Когда все вопросы решили, Меликаев вызвал Виктора и сказал ему подобающие случаю слова, что по сведениям, полученным из надежных источников, он хороший парень и отличный специалист, что администрация цеха хотела бы сделать его кадровым, а посему нашла возможность предоставить ему вне очереди двухкомнатную квартиру. Я сказал, что с очереди его снимать не буду, так что он отныне стоит в очереди на трехкомнатную, и попросил Меликаева освободить Виктора от работы, чтобы он смог сбегать и собрать необходимые справки. Виктор был парень искренний и было видно без слов, как он рад. Конечно, мы сделали подарок за счет остальных сотрудников цеха (в том числе и за счет меня, но я был холост и о подобных пустяках не думал), однако мы хотели сделать работу цеха устойчивой, а это было на благо всего коллектива.

Так что совесть нас не мучила, тем более, что Виктор действительно стал кадровым работником цеха. В начале 80-х экспериментальный был остановлен, рабочие были распределены по остальным цехам завода, потом экспериментальный вновь ввели в работу, но вернулись в ЦЗЛ не все — ряд плавильщиков и ремонтников остались работать в основных цехах. Но Лалетин вернулся.

Еще пример. С Леонидом Георгиевичем Чеклинским мы не то что сдружились, а как-то товарищески сошлись сразу же после моего перевода в ЦЗЛ. Жена его, Людмила, работала инженером метлаборатории, так что мы были с ней коллегами. Леня был бригадиром нашей печи, подменял мастера экспериментального и даже начальника, но получать какое-то формальное образование не стал и карьеру ИТР не делал. Между тем он был очень активен, был тем, кого зовут неформальным лидером, был хорошим коммунистом и парторгом цеха по праву. А я в то время был диссидентом, поэтому нам с Леней было о чем поругаться.

— Не надо ля-ля! Я не верю, что наше ПВО могло спутать американский самолет-разведчик с пассажирским боингом и завалить корейский авиалайнер случайно.

— Ну и что! Я тебе как пограничник скажу — мочить надо всех, кто незаконно пересекает нашу границу!

Ну и тому подобное. Так сидим, ругаемся, глядишь и обед незаметно прошел. Между тем для меня Леонид был человек испытанный — был случай, когда он наши товарищеские отношения поставил выше практически своего членства в КПСС, а это, знаете, немалого стоит.

Назначили меня начальником ЦЗЛ и спустя какое-то время был период, когда мы с Леней начали ругаться по делам цеха. Я даю распоряжение, а он оспаривает его правильность, я говорю — так, а он — иначе! Уже не помню, в чем там была суть и кто виноват, может быть и я, но я начальник, посему вежливенько так ему говорю, что мои распоряжения это не его, парторга, собачье дело, ну и он с этим, само собой, не согласен.

А незадолго до этого периода ругани с Леней директором завода назначили Донского. Он был человек умный и опытный, и в отношении общественных организаций повел себя так, что его многие превратно поняли. Он, если так можно сказать, всю общественную работу начал валить на начальников цехов. Дружина ~ начальник, субботники — начальник, демонстрации — начальник, различные профсоюзные и партийные собрания — и тут начальник обязан все организовать и обеспечить. У нас, начальников, конечно, возникал вопрос — тогда на кой хрен нужны все эти парторги, профорги и комсорги? Но директор попытки бунта на корабле подавлял железной рукой и по-прежнему требовал от начальников цехов отвечать за всю общественную работу. Если не вдумываться в то, зачем он это делал, то складывалось впечатление, что он партию считает чуть ли не главной руководящей силой на заводе. И Леня на это купился.

Как-то вызывает меня Донской и говорит примерно следующее:

— Что у тебя в цехе с парторгом? Он вчера на парткоме катил на тебя бочку. Ты человек молодой и можешь не понимать, что такая конфронтация кончается плохо именно для начальника. Практика тут такова: в ссоре начальника и парторга никто толком не разбирается, да и не хочет этого делать, поэтому выработано стандартное решение — если их спор становится достоянием коллектива, то тогда снимают с должности обоих. Но что значит снятие с должности для Чеклинского? Он, плавильщик, останется плавильщиком, и только и того, что у него добавится свободного времени и уменьшится нервотрепка. А что значит снятие с должности для тебя? Чувствуешь разницу? Давай я переговорю с парткомом завода и мы заменим в ЦЗЛ парторга на более адекватного.

