Он открыл глаза и посмотрел на низенького и щеголеватого мужчину, который сидел по другую сторону стола. Туман перед глазами с каждым днем становился все слабее и слабее. Скоро он сам сможет пойти прочесывать улицы в поисках Саманты. А до тех пор у него не было другого выбора, кроме как доверять этому человеку. Данвил Стирфорт был одним из самых опытных сыщиков на Боу–Стрит[8]. Он сам и его команда детективов в ярко–синих пальто и кричащих красных плащах очень ценились в обществе, и за их мастерство, и деликатное отношение к делам.

Даже шрам на лице Габриэля, казалось, его никак не задевал. Вероятно, он видел много худшие во время своей работы.

– Наш сквозной поиск по Челси ни к чему не привел, – сообщил Стирфорт, подергивая усиками цвета темной карамели. – Вы совершенно уверены, что она не оставила больше никаких подсказок о том, откуда приехала? И куда могла уехать?

Водя большим пальцем по лезвию ножа для открывания писем, Габриэль покачал головой.

– Я не один раз обыскал каждый дюйм ее сундучка, который она оставила в своей спальне. Я нашел только ее одежду без меток и бутылочку лимонной вербены.

Он не рассказал о том, что когда открыл большой платяной шкаф, то обнаружил, что она оставила все его подарки. Подарки, которые он до этого момента даже не видел. Когда он осторожно провел пальцами по тонкому муслину платья, кашемировой шали и фривольным розовым туфелькам, предназначенным исключительно для танцев, задумчивая мелодия «Барбара Аллен» отозвалась эхом в его памяти. Его хладнокровные слова также не выдавали того, что знакомый аромат ее духов заставил его выйти из комнаты страдающим от желания.

– А что насчет ее рекомендательных писем? Что–нибудь выяснилось?

– Боюсь, что нет. Кажется, мой слуга вернул ей письма в тот же день, что ее приняли на работу.

Стирфорд вздохнул.

– Как неудачно. Даже одно единственное имя могло бы навести нас на ее след.

Габриэль порылся в памяти. Что–то копошилось в его подсознании, какая–то сводящая его с ума деталь, которую он никак не мог ухватить.

– Во время нашего первого совместного завтрака она упомянула, что работала раньше на какую–то другую семью. Карутерс? Кармайкл? Он щелкнул пальцами. – Карстейрс! Вот оно, точно! Она сказала мне, что два года работала гувернанткой на лорда и леди Карстейрс.

Стирфорт вскочил на ноги, засияв от радости.

– Превосходно, милорд! Я немедленно переговорю с этой семьей.

– Подождите, – приказал Габриэль, увидев, что тот хватает трость и шляпу. Его зрение становилось с каждым днем все более четким, и он не мог вынести даже мысли, что надо сидеть дома, пока незнакомые люди ищут Саманту. – Возможно, будет лучше, если я сам с ними поговорю.

Если Стирфорд и был разочарован тем, что его поиски узурпировали, то он хорошо это скрывал.

– Как пожелаете. Если вы получите какую–либо информацию, которую мы смогли бы использовать в поисках, немедленно свяжитесь со мной.

– Можете на это рассчитывать, – заверил его Габриэль.

В дверях Стирфорд заколебался, вертя в руках свою фетровую шляпу.

– Простите, если говорю не к месту, лорд Шеффилд, но вы никогда не рассказывали мне, почему так отчаянно хотите найти эту женщину. Она ограбила вас, когда работала в вашем доме? Украла что–то незаменимое?

– Да, украла, мистер Стирфорд. – Печальная улыбка заиграла на губах Габриэля, и он посмотрел в глаза своему сыщику, в которых читалось сочувствие. – Она украла мое сердце.

* * * 

Сесиль Саманта Марч сидела на вымощенной каменными плитами террасе Карстейрс–Холла и пила чай со своей лучшей подругой и партнером по шалостям, а также единственной дочерью лорда и леди Карстейрс Эстель. Теплое июньское солнце ласкало ее лицо, а благоуханный бриз ерошил шапку ее коротких кудрей цвета меда.

