— Арбалет тоже не годится. Повторяю, Могучий заметит стрелка, как бы тот не прятался.

— А кто говорит, что стрелок вообще нужен? Речь шла о механизме, вроде капкана.

— Я ценю твой совет, Ворон, однако пойми: против нашего противника нужен равный ему. То есть другой Могучий. Всё иное бессмысленно.

— Вот поэтому, — заметил назидательным тоном хозяин пещер, — я и не люблю давать бесплатные советы. Достающееся даром не ценят. Много ли ты, мудрый, знаешь о технике? Если самым сложным орудием убийства тебе кажется арбалет… Да-а… Сперва рассуждаем о том, как бессильна в борьбе с Могучими магия, затем напрочь отказываемся от немагических средств борьбы. Мудро, аж жуть!

Помолчав, Ворон сказал:

— Не люблю давать бесплатные советы, но так и быть, одарю ещё одним. Попробуй искать Могучих в мирах тех граней, где слаб магический фон. Если я что-нибудь понимаю, Могучему без разницы, сколько энергии имеется в окружающем мире: он сам себе источник энергии. Его сила исходит словно из ниоткуда, и на слабом общем фоне её заметить будет проще.

— Благодарю за совет. Хотя он и бесплатный, я его оценил. — О том, что он уже думал об этом, Пламенный не упомянул.

— Ну да, ну да… Что ж, пора возвращаться. Надеюсь, Тиив успел передать тому, второму парнишке всё, что нужно. А если не успел… Ты, как я понимаю, торопишься?

— Да.

— Ну, тогда по дороге доучишь…

Безжизненному миру не довелось услышать конец разговора. Маги исчезли из него так же тихо, как четвертью часа раньше — появились.

Глава восьмая

Тастар смотрит на горизонт. Когти царапают чёрный камень бойницы.

Если бы кому-то удалось заглянуть в глаза цвета гаснущих углей, в них ему не открылось бы обычного покоя. Но некому глядеть в глаза Ночной, а потом это становится невозможно: веки смыкаются, отяжелев. Она тастар, и дух её — дух воина. Глубокий, ясный, сильный. Только зачем отрицать сущее? Вид со стены цитадели тяготит её всё равно.

На горизонте встают дымы пожаров и тлеют далёкие огни… пока ещё далёкие. Но недолго осталось ждать горького часа, когда они разгорятся у подножия этой стены.

Война шагает быстро.

Тастары и Серая стража не пытались преградить ей путь, как делали это в минувшие мирные десятилетия с другими войнами. С той ночи, когда ушёл за Поворот Пламенный, по стране расходились приказы троих: Ночной, Танцующего, Примятого. И приказы их были похожи, как муравьи одной матки, как одинаковые буквы, начертанные одним каллиграфом.

Всем тастарам без исключения, но особенно молодым (не помнящим исхода из Краалта) — явиться в Столицу. Всем Серым стражам — избегать основных сил Агиллари и, не ища стычек с удалившимися от означенных сил сторонниками принца, идти к Столице либо к пограничным заставам, смотря по тому, что находится ближе. Всем приказным чинам поступать в соответствии с собственными рассуждениями, по обстоятельствам. Людям Тайной службы — не рисковать, смотреть, слушать, слать донесения в Столицу.

…Холодный ум Ночной перебирает нити минувшего.

Вчера к тастарам явился посланник Агиллари. Без проволочек его проводили в цитадель. Там, в одной из малых приёмных, среди обитых красным бархатом стен его встретили временные правители. Двое из трёх: Ночная с Примятым.

— Я — Ленримм, владетель Дана, посланник законного короля Агиллари Справедливого к узурпатору чуждого рода, именующему себя Пламенным.

Говоря так, посланник не склонял головы. Из приёмной с умыслом вынесли все стулья и скамьи, так что тастары возвышались над не весьма высоким человеком, как взрослые над ребёнком — но Агиллари знал, кого посылать к своим врагам. Ленримм так задирал нос, словно Примятый и Ночная были слугами, стоящими перед ним на коленях.