Тут надо сказать, что я не встречал человека, который бы тратил столько сил и рабочего времени на работу с кадрами, как Донской. У меня это всегда вызывало уважение, но я даже и не пробовал использовать его методы работы, кроме этого у меня и у самого уже были кое-какие соображения на этот счет. У Донского были наработанные опытом принципы, которыми он обычно руководствовался, одним из таких принципов был принцип опережения события. Он тратил много усилий, чтобы заранее получить информацию о надвигающихся неприятностях и сделать все, чтобы их предотвратить. Донской привез на завод поговорку: «В нашем деле главное — вовремя перепугаться». Имеется в виду, если кто не понял, что пугаться рано — это паника, это глупо, а пугаться поздно — поздно. Вот шеф и решил предотвратить нежелательное для завода развитие событий в ЦЗЛ.

Я не ожидал такого разговора о Чеклинском, растерялся и для начала сморозил глупость.

— Знаете, Семен Аронович, президент США Кеннеди о диктаторе Никарагуа Самосе как-то сказал: «Самоса, конечно, сукин сын, но это наш сукин сын». Чеклинский ведет себя как сукин сын, но это сукин сын ЦЗЛ. Он работает в цехе от царя Гороха, его уважают и, на мой взгляд, именно за то, что он такой, как есть.

Вот вы на оперативках дерете начальников цехов за срывы дежурств добровольной народной дружины, за срывы собраний и прочее. А почему вы меня не дерете? Потому, что у нас срывов не бывает, но ведь я вообще этим никогда не занимаюсь, все делает Чеклинский. Ну заменим мы его на парторга, который будет мне поддакивать, а что толку? Мне ведь за него придется работать, так на кой черт мне его поддакивания? Нет, спасибо, но не надо, мы уж с Ленькой как-то притремся.

— Ну, смотри, — сказал директор, — тебе видней.

Я, само собой, передал разговор Чеклинскому, хотя и понимал, как ему обидно. Ведь он полагал, что через директора надавит на меня, а Донской обманул его ожидания, да еще и получается, что Чеклинский на меня пер на парткоме, а я его защищал перед директором. Но, с другой стороны, не расскажи ему это, получается, что я его за дурака считаю, и что вроде у нас с ним и не общее дело.

Ссориться на рабочие темы мы перестали, уже не помню, то ли поэтому, то ли действительно притерлись, но Леня, надо сказать, не сломался и оставался, если считал это правильным, при своем мнении, не стесняясь его высказывать.

Тут, пожалуй, следует сказать о бытующем мнении, что начальник, дескать, любит покорных подчиненных. Не могу ска-

Вера Харсеева и моя жена Люся

зать обо всех организациях — не знаю, но на производстве так вопрос вообще не стоит.

Подчиненных, четко исполняющих поручаемые им дела, — да, любят. А где таких не любят?

Подчиненных, пытающихся своей болтовней прикрыть свое нежелание или неспособность сделать дело, — да, действительно, не любят. А кому они нужны?

А вот бессловесных подчиненных боишься, ведь их молчание не всегда знак согласия или покорности, их молчание может быть следствием того, что им сказать нечего, т. е. следствием того, что они ничего не поняли, но боятся это показать. И как начнут они исполнять порученное, то тут только держись. Ведь недаром армейские уставы требуют, чтобы командир заставил солдата повторить полученное приказание — понял он его или не понял, но, по крайней мере, надо убедиться, что он его запомнил.

Мне один предприниматель, владеющий в глубинке лесоперерабатывающим предприятием, рассказывал, что обратил внимание на то, что на территории его предприятия мало туалетов, и рабочим приходится далеко бегать. Он приказал мастеру быстренько выкопать в подходящем месте яму и соорудить над ней сортир на два очка. Тот молча и с понимающим видом немедленно бросился исполнять порученное. «В следующий приезд, — рассказывает бизнесмен, — действительно в указанном месте вижу новенький сортир, но какой-то узкий. А я ведь указывал, что на два очка. Подхожу, открываю двери и вижу, что сортир действительно на два очка, но только они не рядом, а один за другим. Спрашиваю мастера, а как вторым очком пользоваться, через голову сидящего на первом? Тот стоит, глазами моргает…»