И начал я преодолевать инстанцию за инстанцией. Из двух десятков московских «специалистов», отметившихся в документах по аттестации ФС-65 на «Знак качества», был только один мужик, бывший заводчанин, который знал, что такое ферросплавы и ферросилиций, и, кстати, именно он был «хороший мужик» и много мне впоследствии помог. Остальные московские «специалисты» были такие дубы, что хоть плачь, хоть смейся. Скажем, в каком-то институте стандартизации баба, естественно, кандидат технических наук и начальник отдела металлургии, упорно называла ферросилиций «феросалицидом», видимо, путая его с аспирином, а когда, наконец, нашла ГОСТ на него, то отказалась подписывать бумаги на том основании, что в нем всего 65 % кремния, а в ГОСТе есть и марка ФС-90, в которой 90 % кремния. При виде такого идиотизма я сначала не знал, что ей сказать, но потом быстро нашелся: «Поймите, в водке 40 % спирта, а в пиве всего 4 %, но это же не значит, что пиво нельзя аттестовать на "Знак качества"». Тетка не нашлась, что ответить, и подписала бумаги со словами: «Я подпишу, но дальше вас все равно не пропустят». И, понимаете, вот такие «специалисты» определяли техническую политику СССР, а потом они же в первых рядах перестройщиков орали, что при проклятом социализме они не получают зарплату «как на Западе».

Наконец, я дошел до инстанции, которая в моем списке стояла с пометкой «говно страшное». Это был директор какого-то учреждения Госстандарта, после его подписи мне в этом учреждении должны были заполнить красивое свидетельство о том, что сплаву ФС-65 присвоен Знак качества, и это свидетельство нужно было везти на подпись самому председателю Госстандарта, имевшему ранг министра СССР. Здание этого учреждения, как мне помнится, имело вид какого-то бывшего предприятия, окна были сплошные и в двух метрах от пола, кабинеты директора и зама имели частично остекленные внутренние стены и разделялись приемной с секретарем. Я сел в приемной дожидаться, когда «говно страшное» меня примет, в это время директор вызвал к себе зама и при открытых дверях начал его поносить самым хамским образом, фактически на глазах секретаря и посетителя. Зам, который и по годам был значительно старше, покорно молчал. Затем дошла очередь и до меня. Как и предполагалось, этот козел сделал вид, что взглянул на мои бумаги, и начал орать, что он такую туфту не подпишет, что партия и правительство взяли курс на повышение качества и т. д. и т. п. После чего он мою папку швырнул в находившуюся в кабинете сбоку от входной двери кучу таких же папок, а их, на глаз, было в этой куче штук 500. Но я заметил, в каком именно месте моя папка приземлилась. После чего этот хам меня выпроводил.

Ситуация была ясная. Это безграмотный и тупой кретин, которого как блатного начальственные родственники посадили на это место. Он лично ничего не понимает и не знает, посему боится принимать решения, за которые ему пришлось бы нести ответственность. Избегает он ответственности именно таким способом — он тормозит все дела подряд, а затем ждет, когда ему позвонит какой-нибудь министр или иное начальство по какой-нибудь конкретной продукции. Получится, что это начальство возьмет на себя ответственность за определение того, качественная это продукция или нет, после чего «говно страшное» бумаги по этой продукции подпишет. А если начальство не позвонит, то он через некоторое время выразит «сомнения» и отошлет их с отказом. Стало ясно, что единственный путь протолкнуть наши бумаги через это «говно» — это ехать в главк и просить, чтобы начальник главка, а лучше какой-нибудь заместитель министра черной металлургии позвонил в это учреждение и походатайствовал за наш ФС-65.

Начальник техотдела главка Герман Васильевич Серов мужик был неплохой, но в плане «Знака качества» он был мой политический противник, поэтому, когда я начал уговаривать его упросить кого-либо из министерского начальства похлопотать за нас, то он и слушать меня не захотел.

