С Дмитрием Константиновичем я впервые познакомился, когда после долгого пребывания в Болгарии вернулся в свой полк, куда великий князь был зачислен во время моего отсутствия. В полку он мало с кем сходился и никакой выдающейся роли не играл. Причиной были страшная застенчивость и педантическое распределение дня. Все его время уходило на служебные занятия, чтение и самообразование, а также на аккуратное посещение богослужений. Кроме того, Дмитрий Константинович строго придерживался «сухого режима» — не пить ни вина, ни других спиртных напитков — и избегал мало-мальски фривольных разговоров. Поэтому он посещал лишь официальные собрания.

Великий князь мне позже рассказывал, почему никто из сыновей генерал-адмирала Константина Николаевича не стал моряком. Оба старших брата вышли в офицеры: Николай Константинович — в конную гвардию, а Константин Константинович — в Измайловский полк. Дмитрия же Константиновича с детства предназначали в моряки. Безумно любя лошадей, великий князь просился в конногвардейцы, как и старший брат, но отец заявил, чтобы он не смел даже мечтать о гвардии, а готовился в моряки. Его Высочество подчинился, надел морскую форму и был отправлен в учебное плавание. Оказалось, что он моря не переносит и страшно страдает от морской болезни. Вернувшись домой, под впечатлением морских передряг, великий князь усердно помолившись, отправился в кабинет к родителю. Он стал на колени перед отцом и умолял избавить его от морской службы. Константин Николаевич ничего слышать не хотел. «И Нельсон, — говорил он, — страдал морской болезнью, а все же стал знаменитым адмиралом». Наконец сжалилась мать, и лишь после долгих ее просьб строгий родитель согласился отдать Дмитрия Константиновича в конную гвардию. Так как старший брат в бытность в полку вел жизнь весьма рассеянную, то Дмитрию Константиновичу была дана строгая инструкция: ему не подражать. По добросовестности натуры он родительский приказ исполнял пунктуально.

Уже командуя конногренадерским полком, Дмитрий Константинович, убедился, что «сухой режим» мешает его сближению с офицерами и исходатайствовал у своей матушки разрешение пить вино. После этого он скоро сдружился с полком и имел прекрасное влияние на офицеров, которые его искренне любили.

Я ближе сошелся с Дмитрием Константиновичем на «лошадином вопросе». Узнав Его Высочество и преодолев его застенчивость, я искренне привязался к нему. Когда Александр III поручил Дмитрию Константиновичу произвести опыт снаряжения кавалерии лошадьми через государственное коннозаводство, великий князь просил государя дать ему в помощь меня как более опытного в приемке лошадей. И в течение многих лет я помогал великому князю, состоя при военном министре по кавалерийской части. Два года мы ездили с Его Высочеством по заводам, а затем я гостил у него в Дубровке, где мы вместе составляли отчет о нашей командировке.

В наших странствиях нам приходилось заезжать в такие захолустные города, куда, конечно, никто из членов царской семьи, да и из других высокопоставленных лиц, никогда не заглядывал. Дмитрий Константинович, по своей скромности, старался по возможности избегать всяких встреч и приветствий. Но стоило мне заикнуться, что его долг как великого князя показаться собравшемуся народу, и он, как ему это ни было трудно, выходил и очень хорошо отвечал на приветствия. Но затем Его Высочество убегал в свое купе и опускал занавески, чтобы его больше не беспокоили.

Помню, как-то раз мы услышали, сидя в купе, разговор двух парней:

— Ну что, видал великого князя: каков он?

— Человек как человек, только «долготелистый».

— А звезда у него на груди была?

— Нет.

— Так, пожалуй, это и не великий князь…

Надо заметить, что у всех Константиновичей, и особенно у великого князя Дмитрия, были длинные шеи при высоком росте. Великому князю очень понравился данный ему крестьянином эпитет, и он много раз его потом вспоминал…

Относительно государственной службы великих князей Дмитрий Константинович высказывался так:

— Конечно, великие князья должны проходить службу субалтерн-офицерами в частях, но так, чтобы с ними обращались наравне с прочими офицерами. Если полюбят строевую службу, пускай двигаются в общем порядке. Однако назначение их на высшие должности я не считаю правильным, так как все же они безответственны. Если же у них окажутся непорядки, то это уменьшит престиж государя.