— Закон и обычай Равнин ясны и нерушимы, — заметил Примятый. — Тот, кого зовёшь ты узурпатором, в своё время последовал им. И принц Агиллари не станет королём до тех пор, пока не соблюдёт обряда. Семижды семь дней подряд ровно в полдень должен он выходить к народу на площадь Договора, а на пятидесятый день короноваться там же во второй час после рассвета. До той поры человек Агиллари не имеет права ни зваться королём, ни носить тронное имя, ни раздавать своим слугам земли королевства во владение. Но титул принца принадлежит ему по праву рождения, и с таким его именованием мы согласны.

— Говори то, что приказано тебе твоим господином, человек Ленримм, — сказала Ночная.

Если бы даже посланник захотел перебить тастаров (а он наверняка хотел), сделать это до разрешения Ночной он бы не смог. Ручной Зверик принца был далеко, и магия владык пока ещё была при них.

Ленримму дозволили, и он начал свои речи.

— Законный король Агиллари Справедливый, не желая омрачать реставрацию своей власти над Равнинами лишней кровью, даже если это кровь чуждых людям созданий, великодушно дозволяет так называемым тастарам сдаться на милость Справедливого. Если войскам короля не будет чиниться преград силой оружия либо ненавистной чистому небу магии; если ворота Столицы при его приближении будут открыты, как и ворота цитадели; если тастары во главе с узурпатором, именующим себя Пламенным, выйдут к королю их Агиллари без оружия и одежд, изъявляя страх и покорность, а после вслух покаются в заблуждениях своих перед лицом многих свидетелей; итак, если все эти условия будут выполнены в точности и до конца, законный король Агиллари Справедливый обещает тастарам сохранить их жизни, кроме одной. Узурпатор, именующий себя Пламенным, за преступления свои помилован быть не может, но может смягчить свою участь. Покорившись суду Справедливого, означенный Пламенный заслужит благородную смерть от меча в руке ликтора. Остальным тастарам по великодушию своему Агиллари предоставляет тот же выбор, что был некогда предложен предку короля нынешнего, Гэллари Второму, а именно: изгнание за пределы Равнин либо чистая смерть от руки ликтора. Таковы слова законного короля Агиллари Справедливого к врагам его, переданные с пожеланием примирения, и отступлений ни от единого слова короля нет и не будет.

— Запомни и передай своему господину в точности, — сказала Ночная, выдержав паузу. Затем мягко взяла под контроль разум Ленримма и заговорила. Глаза человека обессмыслились.

Весь он сейчас стал одним большим ухом.

А перед Агиллари должен был стать — одним ртом.

— Я — владетель Дана, посланник короля! Я должен говорить с ним!

— Ну и что? Приказано ждать, значит, будешь ждать.

Взгляд водянистых глаз был совершенно равнодушен. С первого взгляда нормальному человеку было бы ясно, что обладателю таких буркал глубоко плевать на собственную жизнь, а уж на жизнь прочих созданий, копошащихся на земле — втрое глубже. Любому, умеющему видеть, было бы кристально ясно, что выражения этих глаз не изменит ни кровь, ни смерть. И когда их взгляд будет направлять руку с мечом, читаться в них будет ровно то же, что сейчас. То есть безграничная и всеохватная скука.

Но Ленримм по природе своей был обделён умением видеть, и нормальным человеком его назвать было затруднительно.

— Твои приказы меня не касаются нимало, эхло! Я — владетель Дана, и ты меня пропустишь!

Вероятно, менее чем через минуту хозяин водянистых глаз пропустил бы скандалиста — прямиком на чистое небо, быстро и без очереди — но случай дал посланнику не оценённый им шанс эту минуту пережить.

— Что за шумство? Кого скандалят? О, да это же наш верный длинный язык!

— Принц Итоллари! — воскликнул Ленримм, — Какая приятная встреча! Я, понимаете ли, только из Столицы, а тут такое, такое! Это невероятно! Проклятые красноглазые и те проявляли к моему положению больше уважительности!