Он явно был в восторге от мысли, что мистер Вирдон и Эди Морган сдались так легко.

– Капитан говорит, к полудню мы будем в гавани, – добавил он. – Не спешите, мисс; море стихает. Когда мы окажемся под защи­той берега, вы будете чувствовать его не боль­ше, чем младенец чувствует покачивание сво­ей колыбели.

Зария рассмеялась и приступила к завтраку с гораздо большим аппетитом, чем в предыдущие дни. Ей стало понятно, почему ее тетя так лю­била яхту и провела на ней последние годы жизни.

Бедная тетя Маргарет! Жаль, что у нее оста­лись лишь смутные воспоминания о ней. На­сколько яснее в памяти сохранились проклятия отца, которые он посылал всем родственникам, включая свою сестру!

«Змеи, ехидны, спекулирующие на челове­ческих чувствах! – однажды разбушевался он. – Глупые сантименты по поводу того, что кто-то случайно имеет тех же родителей! Напи­ши ей, пусть она убирается к черту, и чем быст­рее, тем лучше».

Он бросил Зарии письмо и выскочил из ком­наты, громко хлопнув дверью. Она привыкла отвечать на все его письма и развернула листок, недоумевая, почему тетя вообще написала ему после двух лет молчания.

Письмо было чисто деловым и сообщало о перемещении семейных накоплений из одного банка в другой. В конце была приписка:

Зария решила, что отец разгневался из-за этой приписки, испугавшись дополнительных трат. К тому времени его скупость уже перерос­ла в манию. Он экономил не столько потому, что был вынужден, сколько потому, что это до­ставляло ему удовольствие.

Зария решительно встряхнула головой, чтобы отогнать от себя воспоминания. Нельзя допус­тить, чтобы образ отца снова преследовал и му­чил ее. Какую она проявила слабость и глу­пость, когда сразу после его смерти не связа­лась с тетей, которая, наверное, забыла бы прошлые обиды и пригласила ее к себе! Правда, к тому времени переутомление, недоедание и унижение так подорвали ее здоровье, что ее можно было считать не менее больной, чем многих из тех, за кем постоянно ухаживают. доктора и сиделки.

«Я должна поправиться, просто должна», – сейчас повторяла себе Зария, но вдруг с упавшим сердцем вспомнила о том, что пройдет сорок восемь часов, и ее путешествие подойдет к концу. Она снова останется одна. Рядом не будет Джима, с которым так легко разгова­ривать, не будет Чака. В какую-то долю се­кунды она осознала, что значит для нее Чак, и попробовала рассмеяться: так все было неле­по. Она совсем не знала этого человека, с ко­торым познакомилась так недавно, что даже стыдилась подсчитать точно. Удивительно, но ей стало казаться, будто она знает его всю свою жизнь. В нем было что-то необычайно доброе и сильное, отчего ей хотелось опереть­ся на него, хотя в некотором смысле это он был зависимой стороной. «Мне надо увидеться с ним», – решила она и поспешила закончить завтрак. Ей нечего было надеть, кроме матросских штанов и толстого шерстяного свитера, кото­рые она носила накануне. Она тщательно причесалась, всматриваясь в свое отражение в зеркале. Ах, если бы ее волосы снова стали та­кими же густыми и вьющимися, как были они при жизни матери. В ушах у нее до сих пор звучал материнский голос: «Какие у тебя великолепные волосы, милая! Никогда не забывай причесывать их. Волосы – одно из главных украшений женщины». Какие тогда были у нее густые волосы! Мать часто смеялась: «Того, что приходится состри­гать, на целый матрас хватит!»

Зария улыбнулась этому воспоминанию. Но тут же перед ее глазами возникла другая карти­на. Однажды мать, сев на краешек ее кровати, обняла ее перед сном и поцеловала. «Ты вырастешь и станешь очень красивой, маленькая моя Зария, – сказала она тогда. – Но сколько бы мужчин тебя ни любили, не за­бывай, что у тебя есть мать, и она тоже любит тебя». «Мамочка, разве я смогу об этом забыть!» «Милая моя, все дети когда-нибудь выраста­ют, – продолжала мать. – Надеюсь, что ты встретишь замечательного мужчину, который полюбит тебя. Только помни одно: любовь очень требовательна. В любви человек должен отдавать другому всего себя». «Я буду помнить, мама».

