Да, господин, прошу прощения, господин, я не привык ездить верхом, низшим не подобает ездить на лошадях…

Самурай схватил поводья лошади Цуды, пнул ее так, что она пустилась вскачь, и повел туда, где их ждали остальные члены отряда. К тому моменту, как они туда добрались, Цуда был уверен, что его мужские органы настолько пострадали от битья об жесткое седло, что ему никогда больше не удастся сойтись с гейшей.

Слезай, — приказал Таро. — Покажи госпоже Ханако и госпоже Эмилии, где именно ты обнаружил сундучок.

Слушаюсь, господин Таро, — отозвался Цуда и почти что свалился с седла, так он спешил выполнить приказание. Зачем от только ухватился за этот подряд? Пусть бы за него брался кто-нибудь другой! Пусть бы кто-нибудь другой рисковал своей шкурой! А теперь ему приходится рисковать самому. — Мы начали работы три недели назад, — сказал он.

Ну так мы начнем копать, мистер Цуда? — спросил работник. Он и еще сотня человек с лопатами, кирками и прочими инструментами уже почти час ожидали, пока архитектор подаст сигнал начинать. К чему эта задержка? Чего он стоит на вершине холма, будто в трансе? Они же пришли сюда строить, а не исполнять религиозные ритуалы.

Цуда слышал нетерпение, звучащее в голосе работника. Оно было вполне понятным. Работник был невежественным крестьянином, не понимающим мистической ценности фэн шуй, искусства направления и местоположения, без которого архитектор и не архитектор вовсе, а так, ремесленник, складывающий куски дерева и камня. Кроме того, поскольку работникам платят за то, что они реально сделают, а не за стояние столбом, то неудивительно, что им не терпится начать. Однако же, у него было более высокое призвание. Место, с которого будет вынута первая лопата земли, определит всю дальнейшую судьбу здания, а тем самым и тех, кто будет им пользоваться, и тех, кто его строит. Стоит промахнуться всего лишь на шаг, и вместо удачи обретешь одни несчастья.

Из множества зданий, которые Цуда спроектировал и построил за свою десятилетнюю карьеру, ни одно не причинило ни малейшего вреда своим владельцам и обитателям. На самом деле, о двух из них — о некоем доме гейш в Кобэ и о заново восстановленном дворце князя Гэндзи в Эдо — даже поговаривали, будто они приносят удачу. Дом гейш за последние годы приобрел немалую известность, и, как утверждалось, принялся даже соперничать с лучшими домами Эдо и Киото. Конечно же, это было чрезмерным преувеличением. Однако же, уже сам тот факт, что люди утверждают подобное, был огромной честью. Да и князь Гэндзи, хоть у него и было больше политических врагов, чем союзников, и хоть его прозвали Чужеземным князем, после восстановления дворца стал доверенным лицом императорского двора в Киото и уважаемым членом сёгунского Совета примирения.

Цуда отнюдь не намерен был утверждать, будто этот результат как-либо зависел от него. Однако же, князь Гэндзи по крайней мере признал, что в этом что-то есть, поскольку отдал Цуде контракт на постройку «молельни», молельни на манер христианского храма. Цуда трудился над его проектом вместе с чужеземной подругой князя, госпожой Эмилией. Цуде казалось, что проект получился излишне жесткий, с неподвижно закрепленными рядами сидений из твердой древесины, со вторым, приподнятым на высоту уровнем впереди, для исполнителей религиозных песнопений, именуемых «хор», и с возвышением сбоку — очевидно, на нем должен стоять священник и обращаться к собравшимся верующим. Еще там был колокол, как в буддийском храме, но здесь он висел на специальной башне для колокола, и вместо того, чтобы жрец почтительно бил по нему освященным деревянным молотком, в него нужно было звонить, дергая за подвешенную снизу веревку. Звон производил стальной молоток, подвешенный внутри самого колокола, — когда за веревку дергали, он наобум, вслепую колотился об стенки колокола.

Пока мы начнем, уже и время обедать подойдет, — пробурчал один из работников.

