— Леоненко, если он скоро вернется, пусть здесь в бане садится. А если очень задержится, то пусть совсем не приходит. Следите за телефоном,— приказал Полозов и шагнул вперед. Но, задержавшись на мгновение, он вновь повернулся к Козаринову.

— Смотрите там в оба,— напомнил он отделкому.— Сегодня любой провокации ждать можно. Недаром «Николай Угодник» с Немко секретничает, Знаешь, что: Леоненко задержи у себя. Тебе резервные люди могут понадобиться. От телефона не отходить. Ясно?

— Ясно, товарищ командир,— прошептал Козаринов.— Не беспокойтесь, все в аккурате будет. Ну, ни пуха, ни пера! Сейчас дозор обратно пойдет. Вам до него в избушку попасть надо.

Похлопав на прощанье отделкома по плечу, Полозов вышел на тропинку и, волоча ноги, чтобы получились не отдельные следы, а одна полоса, которую быстро сгладит снег, пересек двор. Через пять минут он уже был внутри домика и коротким поворотом ручки послал в казарму сигнал: «Все в порядке».

X «Николай Угодник» схвачен

В это же самое время Леоненко медленно шел на лыжах по мелколесью. Когда-то, очень давно, здесь пробушевал лесной пожар, уничтоживший густой сосновый бор. На выгоревшем месте зашумели молодые березки и липки. Район лесозаготовок с его звоном человеческих голосов был далеко, а здесь круглые сутки стояла ничем не нарушавшаяся тишина, и снег пятнался только заячьими и лисьими следами. Километрах в пяти впереди лежало Лешачье болото, место, редко посещаемое даже самыми заядлыми охотниками. В округе про это болото ходило много легенд, и главным героем каждой из них непременно был голосистый и глазастый леший.

Саженях в пятнадцати левее Леоненко пыхтел, пробиваясь через сугробы малонаезженной дороги, Немко. По этой дороге очень редко ездили окрестные крестьяне, купившие в лесничестве «билет» на возок березовых дров для лучины. Во. многих деревнях беднота и даже многие середняки коротали длинные зимние вечера при свете лучины.

Леоненко недоумевал, где здесь сейчас притаился «Николай Угодник», на свидание к которому брел по пояс в снегу бедный Немко.

Прошедший хорошую поисковую школу на границе, Леоненко не боялся, что Немко может увидеть его. Во-первых, тот торопился, спеша достичь места, назначенного «Угодником», и не смотрел по сторонам. А если бы и стал вглядываться, то вряд ли бы заметил, что за ним следят. Поверх ватных штанов и телогрейки Леоненко натянул нательное белье Павла Шубина, самого высокого бойца во взводе. Нет, Немко, конечно, не смог бы разглядеть его, зато притаившийся в засаде «Угодник» был для Леоненко очень опасен. Поэтому боец еще сбавил шаг, пропуская вперед Немко. Так они и двигались вперед, очень медленно и осторожно. Снегопад все усиливался, но Леоненко не боялся потерять Немко из вида. «Угодник» вряд ли будет даиать свои советы шепотом. Для этого надо подойти вплотную, а Леоненко со слов идиота уже знал, что «Угодник» всегда держится от Немко на довольно большом расстоянии.

Уже второй час Леоненко, еле двигая лыжами, шел следом за Немко. Обычным шагом тренированного лыжника он пробежал бы это расстояние за пятнадцать минут.

Начало подмораживать. Густая завеса снегопада, дополнительно маскировавшая бойца, поредела. Снег начал похрустывать под лыжами, и Леоненко, проклиная в душе это непредвиденное изменение погоды, еще более увеличил расстояние между собой и Немко.

Прошло еще полчаса. Через разрывы в тучах начала проглядывать луна.

По снегу рядом с Леоненко заскользила черная, резко очерченная тень. Мороз крепчал, и снег под лыжами начинал скрипеть все сильнее.

До Лешачьего болота оставалось совсем немного, и Леоненко не на шутку встревожился. «Где этот чертов «Угодник» затаился?— проворчал он про себя,— не в болоте же. Оно, говорят, и зимой не замерзает».

Мелколесье кончилось. Видимо, до этого места давний пожар не смог добраться. Мимо Леоненко потянулись высокие и кряжистые березы, с большими куполами широко раскинутых ветвей липы. «Ну, наверное, где-то здесь»,— решил про себя боец, и в этот момент, словно подтверждая мелькнувшую мысль, его путь пересекла свежая лыжня.

«Из деревни бежал,— определил боец, наклонившись над лыжней.— И совсем недавно. В конце снегопада».

Леоненко подумал, пересек лыжню и, пробежав шагов двести, повернул влево вдоль лыжни. Саженях в десяти от дороги, по которой, все еще увязая в сугробах, передвигался Немко, боец остановился.

«Навряд ли «Угодник» пересечет дорогу,— решил он про себя.— Оставить свежий след, а затем говорить от имени святого Николая этот сукин сын все же не решится. Немко, хоть и полудурок, но лыжня привлечет его внимание и, конечно, встревожит».

Вот вдалеке замелькала фигура Немко, медленно бредущего по занесенной дороге. Вот до него осталось сажен сто, вот еще меньше, сейчас уже не больше пятидесяти... «Где же этот гад притаился?— с тревогой подумал Леоненко.— Не спугнул ли я его?»

Но в этот момент, нарушая лесную тишину, прозвучал спокойный, уверенный голос:

— Вижу твое усердие, сын мок! Вижу и радуюсь.

Даже ожидавший чего-либо подобного, Леоненко вздрогнул и невольно пригнулся. Голос звучал откуда-то сверху. Немко, услыхав его, рухнул на колени и начал истово креститься и класть земные поклоны.

— Готов ли ты, сын мой, выполнить то, что тебе будет поручено, и заслужить вечное спасение?

Голос сверху умолк. Даже привыкший понимать косноязычного, Леоненко не смог разобрать, что ответил «Угоднику» Немко. Впрочем, по восторженному мычанию идиота боец понял, что тот исполнит все, что ему прикажет «Угодник».

Леоненко никак не мог разобраться, откуда звучит этот бесспорно человечий, но какого-то необычного тембра голос. Чувствовалось, что неизвестный говорит негромко, но подчеркнуто внятно выговаривая слова. Этот негромкий голос вполне отчетливо был слышен и здесь и, конечно, там, где находился Немко. А до него было не менее пятнадцати сажен.

Луна на несколько минут выглянула из-за поредевших туч, и Леоненко прекрасно видел, что впереди никого нет, а голос все же звучал. Сейчас «Угодник» сулил Немко блаженства, которым он будет вознагражден в раю. Видимо, неизвестный хорошо знал умственный уровень и запросы Немко, поэтому вместо абстрактных блаженств обещал ему весьма конкретные и приятные вещи, вроде сахару, меду, сала, всегда новых сапог и сатиновых рубах.

«Немко шел сюда уверенно, хотя по дороге давно никто не ездил,— размышлял между тем Леоненко.— Значит, и прежние встречи с «Угодником» у него происходили здесь же. Все у этого сукиного сына здесь подготовлено. Даже укрытие заранее оборудовано чем-то вроде рупора».

Поразмыслив немного, Леоненко осторожно, стараясь не хрустеть снегом, отошел в сторону. Вскоре место, откуда звучал голос, находилось точно между ним и Немко.

«Кажется, здесь,— определил он.— Конечно, проще было бы подойти по его же лыжне, но кто знает, нет ли на ней засады. Да и лыжня вела прямо из деревни, и «Угодник», если и будет опасаться чего-нибудь, то конечно с той же стороны».

Голос сейчас был еле слышен. Ясно, что говоривший стоял спиной к этому месту. Леоненко осторожно, шаг за шагом двинулся вперед. Голос звучал все явственнее, но боец по-прежнему никого не видел. Луна вновь выглянула, стало светлее. Леоненко уже видел саженях в сорока от себя стоявшего в снегу на коленях Немко, но в пространстве между собою и идиотом по-прежнему не мог различить говорящего с Немко человека.

Боец придвинулся еще шагов на пять и вдруг замер, боясь вздохом выдать свое присутствие. Так вот он где этот самый «Николай Угодник». То, что до этого он принимал за снег, опавший с верхних сучьев старой липы и засевший в развилке нижних, оказалось одетым в белое человеком. «Угодник» сидел на толстом нижнем сучке, съежившись, чтобы Немко не мог рассмотреть его и, прижав лицо к стволу, говорил. На душе у Леоненко отлегло. Все стало понятно. Тут в липе дупло. «Угодник» проковырял в задней стене отверстие, а в дупле для резонанса поставил одну или две фарфоровые тарелки и, пожалуйста, не только Немко, а и вполне здравомыслящий, но суеверный человек от такого голоса во все, что хочешь, уверует.