ПРИНЦИП ЗРИТЕЛЬСКОГО СОТВОРЧЕСТВА

В кино люди разговаривают между собой, а по телевидению - с нами.

Из ответов нигерийских детей французскому журналу «Эроп»

Несколько лет назад венгерский режиссер-документалист Иожеф Мадьяр отправился в ближайшую школу, чтобы узнать, какой мир открывается детям со страниц их первых учебников. Малыш, едва научившийся складывать из слогов слова, декламирует «Песню о тракторе»: «Облака бегут в синем небе, и сердца наши радостно бьются - у меня и у трактора. В нашем поле лучшая в мире пшеница. Посмотри, как она колосится - золотисто-зеленая!» («Золотисто-зеленая?- переспрашивает с недоумением агроном, которому дали прокомментировать этот текст прямо в поле.- Да это же выходит, она незрелая!…») «Тракторист взволнован,- продолжает малыш,- сегодня ему впервые доверили убирать урожай». (Агроном: «Будешь взволнован, когда убирать приходится раньше времени!») «Комбайны стройными рядами плывут по полю, не обронив за собой ни зернышка». («Хотел бы я видеть такие комбайны…»)

«Детям нужно показывать только лучшее,- решительно настаивает в кадре один из преподавателей.- Наш долг - пробуждать в них благородные чувства и идеалы. А о плохом они и сами узнают». «Но это же педагогическое суеверие! - возмущается пожилая учительница.-Нет такого возраста, чтобы ребенок был слишком мал для правды».

Ироничное кинонаблюдение венгерского режиссера («Каков мир?») касается, конечно, не только школьного воспитания. Каким предстает на телевизионном экране мир? В какой мере отражает он драматизм и конфликты реальной жизни? И не слишком ли часто напоминает он нам прелестные картинки из хрестоматии, где солнце всегда в зените, а люди не отбрасывают теней?

На местную студию телевидения пришло письмо. Двадцатилетняя девушка с возмущением рассказывала о продавце газетного киоска, который постоянно грубит своим покупателям и предлагает дефицитные журналы лишь по знакомству. Письмо заканчивалось словами: «Прошу рассмотреть мое заявление и принять меры!»

Вероятно, автору этого обращения телестудия рисуется чем-то вроде исправительно-карающего учреждения, а сам характер ее отношений с аудиторией - подобием улицы с односторонним движением. Позиция зрителя сводится здесь к позиции наблюдателя, которого лишь информируют о достигнутых результатах.

В последние годы создатели телерубрик научились вести репортажи из зала суда и организовывать телевизионные патрули с участием дорожной автоинспекции. В программах различных студий как грибы после дождя возникли телевизионные «ежи» и «необъективные объективы», «горчичники» и «сатирические прицелы».

По следам выступлений принимаются конкретные меры. Продавца киоска переводят на другую работу, недобросовестного водителя снимают с рейса. Но при этом порой складывается странная ситуация: число машин, задержанных с «левым» грузом, отчего-то не уменьшается, а работа продавца в соседнем киоске оставляет, что называется, желать лучшего…

Оказывается, одной, даже самой страстной и бескомпромиссной, непримиримости к беспорядкам и неурядицам еще далеко не достаточно. «Меры приняты… все осталось как было»,- говорят в этих случаях. Сатирические выступления, в которых констатация недостатков не поднимается до их анализа, а смелость факта ценится больше, чем смелость мысли, обнаруживают сегодня весьма ограниченный радиус действия. При всем обличительном пафосе в адрес отдельных лиц и учреждений, виновных в создавшейся ситуации, телеплакат (типа «Не проходите мимо!») не объясняет, почему так могло случиться. Он знает лишь критику следствий, а не причин.