Цуда поднял руку, требуя тишины. Он не собирался спешить. Возможно, он не самурай, но он относится к своей работе так же серьезно, как они — к своей. Он целую неделю приходил сюда на восходе и на закате солнца, для медитаций. Дома он советовался с «И-Цзин», «Книгой перемен», гадая и при помощи палочки из тысячелистника, и при помощи монеты. Сегодня ему следовало совершить последний шаг. Отринуть все предубеждения, страхи и желания, открыться неотъемлемой сущности этого места и вынуть первую лопату земли. И в этот самый миг ветер слегка изменился. Запах океана сменился благоуханием цветущих яблонь. Цуда вдохнул этот аромат. А когда он выдохнул, то открыл глаза и вонзил лопату в землю.

И лопата тут же ударилась обо что-то твердое, скрытое землей.

На самом деле, лопата расколола крышку внешнего ящика, — сказал Цуда. — Но этот ящик послужил защитой другому, лежавшему внутри — тому, с изящным рисунком на крышке. Я надеюсь, он попал к вам в целости и сохранности, каким я его нашел?

Цуда слыхал, что госпожа Эмилия подвержена внезапным частым обморокам, потому его не удивило, что она вдруг побледнела. А вот бледность, залившая лицо госпожи Ханако, удивила.

Госпожа Ханако спросила:

Почему вы решили отослать этот сундучок прямо госпоже Эмилии?

Я не осмелился бы принять подобное решение, — сказал Цуда. — Поскольку, судя по размеру и весу сундучка, можно было предположить, что в нем содержатся скорее рукописи, нежели какие-то вещи, и зная, что князь Гэндзи повелел перевести историю клана на ангилйский язык…

Тихо! — прикрикнул на него Таро. — Отвечай на вопрос. Почему ты отослал сундучок госпоже Эмилии?

Я этого не делал, господин Таро. — Цудо невольно принялся дрожать, так, что его одежда затрепетала, словно на ветру. — Я совершенно четко приказал моему гонцу доставить сундчок непосредственно князю Гэндзи. Если он поступил иначе, я должен…

Таро пришел в ярость.

Ты послал сундучок князю Гэндзи?! Почему ты не отдал его начальнику стражи замка? Исполнить следующий шаг было его обязанностью, а вовсе не твоей!

Цуда с такой силой вжался лбом в грядь стройплощадки, что у него чуть не свело судорогой мышцы спины.

Князь Гэндзи лично повелел мне связываться непосредственно с ним по всем вопросам, сопряженным с постройкой молельни.

Ты меня что, за дурака считаешь? — Рука Таро потянулась к мечу. — С каких это пор князья позволяют простолюдинам обращаться к ним напрямую?

Прошу прощения, господин Таро, — вмешалась госпожа Эмилия. — Мистер Цуда совершенно прав. Я сама присутствовала при том разговоре.

Слова госпожи Эмилии прозвучали для ушей Цуды сладчайшей музыкой, наилучшим японским языком, каким он только слыхал — и демон с ним, с американским акцентом! Эта женщина только что спасла ему жизнь! Он отныне обязан ей по гроб жизни.

Не мог же он нарушить прямой приказ князя, — добавила госпожа Эмилия.

Таро что-то проворчал, убрал ладонь с рукояти меча и сказал:

Где этот гонец? Пошли за ним.

Через несколько минут гонец рухнул в грязь перед Таро; он успел обильно вспотеть — так он мчался сюда на вызов.

Почему ты отнес сундучок в покои госпожи Эмилии? — спросил его Таро.

Я этого не делал, господин Таро, — сказал гонец. — Я отдал его князю Гэндзи, как мне и приказал мистер Цуда. Князь Гэндзи открыл сундучок, посмотрел, что в нем лежит, и велел мне отнести его в кабинет госпожи Эмилии.

А что в нем лежало? — спросил Таро.

Я не знаю, господин Таро, — ответил гонец. — Я лежал ниц все то время, пока находился в присутствии князя Гэндзи. Я слышал, как он поднял крышку сундучка. Князь Гэндзи сказал, что там свитки, и я услышал, как крышка захлопнулась. Князь Гэндзи приказал мне отнести сундучок в кабинет госпожи Эмилии. Я повиновался. Это все.

Можешь идти, — бросил ему Таро. Повернувшись к госпоже Эмилии, он сказал: — У вас будут еще какие-нибудь вопросы к Цуде?

Нет, — сказала Эмилия. — К мистеру Цуде — никаких.

Цуда перевел дыхание — неслышно, естественно, — и решил, что он и вправду очень удачливый человек.