Все идут.

Л аврентий Столбиков. Что за дьявольщина!

(Встает.)

Те же и Авдотья Марковна (впопыхах спешит им навстречу), потом Петр Столбиков.

Авдотья Марковна (весело). Вообразите, какое происшествие!

Все. Неужто опоздали?

Авдотья Марковна. Ну не могла никак отговориться! завлек, совсем завлек! уж какой нежный! этим-то он и склонил меня на необыкновенный поступок. Начал убеждать, уговаривать, упал на колени да и кричит: умру, говорит, без вас, Авдотья Марковна! и я, признаюсь, растерялась, тут же случились как-то нечаянно свидетели, я совсем не знала, что делать, а как опомнилась -- смотрю, уж мы под венцом!

Все (громко). Ах он глупенький!..

Авдотья Марковна (Василисе). Не сердитесь, сестрица, видно, уж судьбе так угодно! Нежность его меня обезоружила. Поздравьте нас с будущим счастием…

Лаврентий Столбиков. Так и есть. Я говорил: не ищи жены, сама найдется.

Петигорошкин. Ваша правда, он и не искал, сама нашлась.

Авдотья Марковна (увидя мужа). Вот, вот он! посмотрите, как доволен и счастлив.

Петр Столбиков входит, рыдая и закрыв лицо обеими руками.

Игнатьич. Петр Степаныч! Что это вы напроказили? Хоть бы подождали, ведь дело-то ваше выиграно! радуйтесь, вот и злодей ваш приехал молить о пощаде. Наша взяла!

Петр Столбиков (осмотрев угрюмо окружающих, потом, обернувшись и увидя подле себя Авдотью Марковну, рыдая, произносит). Да… наша взяла!!! о! о! о!

Авдотья Марковна (лаская его, обращаясь ко всем). Видите, не может говорить от удовольствия…

Все. Видим, видим, матушка!

Авдотья Марковна. Уж какой ведь проказник! всё устроил, чтобы завлечь меня в свои сети.

Василиса Марковна. Действительно так! всех нас провел неожиданно. Ай да Петр Степаныч!

Петр Столбиков плачет, говорит, как бы развеселясь.

Петр Столбиков. Да, да, ай да я!.. (Взглянувши опять на жену, снова начинает рыдать.) О! о! о!

Петигорошкин. Впрочем, видно ваша судьба такая! теперь есть, чем жить, так авось будете счастливы.

Все. Да, авось! авось!

Петр Столбиков. Да. (Часто посматривая на жену, обращается к другим.) Да… авось… авось… авось буду счастлив?

Авдотья Марковна. Да, да! (Прочим.) Теперь я полная госпожа его имений, завтра же едем в город, и я приму всё в свои руки. (Жиломотову.) С вами же, господин опекун, поможет мне рассчитаться господин Петигорошкин.

Жиломотов. Матушка! да ведь он меня съест…

Петигорошкин. За честь поставлю вступиться за сиротское достояние!

Петр Столбиков (глубоко вздыхая). Ох! тяжело! ох, куда мне деваться от блаженства?

Авдотья Марковна.

Ах, как весело мне!

Будем счастливы вполне!

Всё, что было,

Я забыла;

(Мужу.) Будь же весел при жене.

Петр Столбиков (сам с собой).

Ах, как скучно-то мне,

Скучно, горестно вполне;

Всё не мило,

Всё постыло

При такой лихой жене. (Публике.)

Чтоб утешиться мне,

Вы назло моей жене

Не браните,

А простите

Наших авторов вполне!

(Все повторяют последние три стиха.)

КОММЕНТАРИИ

Н. А. Некрасов никогда не включал свои драматические произведения в собрания сочинений. Мало того, они в большинстве, случаев вообще не печатались при его жизни. Из шестнадцати законченных пьес лишь семь были опубликованы самим автором; прочие остались в рукописях или списках и увидели свет преимущественно только в советское время.

