Окончив работу, мы с Кари стали играть на берегу. Тут нас отыскала Копи. Сперва она уселась слону на шею и принялась лопотать. Потом спрыгнула на песок и побежала вдоль берега. Кари пустился за ней. Они долго кружили по песчаным отмелям, пока я не потерял направления; я был уверен, что животные знают, куда бегут. Но обезьяна завела нас в ловушку; мы попали на песок-плывун, и Кари увяз в нем. Всякий раз, как он пытался высвободить ноги, он уходил в него глубже и глубже. Несчастный так испугался, что хотел ухватиться за Копи хоботом, но та увильнула.

Я вытащил нож, перерезал веревки, которыми был привязан матрац, и скинул его со спины слона. Кари ступил на него, но матрац не помог. Слон беспомощно шарил в воздухе хоботом, ища опоры. Вдруг я увидел, как хобот поднялся кверху и потянулся ко мне. Кари хотел стянуть меня наземь и на меня наступить! Хобот полз ко мне, как удав. Было тихо; слон перестал трубить. Обезьяна визжала на дереве. Я спрыгнул со спины слона, упал на землю, встал и пустился бежать. Кари трубил и звал на помощь. Он погрузился в песок уже по грудь. Задние ноги его увязли меньше, он стоял наклонно, и из-за этого ему было еще трудней подняться.

Я побежал в деревню и позвал людей. Пока мы подоспели с досками и веревками, Кари спереди засосало уже по шею; он высоко поднял хобот, чтобы дышать. Единственное, что можно было сделать — это заставить слона вытащить себя своими же силами. Мы привязали веревку к дереву и бросили Кари конец. Слон ухватился за него хоботом и начал тянуть. Веревка дрожала и пела, как телеграфный провод, дерево стонало, но слон только чуть-чуть продвинулся вперед, и его задние ноги глубже ушли в песок.

— Подсунь ему доски под брюхо, — сказал кто-то, и мы с братом кое-как пропихнули под брюхо слона две широкие доски. Кари перестал погружаться глубже, но под ноги мы не могли подложить ему досок, и он все равно обречен был на гибель. Оставалось еще последнее средство: впрячь в лямку другого слона. У нас в деревне в ту пору не было слонов: все разошлись на работу по пристаням и заводам. Уже темнело, когда я пустился бежать на лесопилку. Я не замечал дороги, не слышал звериных голосов — я бежал, не отдыхая, двадцать километров. Но я достал второго слона. Это был не просто слон, это была мать моего Кари.

Чуть забрезжил день, когда мы были у реки. Кари я застал в том же положении, в каком оставил. Он бросил канат, за который держался, но глубже не увяз. Мы устлали песок вокруг него досками, и теперь он уже не пытался хватать нас, чтобы бросить себе под ноги: он понял, что мы стараемся спасти его. Испробовав прочность досок, мы спустили с привязи мать Кари. Она обвила хоботом его шею и начала тащить, но он захрипел: она его едва не задушила.

Тогда брат сел с товарищем в лодку, подъехал к Кари со стороны реки и перехватил канатом его тело под зад. Другой конец каната обвязали вокруг матери. Она влегла в лямку, и сила ее оказалась так велика, что передняя часть тела Кари высвободилась из песка, и его короткие ноги повисли в воздухе. Она протащила его немного, канат лопнул, и передними ногами Кари упал на доску. Теперь увязли задние, и нам снова показалось, что спасти его невозможно.

Но положение было не так уж плохо. Теперь под слона легко было подвести новый канат. На этот раз мы сложили веревку вдвое, а вторую веревку, привязанную к дереву, дали Кари, чтобы он помогал нам. Бедняга был так утомлен, что мне пришлось ударить его анком. С помощью матери ему удалось вытащить из песка свой круп, потом поставить на доски одну ногу и вторую.

Вся деревня кричала от радости, когда Кари ступил на твердую почву. Обезьянка мигом слетела с дерева и уселась к нему на шею. Она очень радовалась спасению друга. Но Кари было не до нее; он стряхнул ее прочь. С какой жадностью слон набросился на зеленые ветки! Не было человека во всей деревне, который не угостил бы моего Кари.

Я получил хороший урок. Никогда больше я не доверюсь теперь обезьяне, потому что у обезьяны ветер гуляет в голове.

Лесопилка

Наконец мы с Кари начали работать на лесопильном заводе. В несколько дней он научился ворочать огромные бревна, как будто всю жизнь ничего другого не делал. Он вытаскивал тяжелые стволы из чащи на просеку; те, что полегче, поднимал хоботом и складывал их одно на другое правильными штабелями. Штабеля получались у него ровные, точно сложены были по нитке. Старый слон помогал ему. Если попадалось бревно, которое Кари одному было не под силу, они вдвоем брали его с двух концов и вместе взваливали на платформу.

Большую часть работы на лесопильне делали электрические машины. Слоны доставляли из леса бревна и сбрасывали их возле машин. Пилы разрезали бревна на части, потом слоны складывали напиленный лес.

С механиками, которые управляли машинами, Кари не ладил. И с нами, погонщиками, и со слонами они обращались, как со своими рабами. Все они пили ром и ели мясо. Слон не любит запаха вина, и запах мяса ему противен.

Кари всегда вставал в половине пятого, и мы отправлялись работать. В полдень мы шли купаться, и я отводил его под навес. А через два часа мы снова принимались за бревна. Вечером я привязывал его под навесом, а сам укладывался спать в гамаке снаружи.

Однажды ночью я слышу — Кари трубит во всю мочь. Я спрыгнул с гамака и скорей к слону, в сарай. Смотрю — два пьяных механика забавляются: зажигают спички и бросают их в слона. Кари, как всякий зверь, боялся огня; в его голосе слышны были страх и ярость.

— Перестаньте мучить слона, он этого вам не спустит! — закричал я. Но пьяные механики прогнали меня вон и продолжали свое занятие. Видя, что я ничем не могу помочь своему другу, я расстегнул его цепи и оставил привязанной одну только ногу.

Слоновая цепь обычно загоняется на два метра в землю, потом закрывается цементом и землей. Слону редко удается порвать такую цепь, но в случае пожара Кари справился бы с нею наверняка. Я же боялся, как бы от шуток негодяев не занялся сарай. Однако эта ночь прошла спокойно.

Прошло несколько дней. Я, кончив работу, привязал Кари под навесом, а сам улегся в гамак. Поздно вечером меня опять разбудила труба слона — вопль отчаяния и гнева. Негодяи взялись за прежнюю забаву. Они переходили, пошатываясь, от слона к слону и дразнили усталых животных. Со страхом осмотрел я сарай Кари. Он покрыт был соломенной крышей, стены были кое-как обмазаны глиной, и ворох бамбука лежал на полу. Кари всегда ел ветви, и на полу вырос ковер из сухих листьев. Я не стал разговаривать с пьяными англичанами. Тонкая струйка дыма подымалась уже от листьев.

«Кари сгорит», — подумал я, бросился в сарай и разомкнул цепи.

Кари оглушительно затрубил, вырвался из-под навеса, сшиб с ног мучителей и в мгновение ока одного из них раздавил в лепешку. Потом затрубил громче прежнего и, размахивая хоботом, понесся по лагерю. Таким я его никогда не видел: он совсем обезумел. Я влез на высокий баньян, где Кари не мог достать меня, лежал на суку и смотрел вниз.

Прежде всего слон ринулся к автомобилю, стоявшему рядом с сараем, — к автомобилю старшего механика. Он превратил его в кашу мятой стали и жести, точно машина была картонной. Потом слону на глаза попался сам старший механик с двумя другими людьми. Кари помчался к ним, но они знали, что значит иметь дело со взбесившимся слоном, и скрылись в доме. Кари сорвал хоботом часть соломенной крыши бунгало, круто повернул, бросился к двум новым повозкам, которые стояли перед воротами дома. Он разбил их в щепу. Бык мирно пасся посреди луга. Кари настиг его и обвил его шею хоботом. Бык упал мертвым, а через минуту Кари исчез с глаз.

Две недели о нем не было ни слуху, ни духу. Я ждал, что он вернется ко мне, но не дождался. Он забежал в джунгли и зашел так далеко в чащу, что потом не мог уже вернуться назад. Когда бешенство оставляет слона, он никогда не может вспомнить, по каким дорогам проходил он в беспамятстве.

А, может быть, после жестокой обиды, которую нанесли ему люди, он не хотел покидать родных свободных лесов…