Эмили пристально смотрела на него. С трудом очнувшись от грез, он понял, что, должно быть, она о чем-то спросила, но о чем?

— Скотт, с тобой все в порядке? — встревожено спросила Эмили.

— Да. Тебе помочь?

— Я хотела поговорить с тобой.

— О чем?

— Я хочу знать больше о тебе.

— А ты сама что собираешься мне рассказать?

— Это что: допрос с пристрастием? Или ты хочешь взять у меня интервью? — Да, мисс редактор отдела! Эмили скрестила руки на груди.

— Я скажу тебе… А что ты хочешь знать?

— О твоей семье. Ты никогда мне о ней ничего не рассказывала.

Эмили горько усмехнулась. Что она могла рассказать ему о своей семье? Говорить о бесконечной нужде и унижениях, в которых прошло ее детство? О брани и скандалах родителей? О том, что она уже пятнадцать лет их не видит?

— Мои родители живут в Сохо. Отец, кажется, уже не работает. Они живут на пособие, — кратко ответила Эмили.

— Значит, они очень бедны? — в лоб спросил Скотт.

Эмили стояла, отвернувшись от него. Неужели придется ему все-таки обо всем рассказать? Как же ей этого не хотелось…

— Да, бедны. Ты же знаешь, они эмигранты из Чехии. Эмигрантам всегда трудно устроиться на работу.

— Я знаю, — кивнул Скотт. — Не все могут привыкнуть к жизни в чужой стране.

— А твои родители? — спросила Эмили, желая покончить с неприятной темой.

— О, с ними все в порядке. Живут в Челси. Каждое воскресенье я хожу к ним на обед. Еще приходит моя младшая сестра с детьми.

Она никогда не представляла себе дом и родителей Скотта. Его семья. Все это звучало очень мило. Наверное, он очень их любит. А про себя она не могла этого сказать. Слишком сильна была память о нищем, безрадостном детстве в трущобе.

— Ты единственная дочь в семье? — продолжал расспрашивать Скотт.

— Был еще братишка, но он умер в три года.

— А отчего? Или тебе тяжело говорить об этом?

Эмили смешалась. Да, ей было тяжело об этом говорить, но не только из-за жалости к умершему малышу. Ей вообще тяжело вспоминать обо всем, что связано с семьей и детством.

— Если ты не хочешь говорить, я не настаиваю, — мягко сказал Скотт.

Он снова порылся в своей сумке и вытащил еще одну бутылку.

— Что это такое? — спросила Эмили.

— Ты забыла? Твое любимое пиво «Гиннес». Темное, как я помню.

— Мне вполне достаточно вина.

— Пиво тоже не помешает. Эмили пожала плечами.

Скотт развязал ее шарф и повязал его вновь, на этот раз под руками. Приподняв повыше волосы Эмили, он прикоснулся губами к ее шее. Она вздрогнула, и Скотт поневоле улыбнулся. Он стряхнул на кожу ее шеи несколько капель вина, а затем слизнул их.

— Ну и как это на вкус?

— М-м-м, великолепно!

Скотт обхватил Эмили обеими руками и не отпускал несколько секунд; так они и стояли, прижавшись друг к другу, не желая размыкать объятия.

Глава 12

Они быстро поели и вместе убрали со стола, так, словно делали это множество раз. Эмили в сотый раз думала, как мало она знала о Скотте, и как мало он знал о ней. Это были горькие мысли. Она не хотела рисковать, поэтому ей тогда было легче выбрать карьеру, а не Скотта. И сейчас она не забывала о том, какая должность ее ждет. Ей стало ясно, почему Мартин Хинкс просил ее не торопиться с ответом. Дело было не в том, что Эмили не годилась для работы, а в том, что она должна была на какое-то время остановиться и заново все обдумать, понять, что хочет она сама. Впервые в жизни Эмили задумалась о том, что будет с ней через десять лет. Карьера не согреет девушку в постели, а Эмили вдруг поняла, что ей в жизни нужна не только работа. С изумлением она напомнила себе, что всегда любила уют, красивые цветники в саду, любила детей. Почему же она столько лет стремилась все это подавить?

— Может быть, пройдемся? — предложил Скотт.

— Хорошо, только оденусь потеплее.

