Ее глаза сверкали, дыхание участилось. Она наклонилась и поцеловала его. Нил протестующе воскликнул:

— Женщина, вы рехнулись? Неужели вам неведом стыд?

— Нет.

— Чего вы от меня хотите?

— Любви.

— Да за кого вы меня принимаете?

— Ты — такой же мужчина, как и любой другой, — спокойно ответила Дарья.

— Вы думаете, после всего того, что сделал для меня Ангус, я смогу завести шашни с его женой? Я восхищаюсь им, как никем другим. Он — замечательный и стоит дюжины таких, как вы и я вместе взятые. Да я скорее покончу с собой, чем предам его. Не представляю себе, как вы можете думать, что я способен на такую подлость?

— Дорогой мой, ты несешь чушь. Какой ему от этого вред? Никакой трагедии нет. В конце концов, жизнь так коротка. Если мы — не дураки, то не должны отказываться от удовольствий, которые она нам дарит.

— Словами зло в добро не превратить.

— Я об этом ничего не знаю. Только думаю, что утверждение это весьма спорно.

Нил в изумлении смотрел на нее. Она сидела у его ног, совершенно спокойная и невозмутимая.

— Вы знаете, что в клубе я ударил человека, потому что он оскорбительно отозвался о вас?

— Кого же?

— Бишопа.

— Грязная тварь. И что он сказал?

— Сказал, что у вас были любовники.

— Не понимаю, почему люди не могут заниматься только своими делами? И потом, кого волнует, что они болтают? Я люблю тебя. Я еще никого так не любила. Я просто больна этой любовью. Этой ночью, когда Ангус уснет, я приду к тебе. Он спит, как убитый. Никакого риска нет.

— Вы этого не сделаете.

— Почему?

— Нет, нет, нет! — выкрикнул перепуганный Нил.

Дарья внезапно вскочила и ушла в дом.

Манро вернулся в полдень, и во второй половине дня они занимались привычными делами. Дарья, как иногда случалось, работала с ними, пребывая в превосходном настроении. Манро даже предположил, что она, наконец-то, по достоинству оценила походную жизнь:

— Да не так все и плохо, — призналась Дарья. — Сегодня я просто счастлива.

Она поддразнивала Нила и не обращала внимания на то, что он молчалив и старается не смотреть на нее.

— Нил нынче очень тихий, — заметил Манро. — Полагаю, вы еще не оправились после болезни.

— Что-то не хочется разговаривать.

Нила не отпускала тревога. Теперь он точно знал, что Дарья способна на все. Ему вспомнились истерики Настасьи Филипповны в «Идиоте», и он чувствовал, что Дарья тоже не будет себя сдерживать. Он не раз видел, как она устраивала разнос боям-китайцам, и знал, что она может полностью утратить контроль над собой. Дарья приходила в исступление, если сразу не получала желаемого. К счастью, она столь же быстро могла потерять интерес к тому, без чего только что жить не могла, и больше к этому не возвращалась, если ее удавалось отвлечь. Именно в таких ситуациях Нила особенно восхищала тактичность Манро. Он не раз смеялся про себя, наблюдая, как хитро, но при этом и деликатно, Манро сводил на нет вспышки гнева своей супруги. Именно ее отношение к Манро больше всего возмущало Нила. Манро — святой! Именно он вытащил ее из нищеты, спас от унижений, взял в жены. Дарья обязана ему всем. Элементарная благодарность требовала, чтобы она держала при себе те мысли, которые озвучила этим утром. Это мужчинам положено добиваться любви, и многие мужчины так и поступали, но для женщины… это отвратительно. Страсть, которую он видел на лице Дарьи, аморальность ее поведения шокировали его.

Нил задался вопросом, действительно ли она посмеет прийти ночью в его комнату? И успокоил себя, что вряд ли решится на это. Когда же наступила ночь, и они улеглись спать, его охватил такой страх, что он так и не мог заснуть. Лежал с открытыми глазами, озабоченно прислушиваясь к тишине, нарушаемой лишь монотонными криками совы. Сквозь тонкую стену из сплетенных пальмовых листьев до него доносилось ровное дыхание Манро. Внезапно он почувствовал, как кто-то крадется в его комнату, и громко спросил:

— Это вы, мистер Манро?

Нил заранее продумал, как ему поступить, если Дарья действительно осмелится прийти к нему.

Манро тут же проснулся. А Нил продолжал:

— Кто-то в моей комнате. Я подумал, что это вы.

