"Мне кажется, что до известной степени он прав, так как русские принцессы любят, когда их тиранят любовники. Тем не менее, ввиду того, что он уже не состоит теперь в их числе, ему следовало бы быть осторожнее".

Мало того, история говорит, что канцлеру Бестужеву пришлось употребить не один год, пока ему удалось свергнуть Лестока. А ведь осторожный Бестужев не приступал ни к какому делу такого рода без документальных данных. И все-таки, несмотря на скомпрометированность Лестока в заговоре против Елизаветы, лейб-хирург должен был дать сам оружие против себя, чтобы его решились «убрать». Прибавим еще, что Лесток в качестве "рудомета ее величества" получал за каждое кровопускание по две тысячи, а на теперешний счет — около пятнадцати тысяч рублей серебром!

Что же говорит нам все это? То, что в руках Лестока во всяком случае был ключ ко многим интимным тайнам Елизаветы Петровны. Но разве наглый, смелый, вдобавок владеющий интимными тайнами человек не мог добиться всего, чего хотел, от особы, отличающейся легкостью нравов и доступностью, тем более что он жил в непосредственной близости от нее?

Во всяком случае можно сказать, что два иностранных агента — Нолькен и Шетарди, — имевшие тайные дипломатические сношения с Елизаветой Петровной, относились к Лестокц без подозрений. Что же касалось Столбина, то он бывал очень рад, когда при посещении им царевны Лесток не присутствовал. Так и теперь он был очень доволен, увидав, что лейб-медика нет.

Важные новости, матушка-царевна! — шепнул он, низко кланяясь Елизавете Петровне в ответ на ее ласковое приветствие.

— Правда! — вскрикнула царевна. — Ну, говори же, голубчик, говори поскорее!

— Мне велели передать вашему высочеству, что сегодня ночью все теперешнее незаконное правительство может быть свергнуто, если ваше высочество не откажетесь собственноручно переписать и подписать вот это обязательство!

Столбин достал из кармана пачку белых листков, отсчитал пятый сверху, нагрел его у печки и подал царевне проступивший от действия тепла текст.

Елизавета Петровна поспешно прочла его, и ее взгляд, засверкавший безграничной радостью при словах Столбина, теперь опять померк.

— Да не могу я подписать это, Петр Андреевич, — чуть не плача ответила она, — не могу! Ну, как же ты, русский дворянин, сам этого не понимаешь! Мой отец собственным потом и кровью завоевывал Ингерманландию и Ливонию, а я возьми да и отдай все это шведам?.. Да как ты мог, как ты смел прийти ко мне с этим? — почти крикнула она, сразу загораясь внезапным гневом.

— Как же мог бы я служить моей царевне иначе? — ответил Столбин, с обожанием поднимая взор на пылавшее гневом лицо Елизаветы. — Они, эти иноземцы, думают, что я продался им душой и телом; если бы они заметили, насколько я весь принадлежу вашему высочеству, они заменили бы меня другим. А другой не сказал бы, пожалуй, того, что скажу сейчас я… Ваше высочество не хочет подписать это условие? И слава Богу! Агент послов Швеции и Франции сказал все, что ему было приказано. Теперь настал черед говорить дворянину Столбину!

— Так говори же, голубчик, говори! — с лихорадочным нетерпением крикнула царевна Елизавета.

— Маркиз Шетарди просил меня не говорить вашему высочеству, на чем основаны его надежды на возможность переворота, а между тем эти надежды таковы, что не во власти французского посла остановить ход событий. Шведское правительство предписало барону Нолькену во что бы то ни стало осуществить переворот, так как шведам не стало житья от России, и они надеются, что ваше высочество, вступив на российский престол, не станет так теснить их. И вот Нолькену пришлось случайно свидеться с Минихом в такую минуту, когда фельдмаршал был вне себя от злобы на Бирона и родителей императора. Барону стоило немногого, чтобы убедить Миниха вступиться за попранные права дочери Великого Петра. Сегодня ночью Миних именем царевны поведет преображенцев арестовывать все правительство! Нолькен уже переговорил обо всем с фельдмаршалом, и Шетарди просто пытается в последнюю минуту кое-что выговорить!

