— Нет,— хмуро сказал Костя.— Я разозлился.

— Именно! — засмеялся Владимир Георгиевич.— Поэтому за доброе начало в человеке надо бороться не физически, а духовно. Ты вставай, вставай! — Костя поднялся, и оба снова сели на скамейку.— Однако, понимаешь, Костя, здесь и заложен парадокс— для такой духовной борьбы необходимо быть физически сильным.

— Поэтому вы и занимаетесь каратэ?

— Да,— спокойно сказал Владимир Георгиевич.— Но... Видишь ли, перед собой и своими учениками я ставлю задачу: в совершенстве владеть всеми приемами каратэ и... не применять их в обыденной жизни. Другое дело — соревнования.

— Как же так? — с недоумением спросил Костя.— А если на тебя нападает сразу несколько человек?

— В том-то и дело,— сказал Владимир Георгиевич.— Они не станут нападать на тебя.

— Почему?

— От физически сильного человека, настроенного на служение добру, исходит невидимая волна, высокая сила. Ее чувствуют окружающие, она парализует агрессивные центры в тех, кто готов напасть.— Владимир Георгиевич улыбнулся.— Конечно, бывают крайние, критические ситуации. И тогда надо применить один-два приема.

Костя озадаченно молчал. Владимир Георгиевич смотрел на него.

— Есть, Костя, и другая причина,— сказал он,— побуждающая нас постоянно заботиться о своем физическом здоровье. Вот тебе еще одна прописная, банальная истина: мир велик, а жизнь коротка. Ты с этим согласен? — Костя пожал плечами.— Увы, Костя, это так. Ты только представь; сколько прекрасных книг мы не успеваем прочитать за свои, скажем, семьдесят лет. Сколько дорог остается не-пройденными... А всевозможные выставки и музеи? А музыка, театры, встречи и споры — обязательно споры! — с интересными людьми? Так кто, по-твоему, одолеет трудную дорогу: физически сильный человек или какой-нибудь хлюпик? Кто легче перенесет бессонную ночь над книгой, которую тебе дали на сутки? Кто не будет разваливаться на части от усталости в экскурсиях по чужеземному городу? Кто дольше сохранит светлую голову и четкость мысли в споре с умным идейным противником? Так-то, мой друг! — Владимир Георгиевич потрепал Костю по плечу.— А теперь вернемся к твоей просьбе.— Он помедлил.— Ты мне нравишься, парень! И вот что я тебе предлагаю... Всего неделю назад я начал в нашей школе каратэ занятия с новой группой, они рассчитаны на два года. Практически мест нет, но для тебя... Согласен?

— Конечно! — порывисто сказал Костя.

Владимир Георгиевич улыбнулся:

— Есть древнее восточное изречение: «Когда ученик готов, приходит учитель».

На лице каратиста Костя увидел озабоченность. Или тревогу?

— Как, ты говоришь, нашего участкового в компании Мухина называют? Дон Кихотом?

— Да.

— Что же, весьма точно. Кто придумал?

— Муха и придумал,— ответил Костя.— А что?

— Дон Кихот...— задумчиво повторил Владимир Георгиевич.— Дон Кихоты нужны. Во все времена. Ты со мной согласен?

— Не знаю...— растерянно сказал Костя,

— Нужны! Уверяю тебя. С полгода назад был у меня с нашим участковым разговор. На улице он меня поймал, вот как ты сейчас.— Владимир Георгиевич вздохнул.— Пообещал я ему. А! — Он с досадой махнул рукой.— Суета заела, забыл... Как часто свое несовершенство мы на эту пресловутую суету сваливаем! Ты ребят из мухинской компании знаешь плохо?

— Совсем не знаю,— ответил Костя.

— Ничего! Ты их узнаешь. И я их узнаю. С твоей помощью.

Родители восприняли новость по-разному. Мать была в ужасе и панике: к английскому, занятиям в музыкальной школе прибавились тренировки по каратэ. Три раза в неделю!

— Костик, ты надорвешься! Я умоляю тебя... Ради и моего здоровья...

— Лара,— перебил жену Виталий Захарович.— Пусть. Значит, ему это надо. При одном условии, Костя: ни школа, ни скрипка не пострадают.

— Да, папа!

