— Так отчего же он умер на самом деле, коронер? — задал вопрос самый храбрый из присяжных, молодой служка. Вместо ответа Джон сильной рукой нажал на грудину, показывая, как легко вдавливается внутрь грудь. Одновременно в горле мертвого мужчины послышалось клокотание и раздался треск — это сломанные ребра терлись друг о друга. Еще один присяжный выскользнул наружу, когда Джон принялся объяснять, что удары ногами и прыжки по телу проломили грудную клетку.

Пока толпа в благоговейном страхе стояла молча, коронер продиктовал краткий отчет Томасу, после чего взобрался обратно на помост, а Гвин осторожно натянул покрывало на лицо Годфри.

— Так что нет сомнения в том, как и отчего он умер, — заключил коронер. — Вопрос в том, кто послужил причиной его смерти? Есть ли у кого-нибудь для меня какая-либо информация? — Он обвел грозным взглядом притихший зал, словно вынуждая каждого поделиться с ним сведениями. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом ног по земляному полу.

— Не видел ли кто-нибудь чего-либо предосудительного в окрестностях собора прошлой ночью? — требовательно спросил Джон де Вулф. Строго говоря, вся территория вокруг собора, за исключением тропинок, не входила в юрисдикцию города, подпадая под церковные законы, но Джон де Алекон сказал ему что епископ отказался от права опротестовать требования коронера там, где речь шла о смерти. Ответа на его вопрос не последовало ни от Пико, ни от тех двух мужчин, которых он назвал.

Всегда предпочитающий говорить прямо, без обиняков, Джон тяжелым взглядом уставился на Реджинальда де Курси и Хью Феррарса, которые бок о бок стояли в переднем ряду. — Мне доложили, что вы двое, джентльмены, находились вне своего жилища в этом районе прошлой ночью. Это правда?

Хью Феррарс подскочил, словно его ткнули шилом в мягкое место.

— Что? Вы понимаете, что говорите, коронер?

Де Вулф не сводил с него мрачного взгляда.

— Я знаю, о чем говорю, сэр. Хью выглядел так, словно его вот-вот хватит удар.

— Скажите мне, какой негодяй рассказал вам эту басню! — завопил он.

Его отец отреагировал столь же мгновенно:

— Де Вулф, вы сошли с ума? Что это за ерунда? — Лицо его приобрело красновато-коричневый оттенок, и оба, отец и сын, бросились к краю помоста и встали напротив коронера и шерифа.

Среди внезапного оживления в зале де Курси тоже подал голос протеста, громко отрицая свою вину, и присоединился к остальным у края помоста.

Ричард де Ревелль, для которого все происходящее оказалось полной неожиданностью, вскочил на ноги и набросился на коронера:

— Ты не можешь обвинять людей публично! — прошипел он. — Кто поведал тебе подобные клеветнические сведения?

Какое-то мгновение Джон терпел все эти возмущенные крики, затем воздел руки над головой и голосом, который можно было услышать в соборе Святой Сидуэллы, проревел:

— Тихо, вы все!

Его вспышка гнева была столь драматической; что воцарилась мгновенная тишина, которой он воспользовался, чтобы объясниться, впрочем, довольно резким тоном:

— Я никого не обвиняю. Но ко мне поступила информация, не обратить внимания на которую я не имею права. Я задал простой вопрос, который требует простого ответа. Шли ли вы, Реджинальд де Курси, и вы, Хью Феррарс, через территорию собора вчера поздно вечером?

Красный от гнева, Молодой Феррарс с яростью встретил его взгляд и завопил, заглушая гул голосов:

— Нет, не шел, черт меня побери, сэр коронер! Вы слишком увлекаетесь безосновательными обвинениями. Клянусь Христом и Марией, Божьей матерью, и Святым Петром — и еще любыми святыми, которых вы знаете, — прошлой ночью я пьянствовал в половине таверн Эксетера — и ни одна из них не находится поблизости от территории собора!

Этот остроумный ответ вызвал взрыв оскорбительного смеха, но Джон не улыбнулся.

— И, без сомнения, вы очень кстати обошли добрую половину города, занимаясь этим, а?

— С дюжиной свидетелей, которые кутили со мной и готовы подтвердить это, — сердито парировал Хью.

Его отец устремил дрожащий палец на коронера.

— Вы пожалеете об этом, де Вулф. Ваш язык вас погубит.

Джон проигнорировал угрозу и перевел свое внимание на де Курси, лицо которого также пылало от гнева.

— Вы утверждаете то же самое, сэр Реджинальд? Я прошу только ответить «да» или «нет», на этой стадии речь не идет о каких-либо обвинениях.

Де Курси был вне себя от бешенства.

— Чтобы решить это раз и навсегда, выслушайте меня, коронер. — Он вытащил кинжал из ножен на поясе и вознес его над собой. Гвин двинулся вперед, думая, что он собирается пронзить им коронера, но вместо этого де Курси взял кинжал за лезвие и поднял высоко над головой. — Этим знаком креста я клянусь — первый и последний раз, — что провел весь вечер дома у своего очага, пока не отправился в постель. — Он опустил клинок и вдел его обратно в ножны, потом повернулся на каблуках и вышел вон; в открытых дверях холодный ветер на мгновение облепил его коричневую накидку вокруг его ног.

Словно для того, чтобы подчеркнуть свое презрение, оба Феррарса, шагая в возмущенном негодовании, последовали за ним, даже не взглянув на коронера.

Бросив убийственный взгляд на своего зятя, шериф сбежал с помоста и поспешил вслед за ними.

Остаток дознания прошел довольно вяло после такого драматического взрыва. Жюри присяжных вынесло неизбежный вердикт об убийстве, совершенном неизвестным лицом или лицами, и все потихоньку покинули зал, включая Годфри Фитцосберна, которого на носилках перенесли через дорогу в больницу собора Святого Джона, где ему предстояло ожидать захоронения на территории собора, там, где он встретил свою смерть.

Глава двадцатая,

в которой коронер Джон устанавливает правду

На следующее утро коронер сидел в своих спартанских апартаментах в замке Рогмонт, пребывая в довольно унылом расположении духа. Он чувствовал, что ничего не достиг проведением вчерашнего дознания, если не считать обострившегося антагонизма между ним, Феррарсами, де Курси и шерифом.

— Полагаю, еще нынче утром эта банда вернется, обливая меня ядом за то, что я осмелился спросить, где они были прошлой ночью, — проворчал он Гвину. Они ждали Томаса, который должен был рассказать им о результатах своих поисков в городе, а также о последних сплетнях среди слуг, которые могли дать им ниточку в деле об убийстве Фитцосберна.

Джон нехотя достал последний урок по-латыни, который задал ему его учитель из собора, и начал заниматься. Гвин тихо сидел на подоконнике, рассеянно глядя в пол, лоб его избороздили морщины. Его необычное молчание скоро вывело Джона из себя.

— Ты не заболел часом? Ты даже не пьешь пива!

— Я думал о Реджинальд де Курси.

Джон мгновенно навострил уши. Когда у Гвина появлялись сокровенные мысли, к ним стоило прислушаться.

— А что с ним такое?

— Он был одним из тех, кого назвал Эрик Пико, но он не мог нанести тех ударов.

Коронер скатал свой латинский свиток и откинулся на спинку стула.

— Ну, Гвин, выкладывай, что ты там надумал своей большой головой.

— Все раны и повреждения у Фитцосберна располагались слева — и на лице, и на шее, и на груди. Если его бил кто-то, кто стоял прямо перед ним, а именно так все должно было и быть, то де Курси вне подозрений.

Коронер долго смотрел на своего мечника. Гвин никогда не говорил ничего, не имея на то веской причины.

— Почему ты так считаешь?

— Когда вчера в суде он давал клятву, обратили ли вы внимание на то, что он держал кинжал левой рукой? Я наблюдал за ним потом и убедился, что он, без сомнения, левша. Даже ножны от кинжала висят у него на правом бедре, а не на левом, как обычно. Стоя же перед жертвой, ни один левша не мог нанести таких ран.

Минуту-другую Джон размышлял над услышанным и не нашел изъяна в рассуждениях Гвина.

— Хорошо, я согласен с тобой, что он не наносил тех ударов. Но он мог схватить и держать Фитцосберна, пока другой избивал его, или же как-то еще вступил в сговор с Феррарсами, чтобы убить нашего друга.