— А вы бы приняли заведование государственным коннозаводством?

— Охотно бы принял, если бы приходилось заведовать только лошадьми. Но там есть люди, и вы видели, с какими недостатками. Знаю, что меня прочат на это место, и чувствую, что в деле выращивания конного состава я мог бы быть действительно полезен, но с людьми, боюсь, не справлюсь. Не принять этого назначения я не могу. Но приму с условием, что меня освободят от службы, как только я увижу, что с делом справиться не могу.

Однажды великий князь поручил мне передать довольно значительную сумму на поддержание бедной церкви в деревне, через которую мы проезжали. Я ему заметил:

— При таких щедрых дарах вам, пожалуй, не хватит ваших удельных доходов.

— Удельные деньги нам даются не для того, чтобы мы на них сибаритствовали, а для поддержания престижа широкой помощью и добрыми делами.

Незадолго до войны Дмитрий Константинович, которого я давно не видел, протелефонировал мне и попросил выбрать день, когда я буду свободен, чтобы отобедать у него и потом посидеть. За обедом Его Высочество огорченно жаловался, что никто из его многочисленных племянников лошадей не любит и коннозаводством не интересуется. А поднятие и постепенное улучшение русских пород требует работы нескольких поколений.

Мечтой великого князя было воскресить орловско-ростопчинскую породу лошадей, постепенно улучшая ее подбором и воспитанием. Достигнутые им результаты были, действительно, поразительны.

Пожертвовать свой завод государственному коннозаводству он боялся, так как там работали по той системе, которая временно была в моде.

После обеда Дмитрий Константинович принес проект своего духовного завещания, и мы до поздней ночи обдумывали, как упрочить будущность завода, в который великий князь вложил и все свое состояние, и всю свою немалую энергию.

Было решено, что Его, Высочество еще раз позовет меня, чтобы до представления завещания на утверждение государю окончательно решить вопрос о заводе. Вскоре началась война, а за нею последовала революция. Случайно я узнал, что Дубровский завод разграблен, жеребым кобылам вспороли животы, как и на заводе князя Владимира Орлова. Сам же великий князь был расстрелян в Петропавловской крепости 15 января 1919 года вместе с великими князьями Павлом Александровичем и Николаем Михайловичем. Жаль такого хорошего человека и жаль гибели умело созданного им серьезного государственного начинания.

У фельдмаршала, великого князя Николая Николаевича старшего, были два сына — Николай Николаевич младший и Петр Николаевич. Перед тем как описывать младшее поколение, расскажу о своей встрече с их родителем, характерной для старшего поколения императорской фамилии.

В 1874 году я был вольноопределяющимся — одним из первых в Конном полку. Тогда переводили от рекрутских наборов со сроком службы в 15 лет к общевоинской повинности. Я и мои товарищи из гвардии держали офицерский экзамен в Константиновском пехотном военном училище, впоследствии артиллерийском, на Загородном проспекте. Нас экзаменовалось человек 20, из них 6–7 из гвардейских кавалерийских полков. Помню до сих пор, что было четверо кавалергардов — князь Михаил Дондуков-Корсаков, Богдан Хвощинский, Ладышенский и князь П. Вяземский и два лейб-гусара — Сафонов и граф Рибоньер. Я был единственным конногвардейцем.

К нам присоединились еще два армейских вольноопределяющихся — князь Сергей Алексеевич Кропоткин и Ушаков. Наша компания во время экзаменов быстро сошлась, и мы виделись ежедневно. По окончании каждого экзамена мы вместе посещали находившийся против училища серапинский трактир. Это было очень опасно, так как нижним чинам в то время вход в трактиры и рестораны строго воспрещался. Поэтому мы ходили в трактир с заднего хода, откуда и попадали прямо в отдельный кабинет, где хозяин редким гостям «из господ» давал завтраки по особому заказу. Обыкновенные посетители, лавочники и мастеровые, сидели в двух залах за столиками и пили без конца чай с блюдечка.