— Не знаю, в чем дело… Какая-то неисправность… Тут нужен механик.
Она ответила не оборачиваясь:
— Вернемся в порт… Там ты найдешь механика.
— А если мы застрянем в открытом море? Нет, придется мне вылезти здесь и пойти в деревню.
Она ничего не ответила, привыкнув полагаться в этих вещах на мужа; кроме того, в глубине души ей было все равно, работает мотор или нет. Это безразличие, которое, казалось, олицетворяла ее обнаженная спина, возмутило мужа:
— Тебе ни до чего нет дела, я вижу… А мне придется тащиться пешком до этой деревни.
Женщина слегка пожала плечами, она думала, что муж этого не заметит, но тот заметил и в крайнем раздражении воскликнул:
— Нечего пожимать плечами!
— А я не пожимала.
— Нет, пожала. Последнее время мне твои манеры не нравятся!
— Да оставь меня в покое, дурак!
Она вдруг ощутила, что ее глаза полны беспричинных слез, и совсем отвернулась к берегу, словно хотела разглядеть там что-то. Вдруг она действительно увидела человека, он был в голубых брюках и белой рубашке и быстро сбегал по тропинке к пляжу. Это было словно мгновенное видение: добравшись до пляжа, человек исчез, как по волшебству. Женщина спросила себя, нужно ли сказать мужу об этом странном исчезновении, но решила промолчать. Однако при этом она испытала какое-то непонятное чувство вины.
Тем временем муж бросил якорь — она поняла это по громыханию цепи и всплеску воды. Затем он спросил:
— Так выйдем на берег?
Машинально она свесила ноги через борт и соскользнула в воду по колени, ощутив под подошвами песчаное дно. Выйдя на темный и влажный береговой гравий, она заметила направо в скале темную пещеру, которая показалась ей глубокой. Внезапно она почувствовала твердую уверенность, что человек, увиденный ею на тропинке, сидит там, внутри. Однако она и на этот раз ничего не сказала и снова испытала легкое угрызение совести. Муж подошел к ней и, взяв за руку, пробормотал:
— Извини меня.
— И ты меня извини, — сказала она, ясно чувствуя, что лицемерит, затем повернулась и поцеловала его в щеку, думая в то же время: "Он уйдет… я останусь одна".
Муж, совершенно успокоившись, спросил:
— Тебе не скучно будет ждать меня? Я только туда и обратно… на часок.
— Да что ты, — ответила она, — тут так красиво.
Муж ушел по тропинке, поднимавшейся по склону. Она села на берегу в нескольких шагах от воды, так, чтобы наблюдать за пещерой.
Некоторое время она сидела неподвижно, глядя на море. Затем почти не заметно повернула голову в сторону пещеры и удивилась, что муж ничего не увидел: как она и думала, человек был там, он сидел на земле в пещере, поджав ноги и обхватив колени руками. Плечей и головы ей не было видно из-за густой тени, а кроме того, у входа в пещеру выдавался камень. Женщина посмотрела на руки, сплетенные на коленях, и внезапно убедилась в том, что это тот самый юноша, которого она видела год назад. Это были его руки, она их узнала — те руки, которые тогда были в оковах. Она спросила себя, не заговорить ли с ним, и, подумав, решила, что не нужно, с уверенностью, которая удивила ее самое. Что-то, подумала она, началось между ними с того момента, когда она увидела, как он спускается по тропинке, и не предупредила мужа; что-то произошло в молчании, будет продолжаться в молчании и завершится в молчании.
Минуты текли, человек не двигался, и та непроницаемая тень, которая окутывала его лицо, казалась ей таинственной и почти священной тенью несчастья, которое разделяло их и препятствовало их общению. Однако она заметила, что неподвижность человека волнует ее, словно они бросили друг другу вызов — кто же первый зашевелится и выдаст свои чувства. Внезапно, почти помимо своей воли, она сделала жест, который, как ей показалось, дал наименование ее смятению: она знала, что у нее красивые маленькие уши; она подняла руку и отбросила назад волосы так, чтобы человек мог видеть ее ушко.
Но человек не двинулся; и она испытала странное ощущение нереальности, безумия, подумав, что кокетничает с каторжником.