А надо сказать, что по приезде в Москву я заболел странной болячкой. С утра все было ничего, но как только я начинал ходить по московским учреждениям, у меня на коже начинали вспухать пятна вроде тех, которые появляются после ожога крапивой или комариных укусов. Начиналось все с подъема стопы, затем пятна ползли по ногам вверх и к концу дня начинали вспухать на лице. Зеркала я с собою не носил, но догадывался, что вид у меня становился ужасненький. И вот как раз во время разговора с Серовым у меня начало распухать лицо, я это понял по тому, что увидел, как очки у меня сами поднимаются вверх — это значит, уже начал распухать нос. Серов сначала в своем раже доказывания нашей глупости этого не заметил, а когда увидал, то перепугался. Я объяснил ему, в чем дело, и попросил не волноваться, поскольку к вечеру эта штука пройдет. Но это возымело обратный эффект, он начал материть мое начальство, которое послало в такую командировку больного человека, тут же попытался дозвониться до завода, чтобы потребовать отозвать меня домой телеграммой, начал убеждать меня срочно улетать домой, так как я и так уже сделал больше, чем кто-либо другой. Короче, он проявил ко мне искреннее участие, которое мне и на хрен было не нужно — мне нужно было, чтобы он убедил кого-либо позвонить тому уроду, а этого Серов делать не хотел.

Но по сути он был прав — я и так сделал все, что мог. Утром я выехал из Ясенево, где ночевал у родственников, на аэровокзал, чтобы купить билет на Павлодар, но не выдержал и снова поехал к этому «говну страшному». Никакого плана не было, я просто хотел еще раз с ним переговорить — а вдруг? Вдруг он встал с «той ноги» или съел чего-нибудь? Вхожу в ту контору, а он выходит мне навстречу… Но все же я поднимаюсь в его приемную и здесь сложилась такая ситуация, что я начал действовать по вдохновению. Когда я входил в приемную, небольшую комнату, из кабинета директора вышла секретарша и оставила двери в кабинет открытыми, я поздоровался, она что-то буркнула, взяла бумаги и пошла в кабинет зама. И тут я немедленно сделал несколько шагов, быстро вошел в кабинет директора, подхватил из кучи папку со своими документами и снова положил ему на стол — прямо на центр стола, а не в корзину «входящие». Тут же вышел и сел на стул для ожидающих приема. Первоначально я хотел, чтобы тот козел еще раз увидел мои бумаги, но поскольку первые шаги авантюры получились, то возник соблазн воспользоваться тем, что зам этого директора безвольная тютя.

Вернулась секретарша и объявила, что директор срочно вызван в Госстандарт, я сделал удивленный вид и попросился к заму, зам согласился меня принять. Я зашел и с деловым видом сообщил, что мой министр — министр черной металлургии СССР — вчера звонил директору и тот пообещал министру, что сегодня утром к 10–00 будет выписано свидетельство на ФС-65, я приехал, чтобы срочно отвезти его председателю Госстандарта, а директора нет! Зам растерялся, начал говорить, что директора срочно вызвали в Госстандарт, что он ничего про это не слышал. Я попросил его посмотреть в кабинете директора, может быть, свидетельство готово и у него лежит? Зам пошел, я за ним, подошли к столу директора, и я уверенно указал на свою папку: «Так вот же эти документы лежат, он, наверное, не успел распорядиться». Зам растерянно взял со стола папку, а ее расположение на столе говорило, что с ней работали, начал звонить в Госстандарт в тот отдел, куда поехал директор, но тот еще не доехал, а сотовых, слава богу, еще не было. Я же начал делать прозрачные намеки, что в порядочной конторе, если обещают министру СССР, то это обещание выполняют, и что отсутствие директора — это не оправдание, поскольку замы для таких случаев и существуют. Зам совсем растерялся, подписал мне бумаги, вызвал исполнителей и распорядился отложить другие работы и срочно выписать мне свидетельство.

Я сбегал в буфет, купил шоколадки исполнительницам и стоял над их душой, чтобы они ни минуты не потеряли — надо было успеть до возвращения директора, иначе тот мог бы прервать эту мою импровизацию. Успел, и когда со свидетельством в портфеле выскакивал из этой конторы, то в дверях вновь столкнулся с уже возвращающимся директором, тот взглянул на меня удивленно, и это прибавило мне прыти — я остановил такси и помчался в Госстандарт.