Иллюзия «времени», «скорости»
В наиболее продвинутых группах проигрываются действия, которые помогают обнаружить иллюзорность нашего восприятия времени. Время сжимается либо расширяется в зависимости от степени вовлеченности человека в переживание процессов, происходящих в социуме и в естественной среде. Человек в большом городе теряет ориентацию во времени, время убыстряется. Посмотрите на людей, бегущих по центральным улицам Москвы: их взгляд одурманен, в нем нет осознания настоящего. Их память заполнена впечатлениями от большого города: нескончаемая череда магазинов, бесконечно мчащиеся машины, пестрая, постоянно меняющаяся масса людей. Человек живет вне времени, вне пространства; день ускользает незаметно, оставляя ощущение переполненности и усталости.
Для оживления следов иллюзорного переживания времени моделируется ситуация большого города, жителями которого становятся актеры. Каждый персонаж живет своей жизнью, в своем пространстве отношений. Каждый наделен определенными социальными функциями. Руководитель занятий – режиссер – регулирует темп и характер развития взаимоотношений между персонажами. Разыгрываются сценки из обыденной, повседневной жизни жителей города. Режиссер направляет внимание участников действия на те или иные события, обостряя либо снимая напряжение в характере их отношений. Действие разворачивается без слов, лишь изредка подкрепляясь звуковым рядом. Настроение актеров и общую атмосферу в городе определяет и подбор музыкальных произведений, сопровождающих действие. После завершения этюда актеры описывают свои впечатления, воссоздавая схожие картинки из своего реального прошлого. Проигрываемые модели восприятия реальности демонстрируют иллюзорность представлений человека о временных интервалах. Характер протекания личного времени зависит от целеполагания, типа деятельности, от особенностей психического состояния и склада характера человека. В одних и тех же условиях, в одном и том же месте, при одних и тех же обстоятельствах часть людей воспринимают время как замедленное, вялотекущее, а другая часть – как стремительно пролетающее.
Иллюзия «пространства»
В театральной практике автору приходилось сталкиваться с такими проявлениями психики, как боязнь замкнутого пространства – клаустрофобия и страх открытого пространства – агорафобия. Для коррекции страхов был разработан этюд, использующий эффект иллюзорности размеров пространства. Как в первом, так и во втором случае боязнь пространства связана с переживанием человеком потенциальной угрозы его жизни. Безграничное пространство – море, небо – пугает своей неопределенностью, своей непредсказуемостью. Большой город, большой лес таят в себе потенциальную угрозу, исходящую от человека и природного мира.
Замкнутое пространство – помещение, салон автомобиля, метро – ограничивает степень нашей свободы в выборе действий и в случае чрезвычайных обстоятельств сужает наши возможности. Замкнутость нависает, сжимает, давит. Человек в маленьком помещении либо в большой, переполненной людьми и предметами аудитории чувствует себя неуверенно, напряженно. Напряжение возрастает рефлекторно и на нехватку воздуха, и на ограниченность движения, и на своеобразие коммуникаций. Дискомфорт и от первого, и от второго переживания размеров пространства обусловлен особенностями восприятия. Большое пространство может превратиться в маленькое, а малое вырасти до безграничных пределов.
Для коррекции страхов, связанных с восприятием пространства, создается полоса препятствий, которая должна быть преодолена актерами с завязанными глазами. «Потерянный» в смоделированном ограниченном пространстве актер вначале испытывает чувство дискомфорта, страх перемещения, боязнь столкновения и падения. Однако по мере вживания в заданные обстоятельства он постепенно обретает внутреннюю свободу. Если после предварительных занятий на улице ему казалось, что пространство в помещении стало более ограниченным, а после занятий в комнате пространство улицы – более расширенным, то в процессе проживания движения и переживания новых ощущений в моделируемых обстоятельствах границы пространства постепенно стираются. На смену неопределенному излишнему напряжению приходит ощущение легкого существования в пространстве «здесь и теперь». Через 20–30 минут действия с закрытыми глазами актеры почти полностью адаптируются к новой реальности: обнаруживается спокойная манера перемещения, более скоординированные, уравновешенные действия, пластичность. Человек способен позитивно воспринимать практически любое пространство, в котором он будет чувствовать себя легко и естественно. Вопрос только в степени его готовности погрузиться в новый мир ощущений в непривычных для его психики пространственных координатах. Для человека психически неуравновешенного присутствие в стесняющих обстоятельствах и размерах пространства обуславливает непродуктивный характер переживания им действительности. Личность совершенная способна к принятию существенных ограничений, которые не затрагивают ее благополучия (например, Диоген в бочке).