Она снова стала смотреть на море, более глубоко взволнованная теперь своими собственными чувствами, чем присутствием этого человека. Она была полна холодной решимости во что бы то ни стало выманить его из грота — пусть даже он выйдет оттуда, чтобы напасть на нее или убить. Она вспомнила, что в ее сумочке есть несколько ценных предметов, и медленно вытащила их напоказ: золотой портсигар с рубиновой застежкой, золотую зажигалку, от которой тут же прикурила папиросу. Наконец, в нетерпении, она снова пошарила, вытащила часы и посмотрела на них. Часы тоже были золотые, и она положила их на песок рядом с портсигаром и зажигалкой: эта кучка золота, подумала она, должна соблазнить его. Но тут же она вспомнила, что, по ее предположению, человек осужден за преступление по страсти, и с досады прикусила губу; его не привлечет золото, тут нужно кое-что другое.
У нее усиленно билось сердце, перехватывало дыхание, она чувствовала, как щеки ее заливает густая краска; она подняла руку к плечу, оттянула бретельку купального костюма и медленно спустила ее ниже плеча, почти целиком открыв одну грудь. Затем она бросила отчаянный взгляд в пещеру: человек по-прежнему был там, молчаливый, неподвижный, с невидимым лицом. Она опустила глаза на бесполезную кучу золота на песке, затем перевела взгляд на море. Взор ее сначала устремился к горизонту, затем она увидела их лодку, стоящую на якоре в черной неподвижной воде у самого берега, и поняла наконец, на что так пристально и жадно смотрел человек из густой тьмы грота.
Медленно и лениво она поднялась на ноги и потянулась, сплетая руки за затылком и откинув назад голову. Потом она направилась к воде, мысленно говоря: "Прощай".
Она пошла не к лодке, а побрела по воде, которая постепенно поднималась все выше, неприятно щекоча ее тело, и направилась к оконечности маленькой бухты, туда, где, обогнув скалу, можно было попасть в соседнюю бухту. Когда вода дошла ей до горла, она поплыла, все более удаляясь от лодки. Обогнув скалу, она встала на ноги и только тогда посмотрела назад.
Она не оглядывалась каких-нибудь пять минут, но человек был теперь уже в лодке и склонился над мотором. Он, по-видимому, умел обращаться с подвесными моторами: двигатель почти сейчас же включился, и лодка поплыла, описав полукруг. Ей так и не удалось увидеть его лицо — обстоятельство, показавшееся ей фатальным. Она осталась стаять на месте, в воде до подбородка, безмолвная, чувствуя, что эта тишина является последним актом их сообщничества. Теперь ее мучила только одна мысль: "Если мотор снова испортится, он подумает, что я хотела заманить его в западню". В конце концов она медленно вышла из воды и направилась на пляж, где оставила сумочку.
Солнце поднялось над склоном, и под его лучами засверкали мокрый песок, горка золота, до которого человек не дотронулся, и лазурный простор моря. Женщина села рядом со своей сумочкой и стала следить глазами за лодкой, которая шла напрямик, направляясь в открытое море.
Но вот справа от пляжа, со стороны мыса, появился катер с тремя мужчинами на борту. Лодка все удалялась, утрачивая четкость очертаний, уменьшаясь по мере того, как увеличивалось расстояние; однако она ясно различала фигуру человека, сидевшего на корме у руля. Но внезапно там, где гладкое и почти прозрачное море приобретало фиолетовый оттенок, покрываясь рябью, лодка застыла на месте. Мотор заглох; человек встал и склонился над двигателем. Катер стал быстро приближаться к лодке.
Женщина поняла, что должно произойти, и смотрела, покорившись судьбе. Человек немного постоял, прислушиваясь к мотору, в то время как расстояние между катером и лодкой сокращалось на глазах; затем, по-видимому, он смирился, снова сел на корме и остался неподвижен. Теперь катер был совсем рядом с лодкой, вот он пришвартовался к ней. Женщина все еще смотрела: между человеком и тремя людьми на катере посреди пустынного моря, блещущего солнечным светом, словно происходила ленивая мирная беседа, как между случайно встретившимися знакомыми экскурсантами. Эта встреча, подумала она, кажется незначащей, непонятной из-за солнца, расстояния, всей огромности моря и неба.