Бонапарт сумел вырвать у Вас в Тильзите согласно на разрыв с англичанами, на войну со Швецией и даже на это новое несчастное свидание. И вот пусть прошлое послужит Ван уроком для будущего. Это свидание исторгнет от Вас новые кровавые меры, розню, оно повлечет за собой гибель вашей страны и, в конце концов, даже вашу собственную. Вы согласитесь действовать против Австрии, против всех врагов Бонапарта, Вы разделите его намерения, будете действовать для него, подкапываясь таким образом под самого себя, потому что разве не очевидно, что, ослабляя силы государств, оказывающих сопротивление Бонапарту, Вы истощаете самого себя и в равной мере увеличиваете силы, которые он когда-нибудь выставит против нас.

Ради Бога, Александр, уклонитесь от этого свидания, уважение народа утрачивается легко, но не столь же легко завоевывается обратно.

Ваше письмо, дорогая матушка, и предмет, о котором оно говорит, налагают на меня обязанность отвечать на него с доверием и откровенностью, на которую я чувствую себя способным.

Не входя во все подробности, которые повлек бы за собой спор об общем положении дел за границей, я ограничусь указанием на некоторые факты, которые, как мне кажется, трудно опровергнуть, не попирая истины.

После несчастной борьбы, которую мы вели против Франции, последняя осталась наиболее сильной из трех еще существующих континентальных держав, и по своему положению, по своим средствам, она может одержать верх не только над каждою из них в отдельности, но даже над обеими взятыми вместе.

Не является ли в интересах России быть в хороших отношениях с этпм страшным колоссом, с этим врагом поистине опасным, которого Россия может встретить на своем пути?

Для того, чтобы было позволено надеяться с достаточным основанием, что Франция не будет пытаться вредить России, нужно, чтобы она была заинтересована в этом; одна лишь польза является обычным руководящим началом в политической деятельности государства. Нужно, чтобы Франция могла думать, что ее политические интересы могут сочетаться с политическими интересами России, с того момента, как у нее не будет этого убеждения, она будет видеть в России лишь врага, пытаться уничтожить которого будет входить в ее интересы. Если какая-нибудь надежда на мир на континенте вероятна, то разве но путем единения между Россией и Францией можно надеяться осуществить ее?

Можно ли ожидать, чтобы Наполеон не зпал о превосходстве своих сил, своих средств, своего местного положения, и надежда побудить его идти другим путем, чем тот, которого оп держитгя, не является ли (несбыточной?

Поэтому, каким другим средством могла располагать Россия для того, чтобы сохранить свое единение с Францией, как не готовностью примкнуть на некоторое время к ее интересам и тем доказать ей, что она может относиться без недоверия к ее намерениям и планам.

К этому-то результату должны были клониться все наши усилия, чтобы таким образом иметь возможность некоторое время дышать свободно и увеличивать в течение этого столь драгоценного времени наши средства, наши силы. Но мы должны работать над этим среди глубочайшей тишины, а не разглашая на площадях о наших вооружениях, наших приготовлениях и не гремя публично против того, к кому мы питаем недоверие.

Перехожу ко второму предмету — о цели свидания. О нем просили задолго до возникновения испанского вопроса, следовательно, этот вопрос не мог послужить поводом для него. Речь идет о том, чтобы покончить массу дел, оставшихся нерешенными, и которые Наполеон не желает покончить при помощи посредников или письменным путем. Так как сила в его руках, нужно пойти на свидание, которого он желает, или же отказаться от разрешения этих дел, имеющих столь существенное значение для интересов России. Остановить новое пролитие крови тоже было бы целью, которой нельзя оспаривать, это значило бы спасти Австрию и сохранить ее силы для подходящего момента, когда ей окажется возможным употребить их для всеобщего блага. Этот момент, быть может, близок, но он еще не наступил, и ускорять его наступление значило бы испортить, погубить все. <…>

Время, выбранное для свидания, как раз таково, что оно налагает на меня обязанность не показывать вида, точно я уклоняюсь от него. Наши интересы последнего времени потребовали от нас тесного единения с Францией, мы все сделали для того, чтобы доказать ей искренность, прямоту нашего образа действий. Следует ли, в виду минутных неудач, испытываемых Наполеоном, испортить все сделанное нами и поселить в нем сомнения насчет наших истинных намерений? Неудачи, которые он испытывает, быть может, кратковременны, в таком случае не должны ли мы быть уверены, что навлечем на себя в полной мере его месть, и находимся ли мы уже в состоянии пренебречь ею?

Если этим неудачам суждено продолжаться, постоянство, которое мы вносим теперь в наш образ действий, но причинит нам никаких затруднений, мы спокойно будем смотреть на его падение, если такова воля Провидения, и более чем вероятно, что государства Европы, слишком изнуренные бедствиями, которые они испытывали в продолжение столь долгого времени, не подумают начать из мести борьбу с Россией единственно потому, что она находилась в союзе с Наполеоном в такое время, когда каждое из них в отдельности добивалось того же. Но чего я желаю прежде всего, так это того, чтобы мне доказали, на чем основываются предположения о столь близком падении столь могущественной империи, как Франция настоящего времени. Разве забыли, что она сумела оказать сопротивление всей сплотившейся против нее Европе в такое время, когда ее саму раздирали всевозможные партии, междоусобная война в Вандее, когда вместо армии она имела лишь национальную гвардию, а во главе себя правительство слабое, колеблющееся, столько раз ниспровергавшееся другим правительством, столь же слабым. А в настоящее гремя она управляется необыкновенным человеком, таланты, гений которого не могут быть и оспариваемы, и управляется со всей силою, которую придает ему самая неограниченная власть, поддерживаемая всеми наиболее грозными средствами, при наличии армии закаленной, испытанной пятнадцатью годами походов, хотят, чтобы эта-то империя рухнула вследствие того, что два французских корпуса, неблагоразумно руководимые, потерпели поражение от превосходившего пх силами неприятеля! Пусть же, по крайней мере, мне будет позволено не разде; шть подобного мнения. Мечты оказались лишь слишком пагубными для целой Европы, пора бы, чтобы они перестали руководить кабинетами и чтобы наконец соблаговолили видеть вещи такими, какими они являются в действительности, и удерживались от всяких предубеждений. Если Провидение предрешило падение этой колоссальной империи, я сомневаюсь, чтобы око могло произойти внезапно, но если бы оно даже было так. то более благоразумно выждать, чтобы она рухнула, а затем уже принять свое решение. Таково мое мнение.

Теперь мне остается лишь ответить о последствиях свидания. Этот именно вопрос наиболее трудный, и я, конечно, не позволю себе высказываться о последствиях, которые могут быть известны одному лишь Богу и которые нам едва позволено предвидеть. Я удовольствуюсь, сказав, что было бы преступно с моей сторо-пы, если бы я приостановился с осуществлением того, что считаю полезным для интересов империи, под влиянием разговоров, которые позволяют себе в обществе без малейшего знания дела, не углубляясь в сущность обстоятельств, не желая даже узнать побудительных причин моего образа действий. Поступить иначе, рначило бы изменить своему долгу, чтобы погнаться за грустным преимуществом оказаться в согласии с этим «что скажут?» данной минуты, столь же шатким, как и люди, порождающие его. В своем образе действий в области политики я могу следовать лишь указаниям своей совести, своего лучшего убеждения, никогда не покидающего меня желания быть полезным своему отечеству.