Тогда Зария еще не понимала всего значения материнских слов и часто размышляла над ни­ми – «Человек должен отдавать другому всего себя». Теперь она снова задумалась о них. Ин­тересно, что она чувствовала бы, если бы они с Чаком любили друг друга и по-настоящему об­ручились?

Почему-то эта мысль заставила ее покрас­неть. Зария всмотрелась в свое отражение в зер­кале, но не увидела ничего, кроме кругов под глазами и острых скул.

«Кто может полюбить меня?» – горько поду­мала она и пошла на палубу.

Чак стоял, опершись о поручни, и смотрел на скалистые берега Испании, на простирающую­ся за ними землю и уходящие в небо горы со снежными пиками.

– Как красиво! – непроизвольно воскликну­ла Зария, вставая рядом.

– Доброе утро! Как вы себя чувствуете? – спросил он. – Вижу, вам лучше.

– Почему вы так решили? – откликнулась она.

– Разве сегодня вы не смотрелись в зеркало? Джим рассказывал, как он вас подкармливает. По-моему, его метод уже начал действовать.

– Неисправимый болтун этот Джим! – вос­кликнула Зария. – Однако он так добр ко мне.

– Вас это удивляет? Разве кто-нибудь отно­сился к вам по-другому?

Чак не был готов к тому, как внезапно по­мрачнело ее лицо.

– Иногда, – пробормотала она, отводя взгляд, словно его слова пробудили в ней вос­поминания, которые заставили потускнеть ее счастье в это великолепное утро.

– Забудьте, – серьезно посоветовал он.

– О чем забыть?

– О том, о чем вы сейчас подумали, – отве­тил он. – Никогда не вспоминайте о прошлом, если только это не помогает вам или приносит радость. Прошлое ушло и никогда не вернется. Только будущее имеет значение.

– Такова ваша философия? – спросила За­рия.

– Да, – ответил он. – Надо жить настоящим и с надеждой смотреть в будущее. Все шансы, что завтра будет лучше, чем сегодня. Ну а если не так, что ж, всегда есть послезавтра.

Зария непроизвольно рассмеялась:

– Теперь понятно, почему вы кажетесь таким счастливым.

– А я и есть счастливый, – ответил он.

Улыбка сошла с ее лица.

– Вы не забыли… – начала она и останови­лась. Ведь тот факт, что ее высаживают в Алжи­ре, никак не может сказаться на нем. Там он в любом случае хотел сойти с яхты. Мистер Вирдон и Эди Морган думают, что отправляют в Лондон двоих, а на самом деле она поедет одна, а Чак останется в Алжире.

– Послушайте, Зария… – внезапно по­серьезнел Чак, но тут они услышали голос Эди Моргана, который поднимался по трапу на па­лубу. Чак замолчал, ожидая его появления.

– Черт бы побрал эту ужасную ночь! – воскликнул Эди Морган, увидев Чака. – Если что может удержать меня от морских путеше­ствий, так именно это. Подумать только, мы всю Атлантику пересекли без малейшего ве­терка.

– Средиземное море очень коварно, – спо­койно заметил Чак.

– В этом я и сам убедился, – свирепо огрыз­нулся Эди, перевесившись через поручни и бросив дымящуюся сигару в море. – Вроде бы успокаивается. Хоть за это спасибо.

– К обеду станет совсем тихо, – заверил его Чак. – Как чувствуют себя остальные?

– Виктор говорит, что у него болит голова, – ответил Эди Морган. – Но, по-моему, он про­сто перебрал лишнего.

Он, казалось, подчеркнуто не замечал Зарию. Она была только рада этому, хотя и находила такое поведение крайне невежливым.

Яхта продвигалась вперед. Берег защищал судно от ветра, и качка совсем прекратилась. Тем не менее прошло довольно много времени, прежде чем Виктор Джакобетти показался на палубе.

– Какого дьявола ты выбрал такое место? – обратился он к Эди Моргану.

– Если ты знаешь дыру получше, то выбирал бы сам! – Ответ прозвучал резко, как пистолет­ный выстрел.

– Лулу придется попотеть, добираясь сюда.

– Она на машине, разве не знаешь? – рявк­нул Эди. – Сейчас уже начался туристский се­зон. В чем дело? Становишься беззаботным?