Куда стремглав летели мы!

В заботе новой, в думах строгих

Мы совещались до утра,

Стараясь вразумить немногих,

Не внявших вестнику добра:

Душой погибнув безвозвратно,

Они за нами не пошли

И обновиться благодатно

Уж не хотели, не могли.

В них сердце превратилось в камень,

Навек оледенела кровь…

Но в ком, как под золою пламень,

Таились совесть и любовь,

Тот жадно ждал беседы новой,

С душой, уверовать готовой…

Не вдруг мы поняли его,

Но он учить не тяготился -

Он с нами братски поделился

Богатством сердца своего!

Забыты буйные проказы,

Наступит вечер – тишина,

И стали нам его рассказы

Милей разгула и вина.

Пусть речь его была сурова

И не блистала красотой,

Но обладал он тайной слова,

Доступного душе живой.

Не на коне, не за сохою -

Провел он свой недолгий век

В труде ученья, но душою,

Как мы, был русский человек.

Он не жалел, что мы не немцы,

Он говорил: "Во многом нас

Опередили иноземцы,

Но мы догоним в добрый час!

Лишь бог помог бы русской груди

Вздохнуть пошире, повольней -

Покажет Русь, что есть в ней люди,

Что есть грядущее у ней.

Она не знает середины -

Черна – куда ни погляди!

Но не проел до сердцевины

Ее порок. В ее груди

Бежит поток живой и чистый

Еще немых народных сил:

Так под корой Сибири льдистой

Золотоносных много жил".

Его пленяло солнце юга -

Там море ласково шумит,

Но слаще северная вьюга

И больше сердцу говорит.

При слове "Русь", бывало, встанет -

Он помнил, он любил ее,

Заговоривши про нее -

До поздней ночи не устанет…

Наступит ли вечерний час -

Внимая бури вой жестокий,

"Теперь, – он говорил, – у нас, -

На нашей родине далекой,

Еще тепло… Закат горит,

Над божьим храмом реют птицы,

Домой идут с работы жницы;

Въезжая на гору, скрипит

Снопами полная телега;

Играя, колос из снопа

Хватает сытый конь с разбега

И ржет. За ним бредет толпа

Коровушек. Стемнело небо,

И смолкли вдруг работы дня;

Ложится пахарь без огня,

И распростерли скирды хлеба

Свою хранительную сень

Вокруг уснувших деревень.

Всё тихо; разве без оглядки

Фельдъегерь пролетит селом

Или обратные лошадки,

Понуря голову, шажком

Пройдут; заснул ямщик ленивый

Верхом на дремлющем коне,

Один бубенчик горделивый

Воркует сладко в тишине.

Да старый вяз в конце селенья

Шумит, столетний часовой,

Пред ним проходят поколенья,

Меняясь быстрой чередой,

Он невредим: корысть, беспечность -

Его ничто не сокрушит,

Любовь народная хранит

Его святую долговечность.

Он укрывает в летний зной

Шатром детей деревни целой;

Бедняк калека престарелый

Под ним ложится на покой;

Наш брат, звуча цепями, ссыльный,

Под ним сидит, обритый, пыльный,

И богомолок молодых

Под тень его ветвей густых

Приводит давняя привычка…

Чу! тянут в небе журавли,

И крик их, словно перекличка

Хранящих сон родной земли

Господних часовых, несется

На темным лесом, над селом,

Над полем, где табун пасется,

И песня грустная несется

Перед дымящимся костром…

Не ждут осенние работы,

Недолог отдых мужиков -

Скрипят колодцы и вороты

При третьей песне петухов,

Дудит пастух свирелью звонкой,

Бежит по ниве чья-то тень:

То беглый рекрутик сторонкой

Уходит в лес, послышав день.

Искал он, чем бы покормиться,

Ночь не послала ничего,

Придется, видно, воротиться,

А страшно!.. Что ловить его!

Хозяйка старших разбудила -

Блеснули в ригах огоньки

И застучали молотила.

Бог помочь, братья, мужики!"

Родные, русские картины!

Заснул, и видел я во сне

Знакомый дом, леса, долины,

И братья сказывали мне,

Что сон их уносил с чужбины

К забытой, милой стороне.

Летишь мечтой к отчизне дальной,

И на душе светлей, теплей…

Чего не знал наш друг опальный?

Слыхали мы в тюрьме своей

И басни хитрые Крылова,

И песни вещие Кольцова,

Узнали мы таких людей,

Перед которыми позднее

Слепой народ восторг почует,

Вздохнет – и совесть уврачует,

Воздвигнув пышный мавзолей.

Так иногда, узнав случайно,

Кто спас его когда-то тайно,

Бедняк, взволнованный, бежит.

Приходит, смотрит – вот жилище,

Но где ж хозяин? Всё молчит!

Идет бедняга на кладбище

И на могильные плиты

Бросает поздние цветы…

Но спит народ под тяжким игом,

Боится пуль, не внемлет книгам.

О Русь, когда ж проснешься ты

И мир на месте беззаконных

Кумиров рабской слепоты

Увидит честные черты

Твоих героев безыменных?

О ней, о родине державной,

Он говорить не уставал:

То жребий ей пророчил славный,

То старину припоминал,

Кто в древни веки ею правил,

Как люди в ней живали встарь,

Как обучил, вознес, восславил

Ее тот мудрый государь,

Кому в царях никто не равен,

Кто до скончанья мира славен

И свят: Великого Петра

Он звал отцом России новой.

Он видел след руки Петровой

В основе каждого добра.

Сто вечеров до поздней ночи

Он говорил нам про него -

Никто сомкнуть не думал очи

И не промолвил ничего.

Он говорит, ему внимаем

И, полны новых дум, тогда

Свои оковы забываем

И тяжесть черного труда.

Встает во мраке подземелья

Пред нами чудный лик Петра,

И, как монашеская келья,

Тиха преступников нора.

Сносней наутро труд несносный,

Таскаешь горы не плечах,

Чтоб трудолюбец венценосный

Сказал спасибо в небесах…

Да! видит бог, в кровавом поте

Омыли мы свою вину

И не напрасно на работе

Певали песенку одну:

1

Дружней! работа есть лопатам,

Недаром нас сюда вели,

Недаром бог насытил златом

Утробу матери-земли.

Трудись, покамест служат руки,

Не сетуй, не ленись, не трусь,

Спасибо скажут наши внуки,

Когда разбогатеет Русь!

2

У ней, родимой, требы много:

Бедна по милости воров!

В ней пышны барские чертоги,

Но жалки избы мужиков.

Недостает у ней дохода

В неурожай кормить крестьян,

И нечем выкупить народа

Царю у палачей-дворян!..

3

Пускай бежит в упорном деле

С нас пот ручьями, как вода,

И мерзнет на клейменом теле,

Когда почием от труда.

Пускай томимся гладом, жаждой,

Пусть дрогнем в холоде зимы,

Ей пригодится камень каждый,

Который добываем мы!

– -----

Ее сложил в часы недуга

Наш тихий, вечно грустный Крот,

и часто, поминая друга,

В своем углу ее поет

Прощенный ссыльный. Здесь мы гости,

Сюда вернулись мы не жить -

С отцами рядом положить

Трудом изломанные кости,

Но рады, рады и тому!..