Она целых два месяца отмывала волосы, окуная их в минеральное масло, но, к огорчению матери, так и не сумела полностью избавиться от вызванного хной оттенка. Решив, что больше не может выносить Саманту Викершем, которая отражалась в зеркале, Сесиль, в конце концов, просто обкорнала волосы в приступе обиды и раздражения. Эстель заверила ее, что короткие локоны в Лондоне как раз очень популярны. Сесиль подумала, что стрижка подходит ей – она сделала ее взгляд повзрослевшим, и она стала меньше походить на глупышку, которой она когда–то была.

Конечно, у матери была истерика, когда она увидела, что сделала Сесиль, а отец был близок к тому, чтобы самому разразиться слезами. Но ни у кого из них не поднялась рука отругать ее. Мать просто приказала служанкам подмести состриженные волосы и бросить их в огонь. Сесиль сидела и смотрела, как они горят.

– Твои родные не удивляются, что ты так много времени проводишь здесь? – спросила Эстель, беря булочку с подноса, стоящего на столе.

– Уверена, они только рады избавиться от меня. Боюсь, я сейчас не самая лучшая компания.

– Ерунда, ты всегда была изумительной компанией. Даже когда слоняешься из угла в угол с разбитым сердцем. – Эстель намазала густые сливки на слоеное печенье и сунула в рот.

По крайней мере, наедине с Эстель Сесиль не приходилось притворяться, что ничего не изменилось. Ей не приходилось смеяться над шутками братьев и выказывать притворный интерес к последнему рукоделию сестры. Ей не приходилось уверять мать, что она вполне довольна тем, что проводит дни, читая в своей комнате до поздней ночи, или избегать озадаченного взгляда отца. Она видела по обеспокоенным взглядам родителей, которые те бросали друг на друга, что была не слишком убедительна. Она совершенствовала свои актерские навыки на любительских спектаклях, которые в детстве устраивала для родителей вместе с братьями, но они, казалось, покинули ее в тот самый день, когда она бросила роль медсестры Габриэля.

Эстель облизнула капельку сливок с уголка рта.

– Я боялась, что твои родители могут найти странным, что мы проводим вместе столько времени, если мы, как предполагалось, провели полвесны в туристической поездке по Италии с моими родителями.

– Ш–ш–ш! – Сесиль пихнула Эстель под столом, напоминая, что лорд и леди Карстейрс сидят совсем рядом, под высокими арочными окнами в гостиной, и тоже наслаждаются чаем.

Со своей находчивостью, черными завитками волос и стреляющими темными глазами Эстель была единственной подругой Сесиль, которой та могла доверить исполнение такой опасной интриги. Но благоразумие никогда не было ее сильной чертой.

– Нам очень повезло, что я вернулась домой всего за несколько дней до тебя и твоих родителей, – пробормотала Сесиль, надеясь, что Эстель поймет намек и снизит тон.

Эстель наклонилась к ней поближе.

– У нас не было особого выбора из–за этого мошенника Наполеона, который угрожал устроить блокаду Англии. Мама не хотела, чтобы мы застряли в Италии и пропустили весь сезон. Она боялась, что я попадусь на глаза какому–нибудь влюбленному, но бедному итальянскому графу, а не скучному английскому виконту, которого всегда будут больше волновать собаки, чем я.

Сесиль покачала головой.

– Это только заставляет меня ненавидеть этого маленького тирана еще больше. А что, если бы твоя семья вернулась домой раньше, чем я? Мои родители сошли бы с ума от беспокойства. Я рада, что наши семьи не вращаются в одних и тех же кругах во время путешествий. Представляю, что бы разразилось, если бы они попытались обменяться впечатлениями о нашей поездке.

– Я ведь обещала послать письмо в Ферчайлд–Парк в тот же момент, как мы ступим на английскую землю, правда ведь? Это дало бы тебе достаточно времени, чтобы придумать себе оправдание.

– Например, какое? – спросила Сесиль, делая глоток из чашки. – Вероятно, я должна была бы просто прислать своей матери записку: «Мне ужасно жаль, мама, но я сбежала, чтобы предложить свои услуги медсестры слепому графу, который, так случилось, один из самых известных повес в обществе».

– Был повесой, – напомнила ей Эстель, выгибая темную изящную бровь. – Разве он не поклялся перестать соблазнять женщин и разбивать сердца при вашей первой встрече?