Этой теме посвящен весь наш цикл, носящий название "В поисках Пути, Истины и Жизни", а книга о пророках говорит о непосредственной подготовке к Евангелию. Однако читатель не мог не заметить, что дело здесь обстоит не столь просто и однозначно, как это порой трактовалось в старых руководствах по Св. Истории. Некоторые библейские пророчества кажутся весьма мало соответствующими Евангелию и даже противоречащими ему, поэтому автору показалось уместным кое-что из ранее сказанного повторить, уточнить и подытожить, чтобы яснее обрисовать связь, существующую между пророками и Христом.
Прежде всего необходимо указать на две точки зрения в понимании мессианских пророчеств.
1) Согласно первой - предсказания о Христе были не чем иным, как простым (хотя и дарованным свыше) предвидением событий, не отличающимся по характеру, скажем, от пророчеств о плене и возвращении из него, падении царств или возрождении храма. "Предсказаны,-пишет один богослов,- точное время и место рождения Мессии, поклонение волхвов, избиение младенцев, бегство в Египет, появление предтечи-пророка, злоба иудейских книжников и властей, чудеса Спасителя, Его учение, отвержение Мессии иудейским народом, страдания, смерть, сошествие в ад, Воскресение, Вознесение и т.д." (П. Светлов. Христианское вероучение. Киев, 1912, т. I, с. 125). И что еще важней, доказывалось, будто пророки ясно предвидели богочеловеческую природу Помазанника Господня (см.: прот. И. Соловьев. Обетования и пророчества о Иисусе Христе и Его св. Церкви в книгах Ветхого Завета. М., 1913, с. 128 сл.).
При таком понимании характера мессианских пророчеств они превращаются в серию буквальных предсказаний, которые легко выделить из контекста Библии и которые столь недвусмысленно говорят о Мессии, что становится непостижимым, как народ ( в том числе его священники, учители, богословы) не узнал в Иисусе желанного Избавителя.
Однако если внимательно рассмотреть все эти пророчества в их связи с контекстом, то мнение об их самоочевидности окажется по меньшей мере недостаточно обоснованным. Ведь не случайно даже ученики Христовы вплоть до самого Воскресения не понимали многих пророчеств о Мессии (Лк 24, 45-48). Пусть первосвященники и книжники были ослеплены злобой и завистью, но можно ли говорить это об апостолах? Далее, невозможно отрицать, что ряд пророчеств, если их понимать как буквальные предсказания, явно не исполнился в евангельской истории. Пустыня не расцвела, как сад, при возвещении Царства Божия, река жизни не потекла из храма; Мессия был назван не Эммануилом, но Иисусом, и Он не занял престола Давидова; Бог не явился на Сион в буре и огне, Зерубабель не стал Мессией, а истинный Мессия не сверг иго земных угнетателей и не стал править народами "жезлом железным". Этот перечень можно было бы продолжить и дальше. Но уже и сказанного достаточно, чтобы счесть мнение о буквальном смысле пророчеств неудовлетворительным.
2) Противоположная точка зрения сводится к утверждению, будто Ветхий Завет возвещал Мессию, ничем не напоминающего евангельского Христа; и вообще, согласно этому воззрению, христианство и еврейская религия чужды друг другу и даже взаимоисключающи. В свою очередь этот взгляд имеет два варианта: а) иудейский и б) маркионитский.
а) Консервативно-иудейская позиция обнаружилась уже в суде над Христом. Наиболее влиятельные религиозные группировки в Иудее I века н. э. имели свои прочно сложившиеся мессианские представления. Именно эти представления и послужили основанием для осуждения Иисуса. Тот факт, что некто объявил себя Мессией, еще не мог бы вызвать столь решительной враждебности (мы знаем, например, что некоторые выдающиеся раввины признали Мессией вождя антиримского восстания II в. Бар-Кохбу), но фарисеев оскорбляла самая мысль, что за Избавителя Израилева может выдавать себя Человек безвестного происхождения, весьма мало отвечающий привычному для них образу Мессии.
Саддукеи, которые и вынесли формальный приговор Иисусу, были вообще противниками любых мессианских движений, поскольку опасались конфликта с Римом, но во время иудейской войны саддукеи были побеждены своими идейно-политическими соперниками; восторжествовали те направления, которые видели в Мессии могучего вождя.