Иллюзия «реальности»
В речи, в телесных действиях в и эмоциональных проявлениях человек, согласно своим ощущениям, может находиться вне реальности, в каком-то особенном пространственно-временном континууме. Он может говорить, обсуждать, но не понимать, слушать, но не слышать, смотреть, но не видеть. То, что для одних является реальным, для него может быть ирреальным.[3]
В драматических группах моделируются ситуации, подкрепляющие либо отвергающие нормы восприятия действительности. Актеры разыгрывают сцены, приближающие их к пониманию диалектики реальности – ирреальности, то, что ранее казалось ирреальным, после занятий становилось реальным, и наоборот.[4]
4.5. ПАНТОМИМИЧЕСКИЕ ЛОКОМОЦИИ
Классические «шаги» в пантомиме разработаны в конце XIX и в начале – середине XX столетия мимами Франции: Гаспаром Дебюро, Этьеном Декру и Марселем Марсо. В 60-х – 80-х годах так же, как и техника «стены», «шаги» активно использовались в сценическом действии. Различными школами пантомимы создавались этюды, развивающие классические формы шаговых приемов. Мы выделяем 4 типа шагов:
1. «Лунная походка» (Шаг Майкла Джексона)
2. «Классический шаг» (Марселя Марсо)
3. «Шаг Чарли Чаплина»
4. «Шаг V.V.»
«Лунная походка»
Благодаря популяризации искусства движения осуществленный Майклом Джексоном первый «шаг» наиболее известен. Его исполнители подражают американскому певцу не столько в технике движения, сколько в манере держаться.
Техника «шага» представляет собой движение спиной в скользящей механической манере. Исходное положение: шестая позиция ног, одна нога (например, левая) поставлена на носок. Движение начинается с импульса, исходящего из грудного отдела; посредством «посыла» спина, как бы опережая ноги, движется вперед, оставляя их позади. По мере опускания пятки левой ноги подошва правой проскальзывает по поверхности пола в направлении движения. В процессе своего скольжения правая стопа выходит на носок, достигая своей конечной точки в момент переноса веса тела на полупальцы правой ноги. Теперь уже правая нога является опорным пунктом для перемещения левой. Шаг выглядит красиво, если танцор обладает хорошим равновесием и способен осуществлять сильное, импульсивное, скользящее движение. Качество техники исполнения зависит и от уровня развития пластики, и от способности к свободному перемещению спиной (отсутствие страха), и от развития психомоторных (равновесие, координация), силовых и эстетических качеств.
«Классический шаг»
«Классический шаг», блестяще разработанный Марселем Марсо, позволяет сохранить естественность, грациозность и передать посредством движения состояние и характер персонажа. Интересен тот факт, что в отличие от «лунного» «классический шаг» мало знаком актерам. По-видимому, механистическая культура движения получила большее развитие в поп– и арт-направле-ниях, чем культура драматического движения, и первый «шаг» удачнее вписывается в эстетику постмодернистских музыкальных клипов. Зрителя завораживает техника движения, роботизированный образ актера. Как и в иллюзиях, срабатывает эффект потусторонности; стилизованное движение спиной принимается как сверхъестественное, ритуализированное.
3
Гуляя по одной из набережных Крыма, в укромном уголке окультуренной природы, я неожиданно для себя уловил поразительную схожесть в ощущениях между воспринимаемой мною в данный момент реальностью и тем, что я видел и переживал. Этот живой неповторимый мир восхищал своей ирреальностью, как будто кто-то выстроил очень красивую фантастическую декорацию. Глянцевые листья и белые крупные цветы магнолии, полный штиль, фонарики, причудливо отбрасывающие зеленоватый свет, спрятанные в зарослях можжевельника, застывшее море и чуть вырисовывающиеся горы – все создавало впечатление стилизованности, сценичности. Глаза, чувственный опыт говорили о том, что так не бывает, что подобное можно видеть и ощущать лишь на театральных подмостках. И только непосредственное знание этого уголка, воспоминание о частом дневном пребывании там подтверждало реальность окружения и иллюзорность восприятия. Грань между реальностью и ирреальностью, естественностью и искусственностью пролегала не столько во внешних признаках и событиях, сколько в моем сознании и бессознательном.
4
Так, во время прохождения одной из театральных сессий в Крыму стояла дождливая, холодная майская погода. В конце занятия внимание актеров привлекла доносящаяся с улицы мелодия (рядом на площадке оркестр репетировал вальс). Реальность «свернулась» в стенах серого неуютного помещения и обнаружилась в воображении освещенного свечами зала. Автору представилась возможность продемонстрировать относительность нашего восприятия реальности и ирреальности. Не акцентируя внимания участников группы на происходящем, автор вначале медленно и тихо, а затем во все убыстряющемся темпе начал отбивать свой ритм руками на стоящих в помещении стульях. Кто-то из присутствующих невпопад попробовал встроиться в ритмическое действие. Ритм оборвался...
Но что-то уже изменилось в атмосфере: другие глаза, тела... Мы начали снова. На этот раз ритм был подхвачен дружнее, осознаннее. Звук нарастал, разрастался, заполнял собой все пространство. Не сговариваясь, вовлекаемые в ими же заданный темп и характер ритма, люди начали двигаться. Все «погрузились» в новую реальность – «здесь и теперь» в этом «зале». А «вальс» остался там, в другом измерении, его пространство стало ирреальным, далеким от наших чувств и переживаний. Остался лишь незначительный ностальгический след от прошлого, только что реально существовавшего, но уже ушедшего, растворившегося в новой реальности, в новых чувствах. В комнате сразу стало теплее, уютнее, хотелось танцевать, петь. Но ритм оборвался (автор сделал это сознательно)... и можно было прочесть в глазах подавляющего большинства участников одну-единственную мысль: «Ну, еще! Ну же, дальше! Нам было так хорошо!»