Погода несколько дней подряд стояла относительно мягкая для зимы, но из-за болезни одной из жен Матонаби мы двигались очень медленно, поэтому добрались до реки Сил только тринадцатого.

Дичи там оказалось мало, поэтому мы уложили больную женщину на сани, и теперь индейцы проходили в день столько, сколько позволял им груз.

Шестнадцатого дошли до Эгг-ривер (Яичной реки), где Матонаби заранее укрыл кое-какие припасы. Но там, к нашему великому прискорбию, обнаружилось, что кто-то из тех индейцев, с которыми комендант вначале вел торговлю и которых потом прогнал, начисто ограбил тайник. Это была весьма ощутимая потеря, потому что дичи совершенно не стало, а мои индейцы, не ожидавшие такого жестокого удара, слишком вольно расходовали овсяную крупу и другие продукты, полученные в крепости.

Тем не менее потеря была воспринята с величайшей стойкостью, и я не слышал ни от кого ни единого слова о мести грабителям в случае, если тех удалось бы обнаружить. Единственным видимым результатом этого события было общее стремление двигаться как можно быстрее, и несколько дней подряд мы шли от темна до темна. А так как дни были коротки, сани тяжелы, а дорога очень плохая, лишь изредка удавалось преодолевать больше шестнадцати — восемнадцати миль в день.

Восемнадцатого мы обнаружили следы множества оленей, но свежих отпечатков не было. Однако благодаря тому, что прошедшие до нас этим путем индейцы добыли оленей больше, чем могли съесть, на местах их стоянок мы нашли куски оленьих туш. Находка очень обрадовала нас, хотя она лишь слегка подкрепила наши силы.

С 19-го потянулась бесплодная равнина, по которой мы шли с пустыми желудками, пока не достигли 27 декабря небольшого леска, где удалось добыть несколько оленей. Индейцы ели весь день напролет, но надо сказать, что мы действительно совершенно изголодались — за последние три дня во рту у нас не было ни крошки.

Должен признаться, что никогда еще не доводилось мне встречать рождество так неприметно и скудно. Индейцы же мои тем не менее приободрились, а когда стали попадаться свежие следы оленьих стад, то было решено, что самая тяжелая половина зимы миновала.

Теперь мы двигались на северо-запад, придерживаясь края лесной полосы, где искривленные сосенки мешались с карликовым можжевельником, и 30 декабря дошли таким образом до застывших берегов озера Айленд. Там индейцы подстрелили двух оленей, но у животных совсем недавно закончился гон, поэтому мясо оказалось почти непригодным. Матонаби тут серьезно заболел, и я на основании его жалоб заключил, что болезнь проистекала от непомерного количества поглощенного им мяса. Такое нередко приключается с индейцами, когда они, поев этак за шестерых, чувствуют некоторое недомогание, но даже слышать не хотят, что их болезнь — от обжорства.

Однако, несмотря на их явную несдержанность в еде после успешной охоты, голод они переносят с такой стойкостью, которой, как говорится, легче восхищаться, чем подражать. Нередко я был свидетелем их веселья и шуток даже на третий день поста, как будто воздержание было добровольным. Так, например, они бесхитростно и весело подначивали друг друга, спрашивая, нет ли у кого желания позабавиться с женщинами.

После двух дней пути по льду озера Айленд, в первый день 1771 года, мы дошли до лагеря, раскинутого семьями двух моих проводников. Там оказалось более двадцати женщин и детей и лишь двое мужчин, у которых к тому же не было ни ружей, ни пуль, поэтому все жили только рыбой и редко попадавшимися в силки кроликами. Забрав этих людей с собой, мы прошли еще семь миль, прежде чем, добравшись до западного берега озера и убив там двух оленей, остановились на ночлег.

В месте нашей переправы озеро Айленд достигало около тридцати пяти миль в ширину, но в длину (с северо-востока на юго-запад) было гораздо больше. Озеро было буквально нашпиговано островами, так близко расположенными друг к другу, что местами напоминало запутанный клубок речек и ручьев. Обычно жены и родственники большинства индейцев, направляющихся в Форт Принца Уэльского по осени, остаются ждать прихода своих мужчин на одном из этих островов.