Вскоре после разгрома восстания Бар-Кохбы раввин Трифон, беседуя со св. Иустином о мессианских текстах, говорил: "Эти и подобные места Писания, государь мой, заставляют нас ожидать то славное и великое лицо, которое от Древнего днями получит, как сын Человеческий, вечное царство; а этот, у вас называемый Христос, был бесславен и обесчещен" (св. Иустин. Диалог с Трифоном Иудеем, 32). Иными словами, Трифон был уверен, что мессианские пророчества не могли относиться к Иисусу.
Однако было бы неверным считать, что воинствующий мессианизм являлся непререкаемым догматом для всего иудейского народа. Еще во П в. до н. э. Бен-Сира (Иисус сын Сирахов) относил к Мессии пророчество Исайи Второго (Сирах 48, 27-28); эту же мысль можно найти и в дохристианских апокалипсисах Эзры и Баруха. Кумранская община, по-видимому, пыталась как-то синтезировать два образа Мессии и иногда даже говорила о грядущем явлении двух Мессий (см. Кумранский "Устав", IX, 11.-"Палестинский сборник", 1959, Э 4, с. 59). В талмудической литературе встречаются указания на тождество Мессии и Эвед-Ягве. (См. свидетельства, собранные А. Волниным: Мессия по изображению пророка Исайи, с. 332-333).
Трудно представить себе, как могла вообще возникнуть первоначальная Иерусалимская Церковь, если бы воззрения ее членов на Избавителя в чем-то не выходили за рамки мессианизма фарисеев, книжников и зелотов. Основой веры апостолов было убеждение, что Иисус-обетованный Мессия. Следовательно, еще до встречи с Ним они представляли себе Мессию несколько иначе, чем большинство раввинов.
Другим аргументом тех, кто пытался воздвигнуть непроходимый барьер между Евангелием и Ветхим Заветом, является старый конфликт, вспыхнувший между христианами и вождями официального иудаизма. В этом видели доказательство изначальной чуждости и несовместимости двух религий. Но утверждающие это должны помнить, что своим официальным аспектом иудаизм далеко не исчерпывается. Его вообще нельзя рассматривать как нечто полностью законченное и монолитное, поэтому вся его история проходит под знаком непрестанных внутренних столкновений и разделений. Напомним хотя бы о религиозном расколе между Севером и Югом, породившем обособление самарян, о решительной противоположности воззрений Эзры и авторов книг Руфь и Ионы. В одной и той же Библии мы находим Экклезиаста, не верящего в загробное воздаяние, и Книгу Даниила, говорящую о воскресении мертвых. В эпоху, непосредственно примыкающую к евангельской, соперничество идейных направлений и школ достигло кульминационной точки. Даже внутри фарисейства шла ожесточенная полемика сторонников двух учителей-Гиллеля и Шаммая. Кумранские тексты, Новый Завет и Иосиф Флавий являют картину упорной борьбы между четырьмя течениями иудаизма: фарисеями, саддукеями, зелотами и ессеями. Зелоты были смертельными врагами саддукеев и при первой возможности расправились с ними; ессеи же настолько гнушались теми, кто не принадлежал к ним, что жили изолированно, пользуясь своим собственным календарем.
И после крушения иудейского государства, в эпоху рассеяния, когда иудаизм, казалось бы, обрел законченную форму, в нем не утихали внутренние распри. Раввины-гаоны осудили Абу-Ису, Анана и всю караимскую "реформу", ортодоксы натравливали инквизицию на великого еврейского богослова Маймонида (XII в.). Гонениям подвергались последователи Каббалы; Акоста и Спиноза были отлучены от синагоги. Ополчаясь против религиозного учения хасидизма, основанного в XVIII в. Израилем Баалшемом, еврейские начетчики ("митнагиды") прибегали к помощи светских властей точно так же, как и законники времен Христа.
Следовательно, враждебное отношение Синедриона к первохристианам никак не может служить доказательством "чужеродности" иудейства и христианства. Взятое во внешнеисторическом плане, первохристианство являлось одним из религиозных направлений внутри Израиля.