Можно предпринять немало заманчивых путешествий, чтобы показать телезрителю, как прекрасны реки нашей страны. Можно увлекательно рассказать ему, как удивительны люди, живущие на берегах этих рек. Мы получим серию телеочерков - географических, лирических или портретных. Но при всех их достоинствах домашний экран будет все еще оставаться в долгу у общества, если не поставить вопрос иначе: что сделать, чтобы реки, которыми мы гордимся, пребывали и впредь прекрасными? Как добиться, чтобы не скудели у нас на глазах их бесчисленные притоки, не изводился химическими отходами рыбный промысел, а грохочущими моторками - тишина?

Такой ракурс темы вызовет и иную меру зрительской сопричастности. Документалисты апеллируют тут не к высокому чувству прекрасного и даже не к потребности в «роскоши человеческого общения», но в первую очередь - к нашему гражданскому сомышлению.

Академик Л. Ландау любил называть себя узким специалистом. «Меня интересуют только неисследованные явления природы»,- уверял знаменитый физик. Но разве не может считать себя «узким специалистом» и публицист-проблемник, сугубая сфера интересов которого - еще не разрешенные вопросы нашей повседневной реальности?

Уже само выявление тревожащего противоречия, которое должно быть устранено, предотвращает расхождение между тем, что зритель видиг в реальной жизни, и тем, что оказывается в объективе камеры.

Когда- то Аристотель заметил, что государство не должно насчитывать более десяти тысяч граждан. Потому что иначе, собравшись вместе, они не смогут обсуждать государственные дела: находящийся в задних рядах не услышит оратора, не получит возможности обратиться с трибуны ко всем своим соотечественникам и не будет считать себя гражданином.

В наши дни телевидение наряду с газетой и радио стало ежедневным резонатором жизни общества, той трибуной, которая в состоянии предоставить право каждому из нас принять участие в публичном обсуждении государственных дел.

Каковы же конкретные формы и жанры вещания, посредством которых телевидение реализует эти свои возможности?

В замечательной статье Л. Якубинского «О диалогической речи», опубликованной в 1923 году, автор приводит доводы лингвистов, считающих монолог языковой формой в значительной мере искусственной и вторичной.

Известно существование этнических групп, вообще не знающих монолога, в то время как диалогические формы универсальны Наши речевые реакции почти рефлекторны - вопрос непроизвольно рождает ответ. Умению выслушать собеседника зачастую приходится обучать, тогда как готовность в любую минуту прервать говорящего науки не требует. Чтобы удержать внимание, монологу необходима специфическая архитектоника. Само его появление исторически связано с определенными церемониалами (слушают того, кто имеет власть и авторитет). В наше время к числу таких ритуализированных форм монологического общения можно отнести, например, публичные лекции или привычные всем собрания во главе с председателем, который «предоставляет слово» Но никакое собрание, как известно, не проходит без реплик с мест. Стремление к реплицированию обнаруживается в оживленном шушуканье (если оно касается речи оратора), в обмене сиюминутными мнениями - шепотом или в записках,- в «заметках на полях» Официальная форма проявления этой внутренней репликации - прения68.

Жанры, равнозначные прениям, обретают все большую популярность на страницах газет и еженедельников. Многочисленные рубрики позволяют высказать свое мнение десяткам тысяч читателей. Больше того, они вовлекают в орбиту спора, вызывают на разговор.

Но если в газете уже сама возможность публикации почты обещает читателю право голоса, то письмо на телестудию угасает в своем адресате Оно - показатель запросов аудитории, предложение темы, выражение мнения, заявка на участие в передаче, но никак не форма обращения зрителя к зрителям. Такое обращение осуществимо лишь в устной беседе, в живом диалоге. Прямой и непосредственный контакт человека с другими людьми, составляющий первичную, изначальную жизнь слова, - чтобы стать телевизионным, требует экранного воплощения.

Генеалогия многих телерубрик, построенных на разговорном взаимодействии, восходит к передаче, хорошо известной зрителям вот уже более двадцати лет - с 6 апреля 1961 года.