Покинув берега озера, мы продолжили путь, немного отклоняясь то к северу, то к западу, двигаясь с неутомительной скоростью восемь-девять миль в день. С питанием приходилось туго до 16 января, когда мы добыли двенадцать оленей, после чего было решено сделать на несколько дней остановку, чтобы насушить мяса. Двадцать второго нам повстречался первый местный индеец с тех пор, как мы покинули Форт, хотя пройдено было уже несколько сот миль: можете судить, сколь редко населена эта часть страны.

Аборигены знают, что в здешних краях есть огромные области, не способные прокормить даже одного-единственного человека, хотя бы он все время кочевал. В редкой речке или озере совсем нет рыбы, но постоянная неуверенность в том, удастся ли добыть ее столько, чтобы прокормиться, делает местных индейцев достаточно осторожными и не позволяет всецело полагаться на эти дары природы, ибо слишком часто в прошлом слепая зависимость от природы приводила к голодной смерти сотни и сотни их предков.

Третьего февраля снова вышли к Бесплодным землям, но олени по-прежнему держались в лесу, поэтому мы повернули на запад, чтобы не лишиться надежного источника пропитания.

Переправившись через реку Катавачага[14], мы вышли к Косид-Уой — озеру Куропатки и ступили на его лед 7 февраля. Невозможно передать, сколь обжигающим был в тот день мороз, однако скорость нашего передвижения оказалась поистине поразительна — большинство мужчин преодолели переход за два часа, но женщины, тянувшие больший груз, продвигались гораздо медленнее.

Несколько индейцев обморозились, но сильнее всех — одна из жен Матонаби, у которой бедра и ягодицы покрылись коркой льда, а когда лед стаял, на коже вскочили огромные волдыри величиной с овечий пузырь. Мучения бедной женщины усугублялись насмешками товарок, говоривших, что ей досталось поделом — не будет больше так высоко подвязывать полы своей одежды. Должен признаться, я не принадлежал к числу сочувствовавших ей, так как она слишком уж старалась выставлять напоказ стройность своих ног; ее подвязки были всегда на виду, что не почитается здесь предосудительным, однако слишком легкомысленно для суровой зимы в высоких северных широтах.

Еще много дней мы шли на запад, не выходя за пределы лесной зоны. Олени были многочисленны, и индейцы добывали их столько, что нам частенько приходилось задерживаться на одном месте по три-четыре дня, чтобы съесть всю убоину. Нередко приходилось оставлять много несъеденного мяса, однако для кочевого народа такое поведение извинительно, ибо очень мала вероятность, что они в скором времени вновь попадут в те же самые места. Это дает им оправдание в собственных глазах, и они не замечают недальновидности такой расточительности.

Оленьи стада не редели, и Матонаби заверил меня, что нам лучше всего до весны, пока олени не начнут перекочевывать в тундру и мы не сможем двигаться вслед за ними, стараться добывать их как можно больше и есть свежее мясо. Поэтому мы продвигались вперед очень медленно и дошли таким образом до Уолдайа, или Щучьего озера, из которого вытекает река Дубонт. Там мы повстречали племя северных индейцев, зазимовавших на берегу озера: они также нашли здесь обильную пищу, добывая оленей загонным способом.

Рис. 1. Путешествие Хирна в 1770–1772 гг.

Когда индейцы хотят построить такой загон, то вначале они отыскивают путь кочевки оленей, выбирая те участки, где он проходит через озеро или другое открытое место. Затем приступают к сооружению кругового загона, строя крепкую загородку из ветвистых деревьев. Сам я видел загон длиной в милю, но мне рассказывали, что строят и более длинные. Дверь загона не шире обычных ворот, а внутреннее пространство все перегорожено изгородями наподобие лабиринта. У каждого выхода из отсека загона насторожена петля из сыромятных ремешков, привязанная к дереву или, если местность не очень лесистая, к бревну, с которым оленю далеко не уйти.