». Интересно, что, пока И. не озвучила это во время нашей беседы, она даже не задумывалась о том, что появление собаки способствовало интенсификации ее общения с мужем. Поглощенность дрессурой с целью получения идеальной собаки мешала ей, но отчасти и оберегала ее от того, чтобы сосредоточиться на других аспектах существования семьи. И. нарисовала следующий рисунок семьи (см. рис. 3.2):