Вечером все мы пили чай у нас дома и смеялись над этой историей.

– Ну зачем? Ну скажи, зачем ты полез в эту дыру? – смеялась моя мама. – Я только одного не могу понять – зачем ты это сделал?

А я молчал.

Ну что я мог ей сказать?

ЗИМА

Мама сказала:

– Никуда я тебя не пущу! Понятно?

– Нет, не понятно, – сказал я. – А если я с человеком договорился?

– С каким человеком? – возмутилась мама. – С Колупаевым твоим, что ли? Тоже мне человек! Да не выйдет он! Вот посмотришь! На улице двадцать градусов, между прочим!

– Если мы договорились, он выйдет! – упрямо сказал я.

Мама помолчала.

– Ладно, – неожиданно согласилась она. – Договорились так договорились. Только валенки надень, а не ботинки.

...Дней пять назад мы с Колупаевым стояли в нашем подъезде и отогревались.

– Что ж это такое? – сказал Колупаев. – Опять никто не вышел. Заболели все, что ли?

– Ничего не заболели, – сказал я. – Я видел, как Бурый из школы возвращается. А Женька вообще никогда не болеет. Его в детстве закаливали, водой обливали.

– Тогда в чем же дело? – спросил Колупаев с пафосом.

– Не выпускают! – ответил я тоже с пафосом.

И оба мы со значением помолчали.

Да, действительно, на улице стояли самые что ни на есть противные январские дни: когда придешь из школы, довольно быстро темнеет, и плюс мороз. Выходить на улицу даже неохота.

Но ведь мы живем не в глухой деревне! Есть же электрическое освещение! Замерзнешь – заходи в подъезд погреться. Там специально есть батарея центрального отопления. Как же можно бросить все дела, все занятия – вот просто так, безо всякого предупреждения!

Этого мы с Колупаевым никак не могли понять.

– Я таких людей вообще не уважаю, – говорил он, – сидя на ступеньках, ведущих к лифту. Вот у меня как? Мороз так мороз, дождь так дождь! Я все равно гулять выхожу! Плевал я на эту погоду.

– И я плевал, – сказал я, снимая варежки с батареи. До батареи они были ледяные, задубевшие, все в мелких катышках льда. А после батареи стали теплые и до отвращения сырые. Но надевать все равно надо. Что я и сделал. – Пошли, что ли? – сказал я.

– Ну пошли! – скучно сказал Колупаев. – Все равно же никого нет.

Иногда я даже на него обижался. Как это никого нет? Ну а я?

– Ну давай крепость, что ли, сделаем, – говорил Колупаев.

Мы начинали катать снежный ком. В темноте его было совсем не видно. Катать приходилось буквально на ощупь, встав на колени. Наконец, он становился большим, и мы устанавливали его в обычном месте – рядом со старым тополем.

– Ну чего ж они не выходят-то, а? – с тоской спрашивал Колупаев, глядя на освещенные окна.

Мы бросали крепость на половине и опять шли в подъезд греться.

– Не, ну я так не играю! – говорил Колупаев, бросая варежки на пол. – Ну чего мы одни, что ли, нанимались эту крепость делать! Где все? Где люди, я тебя спрашиваю?

– Может, правда, болеют? – успокаивал я его.

В теплой тишине подъезда мне было почему-то страшновато. Лампа дневного света противно мигала, из-за дверей иногда доносились какие-то крики.

– Пойдем опять на улицу? – предлагал я. – Вдруг они нас заметят?

– Ладно, пойдем... – говорил Колупаев.

Мы кидались снежками, валялись в сугробе (дворник

наваливал его обычно в глубине двора, возле желтого дома).

– Ну давай так! – говорил Колупаев. – Смотри! Салки снежками. У каждого по три выстрела. Попал в меня – я вода. Я попал – ты вода.

По асфальту мела зловещая поземка. Мы бегали вокруг сугроба и пытались попасть друг в друга. От холода у меня слезились глаза, и я ничего не видел.

– Ладно, Лева! – вдруг ни с того ни с сего говорил Колупаев. – Пока! Встречаемся завтра, на том же месте, в тот же час.

Мы расходились по домам, мама отпаивала меня горячим чаем с малиной и страшно ругалась.