— Все хорошо, — подала голос Дарья. — Это всего лишь я. Мне не спится, вот и решила встать и выкурить сигарету на веранде.

— Понятно, — ответил Манро. — Смотри, не простудись.

Дарья вышла на веранду, и Нил увидел, как вспыхнула спичка, когда она прикуривала. Наконец, она вернулась, и он слышал, как она легла.

Утром Нил ушел в джунгли до того, как Дарья проснулась, а в лагерь постарался вернуться позже Манро. Ему удалось не сталкиваться с ней до самого вечера. Но, когда стемнело, Манро оставил их на несколько минут, чтобы поставить ловушки для мотыльков.

— Зачем ты ночью разбудил Ангуса? — спросила она злым шепотом.

Нил молча пожал плечами, продолжая заниматься своим делом.

— Боялся?

— У меня есть свои представления о порядочности.

— Какой же ты ханжа!

— Лучше быть ханжой, чем грязной свиньей.

— Я тебя ненавижу!

— Вот и оставьте меня в покое.

Лицо ее исказилось, и неожиданно она влепила ему пощечину. Нил покраснел, но никак не отреагировал. Вернулся Манро, и оба сделали вид, что поглощены своими делами.

Несколько следующих дней Дарья разговаривала с Нилом только за столом или по вечерам. Не сговариваясь, они пытались скрыть от Манро, что их отношения дали трещину. Но усилие, с которым Дарья заставляла себя прерывать тягостное молчание, бросилось бы в глаза любому человеку, чуть более подозрительному, чем Ангус, иногда же Дарья не могла сдержаться и говорила Нилу какую-нибудь колкость. Вроде бы подшучивала над ним, но из ее шуток торчали очень уж острые шипы. Она умела задеть за живое, но он старался не показывать, что ему больно.

Однажды Нил вернулся из джунглей ко второму завтраку и с удивлением обнаружил, что Манро еще нет. Дарья лежала на веранде, пила джин с горькой настойкой, курила. Не произнесла ни слова, когда он прошел мимо, чтобы умыться. Через минуту в его комнату вошел бой-китаец и пригласил Нила к завтраку.

— А где мистер Манро? — спросил Нил, садясь за стол.

— Он не придет, — ответила Дарья. — Просил передать, что нашел очень хорошее место и вернется только к вечеру.

Они позавтракали в полном молчании, и Нил ушел в дом переодеться. Вскоре он появился в тропическом шлеме и со снаряжением для ловли насекомых, хотя обычно во второй половине дня никуда не отлучался.

— Куда это ты направился? — резко спросила Дарья.

— В джунгли.

— Почему?

— Я не устал, а здесь мне особо делать нечего.

Дарья внезапно разрыдалась.

— Как ты можешь быть таким бессердечным? Это жестоко, так меня мучить!

Нил смотрел на нее с высоты своего немалого роста, на его красивом флегматичном лице читалось раздражение.

— Что я такого сделал?

— Вел себя по-скотски. Пусть я плохая, но не заслужила таких страданий. Я делала для тебя все. Любое твое желание исполняла с радостью. Как я несчастна!

Нил в растерянности переминался с ноги на ногу. Он ненавидел и боялся ее, однако сохранил прежнее уважение, не столько как к женщине, а потому, что она была женой Ангуса Манро. Дарья продолжала безудержно рыдать. И Нил не выдержал.

— Если бы вы действительно питали ко мне теплые чувства, то не захотели бы, чтобы я проявил себя негодяем. Неужели для вас ничего не значит полное доверие, какое оказывает нам ваш муж? Он никогда и мухи не обидит. Я бы перестал уважать себя, если бы предал его. Почему вы не оставите меня в покое?

— Ты думал, я хотела влюбиться в тебя?

— Вам должно быть стыдно.

— Стыдно? Глупость какая-то! Господи, ну, что я такого сделала, чтобы страдать из-за этого напыщенного осла?

— Вы говорили о том, что делали для меня. А что Манро сделал для вас?

— Манро надоел мне до смерти. Меня от него тошнит, до смерти тошнит!

После этого ошеломляющего признания Нил засомневался в том, что в Куала-Солоре ему сказали неправду. Тогда он отказался поверить, и даже теперь не мог до конца убедить себя, что она — воплощение порока. Пугала сама мысль о том, что Ангус Манро, такой доверчивый и чуткий, живет в блаженном неведении. Не могла она быть такой ужасной.