— Столбин! — воскликнула царевна, хватаясь обеими руками за бурно бившееся сердце. — Проси у меня какой угодно милости за преданность!

— Матушка-царевна! — с низким поклоном ответил Петр Андреевич. — Если уж будет такая твоя милость, то прикажи отправить меня отсюда в крытом возке, а то по дороге за мной сыщик увязался, еле-еле я от него укрылся!

— Но какая же это милость! — рассмеялась царевна. — Я должна это сделать, чтобы не терять верного слуги! Нет, проси у меня настоящей милости!

— В таком случае припадаю к ногам вашего высочества: ежели удастся мне найти мою невесту, с которой нас разлучили злые люди, так возьмите ее под покровительство вашего высочества!

— От души обещаю тебе это… Но только вот что, Петр Андреевич: можно ли положиться на Миниха?

— Ему обещана крупная сумма денег…

— О, за деньги Миних все сделает!.. Господи, хотя бы удалось!.. Но как я боюсь, как я боюсь… Знаешь, что Столбин? Поеду-ка я сейчас в казармы да шепну солдатикам, чтобы они слепо повиновались Миниху?

— Это будет очень хорошо, ваше высочество!.. — сказал Столбин, но, заслышав вдали чьи-то частые шаги, заглянул в открытую дверь и, увидев спешащего Лестока, шепнул: — только Бога ради, ваше высочество, лекарю ни слова! А то он меня с головой послам выдаст!

— Хорошо! Но что же ты скажешь Шетарди?

— Что ваше высочество решили обдумать…

— Ба! Кого я вижу! — воскликнул Лесток, входя в будуар. — Привет заговорщику! Ну, что у вас тут?

— Да вот все пристают ко мне с обязательством земельных уступок! — пожав плечами, ответила Елизавета Петровна.

— Ну, и что же вы решили?

— Но я не могу так сразу решиться! — ответила царевна. — Я должна подумать…

— А по мне так и думать нечего! — безапелляционным тоном отрезал Лесток. — Лучше урезанное царство, чем монашеский клобук! Впрочем, недаром какой-то философ скаал, что мужчина состоит из души и тела, а женщина — из тела и капризов…

— Мне пора, ваше высочество! — произнес Столбин, потупляя взор, чтобы не выдать, насколько оскорбляли его грубые, пренебрежительные манеры проходимца-врача. — Осмелюсь ли напомнить о моей просьбице дать мне крытый возок?

— Да, да, — заторопилась царевна. — Я сейчас распоряжусь! Кстати прикажу, чтобы и мне тоже заложили карету…

— А вы куда собрались? — спросил Лесток, тяжело опускаясь в кресло и закидывая ногу за ногу. — Опять какая-нибудь оргия! Но неужели без меня?

— Это скучно наконец, Лесток! — вспыхнула царевна. — Вы положительно забываетесь!

Она резко встала и вышла из комнаты. Лесток проводил ее грубым смехом.

Через несколько минут Столбин уже сидел в возке, и тот быстро доставил его до набережной Васильевского Острова. Там Столбин слез, пешком дошел до известной уже читателю каменной ограды и подземным ходом добрался до потаенной комнаты. Там "купец Алексеев" опять преобразился в переводчика Шмидта.

Тогда он вернулся в убого обставленную комнату, осторожно отпер дверь, позвонил и сказал явившемуся на его звонок лакею:

— Доложите его высокопревосходительству, что я переписал документ и желал бы вручить его лично его высокопревосходительству!

Лакей скоро вернулся с сообщением, что его высокопревосходительство просил господина Шмидта к себе.

Когда Шмидт ушел, Жан Брульяр (так звали лакея) торопливо подбежал к столу и осмотрел чернильницу.

— Гм! — буркнул он, — хотя я умышленно забыл налить чернил в чернильницу, этот господин уверяет, будто он скопировал документ! Я был прав — тут что-то не так! Ну, держи ухо востро, Жан! Дипломатические тайны — это такой капитал, который приносит чудовищные проценты! В этой комнате что-то кроется, а что — это я должен открыть!