Прошла неделя. Три занятия в школе каратэ, Костю буквально потряс прежде всего дух школы: ритуал вежливости в начале каждого занятия, спокойное достоинство. И отношение каратистов друг к другу: его можно было определить единственным словом — «доброжелательность».

Произошло то, что никак не предполагала Лариса Петровна: ее Костик успевал все — даже с какой-то, казалось, легкостью, хотя внутри этой легкости были напор, жесткий расчет времени, собранность.

Родители не узнавали своего сына.

Случилось еще одно событие, которое Костя не мог объяснить: под липой его больше никто не встречал. Несколько раз, возвращаясь домой поздно, он видел ребят из мухинской компании, но самого главаря среди них не было. Не появлялась и Лена...

Лишь однажды вечером, когда Костя медленно шел мимо, липы («Где ты, Лена? Где?.. И остальные. Пусть все повторится. Лишь бы тебя увидеть»), возле темного ствола он увидел ее. Одну.

Лена шагнула ему навстречу:

— Костя, мне надо...

Он рванулся вперед, опустив голову.

— Костя! — Отчаяние было в ее голосе.— Мне надо поговорить с тобой!

— Нам не о чем говорить!..— Полный смятения, он прошел мимо.

«Что я делаю! Что я делаю?.. Ведь она сама...»

Костя чувствовал ее взгляд, но не мог оглянуться, остановиться...

Лишь твердил про себя: «Что я делаю! Что я делаю...»

Глава шестая

Был вечер, мокрый (дожди все шли и шли), пахнущий молодой листвой, загадочным, таинственный, полный ожидания,— теперь для Кости Пчелкина все вечера были такими.

Костя возвращался из школы каратэ. Со спортивной сумкой через плечо он медленно брел под аркой.

«Неужели их опять не будет?..»

Вот и старая липа. Жаркая волна с головой накрыла Костю: под деревом стояла Лена, а рядом с ней — долговязый Жгут.

Костя замедлил шаг, не зная, что делать. «Заговорить первому?» И у него вырвалось само собой:

— Лена, здравствуй...

— Здравствуй! — Она подошла к нему.

Жгут стоял у ствола липы и угрюмо наблюдал за ними.

— Костя... Ты прости меня,.. За тогда. Дура я.

«Я тебя прощаю, прощаю!» Он неожиданно для себя спросил:

— А где ваш Муха?

— Он на каких-то сборах,— сказала Лена,— Ведь ему скоро в армию.

И наступило молчание.

«Пойдем в кино! Пойдем на танцы! Пойдем, куда хочешь!» — промолчал Костя.

— А у Жгута неприятности,— сказала Лена.

— Какие? — Костя посмотрел на Жгута.

Тот, казалось, безучастно все стоял под липой, и вид у него был унылый.

— Вернее, у Эфирного Создания. Ну, у матери Жгута.— Лена сердито хмыкнула.— Вчера над ней товарищеский суд был.

«Значит,— понял Костя, вспомнив объявление на щите,— гражданка Савохина и есть Эфирное Создание».

— За что же ее судили? — спросил Костя.

— За веселую жизнь,— сказала Лена.

— Это как? — удивился Костя.

— Очень просто! Она живет весело, и за это ее грозят выслать из Москвы. А Жгута — в какой-нибудь интернат. Вчера сделали последнее предупреждение. Эти пенсионеры такие. Они в суд свое решение передадут, в настоящий. Делать-то им нечего. Вот и бесятся от скуки. И чем Эфирному Созданию помочь?

Жгут приблизился, внимательно посмотрел на Костю, сказал:

— Ленка считает, что ты умный...

— Конечно, умный! — весело подтвердила Лена.

— Книги читаешь...— Жгут волновался.— И родители у тебя образованные. Ведь так?

— Так...— ответил Костя, не понимая, издевается над ним Жгут или говорит серьезно.

— Пойдем к нам, а? — В голосе Жгута прозвучала робость.

— Зачем? — удивился Костя.

— Может, ей что посоветуешь...— Жгут помедлил.— Или повлияешь?

— Сейчас надо идти? — спросил Костя.

— Конечно, сейчас,— сказала Лена.

— Я только дома предупрежу! — сорвался Костя.— Ждите меня здесь!

Он влетел на кухню, где все уже было готово для ужина и родители сидели за столом, бросил сумку на пол, сказал задохнувшись (лифта долго, как ему показалось, не было, и пришлось подниматься по лестнице):