Как известно, Некрасов очень сурово относился к своему раннему творчеству, о чем свидетельствуют его автобиографические записи. Но если о прозе и рецензиях Некрасов все же вспоминал, то о драматургии в его автобиографических записках нет ни строки: очевидно, он не считал ее достойной даже упоминания. Однако нельзя недооценивать значения драматургии Некрасова в эволюции его творчества.

В 1841--1843 гг. Некрасов активно выступает как театральный рецензент (см.: наст. изд., т. XI).

Уже в первых статьях и рецензиях достаточно отчетливо проявились симпатии и антипатии молодого автора. Он высмеивает, например (и чем дальше, тем все последовательнее и резче), реакционное охранительное направление в драматургии, литераторов булгаринского лагеря и -- в особенности -- самого Ф. В. Булгарина. Постоянный иронический тон театральных рецензий и обзоров Некрасова вполне объясним. Репертуарный уровень русской сцены 1840-х гг. в целом был низким. Редкие постановки "Горя от ума" и "Ревизора" не меняли положения. Основное место на сцене занимал пустой развлекательный водевиль, вызывавший резко критические отзывы еще у Гоголя и Белинского. Некрасов не отрицал водевиля как жанра. Он сам, высмеивая ремесленные поделки, в эти же годы выступал как водевилист, предпринимая попытки изменить до известной степени жанр, создать новый водевиль, который соединял бы традиционную легкость, остроумные куплеты, забавный запутанный сюжет с более острым общественно-социальным содержанием.

Первым значительным драматургическим произведением Некрасова было "Утро в редакции. Водевильные сцены из журнальной жизни" (1841). Эта пьеса решительно отличается от его так называемых "детских водевилей". Тема высокого назначения печати, общественного долга журналиста поставлена здесь прямо и открыто. В отличие от дидактики первых пьесок для детей "Утро в редакции" содержит живую картину рабочего дня редактора периодического издания. Здесь нет ни запутанной интриги, ни переодеваний, считавшихся обязательными признаками водевиля; зато созданы колоритные образы разнообразных посетителей редакции. Трудно сказать, желал ли Некрасов видеть это "вое произведение на сцене. Но всяком случае, это была его первая опубликованная пьеса, которой он, несомненно, придавал определенное значение.

Через несколько месяцев на сцене был успешно поставлен водевиль "Шила в мешке не утаишь -- девушки под замком не удержишь", являющийся переделкой драматизированной повести В. Т. Нарежного "Невеста под замком". В том же 1841 г. на сцене появился и оригинальный водевиль "Феоклист Онуфрич Боб, или Муж не в своей тарелке". Критика реакционной журналистики, литературы и драматургии, начавшаяся в "Утре в редакции", продолжалась и в новом водевиле. Появившийся спустя несколько месяцев на сцене некрасовский водевиль "Актер" в отличие от "Феоклиста Онуфрича Боба…" имел шумный театральный успех. Хотя и здесь была использована типично водевильная ситуация, связанная с переодеванием, по она позволила Некрасову воплотить в условной водевильной форме дорогую для него мысль о высоком призвании актера, о назначении искусства. Показательно, что комизм положений сочетается здесь с комизмом характеров: образы персонажей, в которых перевоплощается по ходу действия актер Стружкин, очень выразительны и обнаруживают в молодом драматурге хорошее знание не только сценических требований, по и самой жизни.

В определенной степени к "Актеру" примыкает переводной водевиль Некрасова "Вот что значит влюбиться в актрису!", в котором также звучит тема высокого назначения искусства.

Столь же плодотворным для деятельности Некрасова-драматурга был и следующий -- 1842 -- год. Некрасов продолжает работу над переводами водевилей ("Кольцо маркизы, или Ночь в хлопотах", "Волшебное Кокораку, или Бабушкина курочка"). Однако в это время, жанровый и тематический диапазон драматургии Некрасова заметно расширяется. Так, в соавторстве с П. И. Григорьевым и П. С. Федоровым он перекладывает для сцены роман Г. Ф. Квитки-Основьянеико "Похождения Петра Степанова сына Столбикова".