– Я не понимаю! – ругалась она страшно. – Я не понимаю, что можно делать на улице в такую погоду! Объясни мне! Зарабатывать воспаление легких? Коклюш? Грипп? Ведь замороженный организм легче поддается инфекции. Пойми! Это же не просто так!

– Я знаю, мама, – отвечал я, с удовольствием прихлебывая горячий чай. – Я знаю, что это не просто так. Но мне ведь нужно закаляться. Мне нужно готовить себя к серьезным испытаниям. Без закалки мой организм будет практически беззащитен...

– Да? – возмущалась она. – Почему же когда я в нормальную погоду предлагаю тебе вылить на тело полведра прохладной, я подчеркиваю – прохладной воды! – и она поднимала указательный палец, – ты тут же принимаешь позу трупа? Ну почему?

Наступила пятница.

– Знаешь чего? – сказал Колупаев. – Я придумал. Встречаемся с тобой в субботу, в полдесятого. И начинаем ходить! Вот не играем, снежками не бросаемся, крепость не строим, просто ходим – туда-сюда, туда-сюда, чтобы у них у всех в глазах зарябило! Они же наверняка на нас смотрят! Просто в темноте нас плохо видно. А утром – полная ясность будет...

– Может, попозже? Не в полдесятого? – спросил я. – Вдруг они еще спят в это время?

– Да ни фига! – возмутился Колупаев. – Какой нормальный человек спит в полдесятого утра! Да еще в субботу! Смеешься, что ли?

Однако в субботу что-то не получилось.

Колупаев выскочил, как было назначено, но сказал, что они с матерью идут в магазин, и ему сейчас некогда. После магазина он демонстрировать отказался, а назначил на завтра, то есть на воскресенье, в это же время.

В воскресенье я проснулся в девять, прокрался в прихожую и стал одеваться, но тут меня поймала мама.

Дальнейший наш с нею разговор я уже пересказал.

Итак, надев ненавистные валенки, которые были мне велики на размер или на два, я вышел во двор и стал ждать.

На этот раз, слава богу, не дул ветер.

Снег тихо лежал и вовсю золотился. Вокруг стояла сплошная красота.

«Ну как не выйти в такую погоду?» – недоумевал я.

По двору прошел незнакомый мне человек в тулупе. От него шел густой пар. Он оглянулся меня, и я поймал его прямой взгляд из-под заиндевевших бровей.

Во взгляде было что-то смутившее меня. В этом взгляде был какой-то вопрос. «Ну да, я стою здесь один. Я жду товарища, – думал я в ответ тому в тулупе. – А что тут такого? Вы

же вот идете куда-то по своим делам. А у нас свои дела, между прочим, есть».

Через несколько секунд человек в тулупе прошел в другую сторону, обратно.

Он опять посмотрел на меня, и взгляд его из-под бровей, на которых уже наросло по целому сугробу снега, теперь уж точно был направлен на меня лично.

Мне сразу стало жарко, и я забыл о морозе. Лозунг всех мам «никогда не разговаривайте на улице с неизвестными» был знаком мне так же хорошо, как и остальным детям нашей планеты.

Между тем неизвестный сделал несколько скрипучих шагов в мою сторону.

Он, как и я был, в валенках. Но мои валенки были маленькие и черные, а его – огромные и белые.

«Ну и что? – уговаривал я себя не бояться. – Пусть смотрит. Меня хорошо видно из окон. Пусть смотрит, я не уйду. Я жду Колупаева».

– Мальчик! – сказал неизвестный в тулупе и от его рта стали подниматься просто какие-то огромные клубы морозного пара. – Ты зачем здесь стоишь? Где твои родители?

– Мои родители дома, – сказал я. – А что?

– Но с ними все в порядке? – продолжал допытываться человек.

Я помолчал, просто не зная, что сказать в ответ на такую глупость.

– Да. С ними все в порядке. Я гуляю, – сказал я, наконец, примерно то, чего ожидал от меня незнакомец.

– А ты знаешь, сколько сейчас градусов? – спросил незнакомец и немножко потоптался. Он побил себя рукавицами по бокам тулупа и сделал несколько движений типа «топ-топ». Теперь нас окончательно окутали клубы густого морозного пара. Впрочем, эти клубы довольно быстро исчезали в до невозможности ясном и твердом воздухе этого утра.

– А сколько? – спросил я.

Незнакомец подумал и сказал: