Да если б можно было писать по-искендеровски, то каждая оскорбляющая вас фраза превратилась бы в биографический, этнографический или социальный трактат, и целая литература образовалась бы из нашего несогласного с вашим воззрения на то, что теперь обсуживается в назидание всей Русской земли по-Московски и Петербургски. Это время настанет-таки, но настанет тогда, когда нас не будет уже на свете. И пускай доказательством будет то, что в период высшего развития вашей письменности существуют люди, негодующие на ее односторонность и нетерпимость. Мы не домогаемся от Правительства и вашего общества невозможного покамест, но мы храним завет свободы нашего самостоятельного развития...» (41)
Кулиш выступает здесь как убежденный украинский националист именно сепаратистского толка, то есть ясно определяющий Москву и русскую культуру как «чуждые», а конечную цель как отделение Украины. Обратим внимание на то, что Кулиш вполне доверяет своему адресату в том смысле, что тот не сделает письмо достоянием гласности. Далее мы увидим, что в начале 60-х подавляющее большинство великорусских оппонентов украинофилов последовательно предвосхищало логику Ф. М. Достоевского и А. С. Суворина из известного эпизода 1881 г., рассказанного последним в его «Дневнике», где они говорят о невозможности донести на заговорщиков. (42) Речь, конечно, идет не о сравнении украинофилов с террористами «Народной воли», а о том, что многие либерально настроенные противники украинофи-лов не только на них не доносили, но и самой открытой полемики с ними длительное время вынужденно избегали, поскольку в условиях полицейского режима это с большой долой вероятности могло иметь последствия, равнозначные доносу. Далее мы увидим, что эта весьма актуальная для России даже в XX в. тема трактовки либеральной этики в условиях полицейского режима будет не раз возникать в полемиках об украинофильстве.
Впрочем, в Петербурге многие сознательно поддерживали украинофильство. Тот же Кулиш с укором писал С. Аксакову в ноябре 1858 г.: «Петербургские русские позволяют существовать малороссийской народности и хлопочут о ней, как свойственно истинно просвещенным людям нашего времени». (43)
В переписке конца 50-х уже обозначился и конфликт, которому впоследствии предстояло сыграть важную роль в судьбе украинофильства в России, а именно конфликт между украинофилами и теми малороссами (было бы неверно называть их украинцами), которые считали благом для Украины единство с Россией. Вот что писал такой малоросс С. С. Гогоцкий, профессор педагогики Киевского университета, отцу В. В. Гречулевичу, автору одного из многих появившихся в то время украинских букварей, в Петербург в декабре 1859 г.: «В букваре своем вы прекрасно сделали, что напомнили народу его же понятиями о всех подлостях Ляхов. Это необходимо, потому что, повторяю, и теперь эта пропаганда только выжидает случая для действия против нас. В мыслях своих она уже уничтожила нас. Солтык в Париже напечатал, что Малороссия обитает от Днепра до Волги, а о том, что нас не менее 6-ти миллионов по правую сторону Днепра — ни гугу. Но мне кажется вы не приняли во внимание обстоятельств всей Малороссии, когда а) намекаете народу о какой-то «самостойкости». (Самостойкость нас убила бы в один год.) б) Хотя не прямо, но косвенно, молчанием проводите разделение между нами и Великоруссами, тогда как именно нужно внушить нашему народу крепко, что наше благо только и только в единстве всех Русских племен. Поверьте, что это единственный компетентный молот против этой пропаганды, которую я отлично вижу и понимаю, как она прячется. Я заметил, что Восточные Малороссы совсем забыли о нас... в) Вообще в вашем букваре вы, заметно, желаете поставить наш народ во враждебное отношение к России и напрасно устранили употребление литературного русского языка, хотя в некоторых статьях. Этим вы, даже если судить по расчету, поступили неловко, потому что вы накликаете нам вместо одного врага — Ляха, двух: Ляха и Русского. Понять не могу, каким же образом мы удержимся при двух врагах, когда нас держит единственно Русское Правительство.
Мои выводы следующие: а) Мы должны теперь же озаботиться о обучении народа по обеим сторонам Днепра, б) Поддерживать впредь мысль о единстве трех племен Русских; без этого единства мы погибнем и очень скоро, в) Литературный русский язык должен быть всем общий в букварях. Вера и язык должны быть связующими элементами. Но не мешает привести что-нибудь и на простом языке нашем. г) отнюдь не внушать разлада между Великороссиею и нами. Можно выражать желания перемен другим способом. Не забывайте, что враги наши: Ляхи и Рим!» (44)
Цитированное ранее замечание Кулиша о «земляках-недоумках» которые выступают против украинофилов, говорят о том, что Гогоцкий был в своих взглядах не одинок. Председатель киевской Комиссия для разбора древних актов М. В. Юзефович тогда же старался убедить Кулиша, что задача состоит в «воздействии друг на друга двух коренных русских наречий, из общего источника которых [...] должен вылиться великолепный, образцовый наш литературный язык». (45) Юзефович давал Кулишу деньги, и потому последний писал «земляку-недоумку»: «Хоть вы и не по-нашему пишете, но не совсем и по чужому, потому что мы с Московскою Землей не враждуем и любим московскую словесность, как и свою руськую. Сохрани нас Боже Московськой Земли одбигаты». (45)
Однако письмо Гогоцкого свидетельствует, что публично нигде пока не заявленная политическая программа украинофилов для многих заинтересованных наблюдателей была достаточно понятна уже в конце 50-х гг. Кстати, в круг «заинтересованных наблюдателей» как раз с 1888 г. входит и III отделение, перлюстрировавшее и письмо Гогоцкого, и весьма откровенное письмо Кулиша Аксакову от октября 1858 г. С точки зрения охраняемых им интересов жандармское начальство верно оценило оба текста. Письмо Гогоцкого начальник III отделения Долгоруков лично снабдил пометкой «Вообще весьма дельно», а дело по письму Кулиша канцелярия Долгорукова озаглавила «Письмо...с рассуждениями в националистическом духе: о невозможности сосуществования в будущем России и Малороссии в едином государстве, о вере Малороссии в свое обособленное от России будущее и т.д.». Однако времена были уже не николаевские, и никаких прямых репрессий против Кулиша не последовало.
Библиография
1 За 1860—1862 гг. типография Кулиша издала в серии «Сельская библиотека» 39 различных брошюр на украинском, что равняется числу украинских книг, изданных за предыдущие 40 лет. См.: Дей О. I. Книга і друкарство на Україні з 60-х років XIX ст. до Великого Жовтня // П. М. Попов (ред.). Книга і друкарство на Україні. Київ, 1964. С. 129.
2 П. А. Кулиш — В. П. Маслову, 7 декабря 1861 г. ОР РГБ, ф. 418, к. 1, ед. хр. 15. л. 1. Некоторые подробности о жизни петербургского кружка украинофилов см. в: Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. М., 1958; Недоборовский 3. Мои воспоминания. // Киевская старина. Февраль 1.893. Грушевский впоследствии заметил: «Самый факт, что центром украинского движения конца 50-х и начала 60-х годов сделался Петербург — правительственный центр, расположенный в 1500 верстах от украинский территории, показывает, как слабо было еще это движение, как связано с деятельностью немногих единиц». (Грушевский М. Очерк истории украинского народа. СПб., 1904. С. 352.)
3 РГИА, ф. 772, оп. 1, ед. хр. 4027. Л. 1—1 об. Письмо от 4 января 1857 г.
4 Там же. Л. 8. Заключение ГУЦ от 12 января 1857 г.
5 РГИА, ф. 772, оп. 1, ед. хр. 5536. Л. 1—1 об. Запрос от 7 декабря 1861 г.
6 Там же. Л. 4—4 об. Письмо члена ГУЦ Н. Муханова от 22 февраля 1861 г.
7 См. статью В. Ламанского в № 2 «Дня» от 21 октября 1861 г. С. 16,
8 См.: Мойсеенко В. Про одну спробу латинизації україньского письма // «I»: незалежний культурологічний часопис. Львів, 1997. № 9. С. 140—147.
9 РГИА, ф. 772, оп, 1, часть 2, ед. хр. 4840. 10 РГИА, ф. 772, оп. 1, часть 2, ед. хр, 4950. Замечательно, что В. Дунину-Марцинкевичу, издателю конфискованного в результате этого решения перевода «Пана Тадеуша» А. Мицкевича, были возмещены убытки.