Эмили была совсем не в восторге от идеи гулять по пляжу прохладной весенней ночью. Она с детства не любила холода и сырости, а сейчас, еще не остывшая после бурного секса, она думала о них со страхом. К тому же на пляже могли быть люди. А любой, кто увидит их вместе, сразу же поймет, чем они занимались. Но глаза Скотта сияли от радости, и Эмили решила с ним не спорить. Он выглядел таким юным и беззаботным, что женщина захотела продлить это состояние как можно дольше.

Они спустились вниз и пошли к пляжу. Светила луна, на пляже было безлюдно. Ветер с моря усилился, стал холодным и резким. Скотт обнял Эмили за плечи, плотнее прижал к себе. Она приникла к его груди, спрятала руки у него за пазухой. Этот жест доверия вызвал у Скотта умиление. Ему захотелось поговорить с ней по душам. То немногое, что она рассказала ему о своей семье, наводило его на подозрения, уже давно приходившие ему в голову. Видимо, Эмили так рвалась сделать успешную карьеру, чтобы доказать самой себе свою полноценность. Доказать то, что она не повторит жалкой участи своих родителей.

— Ты ничего не рассказывала мне о своей маме. Какая она? — спросил Скотт.

Было бы так легко просто заниматься любовью эти два дня и не заводить никаких разговоров. Если дело было бы только в физическом влечении… Душа Эмили ускользала от него, и вот сегодня Скотту выпал редкий шанс понять ее.

Эмили запрокинула голову назад, глядя в небо. Мужчина видел ее профиль, очертания чуть вздернутого носа, упрямый подбородок, шею. Скотт поднял руку и нежно провел по ее лицу.

— Расскажи мне о своей маме, — еще раз попросил он.

— Ей пришлось хлебнуть горя, — глухо отозвалась Эмили. — Я же говорила тебе, мои родители — беженцы из Чехии. Приехали сюда давно, когда меня еще на свете не было.

«Интересно, похожа ли Эмили на мать? — подумал Скотт. — Вот бы увидеться с ней, поговорить».

— Она тоже журналистка?

Эмили резко обернулась к нему. Ее глаза были полны слез. Скотт понял, что затронул очень болезненную тему.

— Смеешься ты, что ли? У нее нет даже высшего образования. Всю жизнь она работала уборщицей в грязном пабе за гроши. И рабски зависела от моего отца. Работу получше ей было не найти. Она ведь толком по-английски не говорила.

«Так вот в чем дело! — догадался Скотт. — Эх, узнать бы все раньше».

Его мать была совсем другой. Поэтому, наверное, Скотт думал, что и Эмили похожа на мать. Оказывается, все эти годы Эмили изо всех сил старалась уйти от страшных образов своего детства. Ей казалось, что успешная карьера отгонит эти мрачные призраки.

— Поэтому ты и решила посвятить себя только карьере? — спросил он. — Ты боялась превратиться в такое же жалкое существо?

— Да. Понимаешь, она просто не представляла, что можно жить как-то иначе. — Эмили вдруг захотелось рассказать Скотту все, что она так долго скрывала. — Мой отец родился в Праге, он был учителем. А она совсем простая женщина из маленького патриархального городишки Вотице, ты слыхал о таком? Да нет, откуда тебе о нем знать… Она вышла замуж в восемнадцать лет, закончив только школу. И всю жизнь смотрела на отца, как на высшее существо. Когда они приехали сюда, отец сумел устроиться на работу: он кое-как говорил по-английски. Конечно, это была жалкая работа, он чувствовал это и от унижения и безнадежности стал пить. — Эмили замолчала, переводя дыхание.

— А твоя мать терпела его пьяные выходки, — печально продолжил за нее Скотт.

— Терпела, — кивнула Эмили. — Ей даже в голову не приходило, что может быть иначе. Я выросла среди нищеты, грязи и пьяных скандалов. И уже в десять лет поклялась себе, что никогда и ни за что не буду жить так, как они.

Скотт молчал, обдумывая услышанное. Теперь ему многое стало понятно, кроме одного: почему желание вырваться из грязи и нищеты должно обязательно повлечь за собой обман и предательство?

— Ты разочарован? — спросила Эмили. В ее голосе Скотт уловил нотки вызова. — Прости, но я рассказала тебе истинную правду о своей семье. Ты же хотел это знать?