Муза улыбнулась еще шире.
— Не бойся, я не кусаюсь. — сказала она. — А ты познакомишь меня с Брокком?
— А тебе хочется?
— Если потом произойдет конец света, я уже не успею ни с кем познакомиться.
Крысолов промолчал. Идея о конце света с каждой минутой становилась все менее привлекательной.
— Пойдем, или как? — прищурилась муза.
— Пойдем. — отозвался крысолов. — Я думаю поговорить с Брокком о конце света. Может, он передумает.
— Он двадцать лет пытался найти артефакт, а теперь, ты думаешь, просто возьмет и послушает тебя?
— А откуда ты узнала, что двадцать лет?
— Я много чего знаю. — отмахнулась муза.
— Может, тогда расскажешь?
Она улыбнулась и подмигнула.
— Не расскажу. Всему свое время. — и припустила бегом по ступенькам.
Крысолову ничего не оставалось, как побежать следом за ней.
А на вершине холма сверкал в лучах поднимающегося солнца Храм Зеркал и Улыбок.
Тело Умника слегка присыпало белоснежной крупой.
Хватка присела на одно колено и провела кончиком пальцев по заиндевевшему лицу. Казалось, что человек без очков сейчас откроет глаза и вцепится в шею Хватки мертвой, эээ, хваткой. Но этого не произошло. Умник был окончательно и бесповоротно мертв.
Хватка до сих пор не могла поверить в то, что Умник сначала пропал из ее жизни, потом возник вновь, превратившись в какого-то маньяка, в монстра… Зачем тогда вообще нужны чувства, если он делают с людьми… такое. Если, подчиняясь чувствам, превращаешься в монстра, причиняешь боль любимым людям и даже после смерти дергаешь за самые чувствительные струнки в глубине души…
— Не нравится мне это кладбище. — пробормотал Клим, осматриваясь. — Мне кажется оно, ну, совсем новое. Как будто эти могилы вырыли здесь незадолго до нашего прихода.
— А так и есть. — ответила Хватка. — Захоронения свежие.
— Мы их догоняли, этих мертвецов. — сказал Вальдемар.
Клим пожал плечами. В принципе, кладбище не стало нравиться ему больше. Хотелось быстрее покинуть это место и оказаться где-нибудь в тепле, чтобы ноги укрывал плед, а на столике стояла чашка горячего чая. И отчаянно хотелось нарисовать какую-нибудь картину. Чтоб с зеленым лугом, одиноким деревцом и — обязательно — золотистым рассветом. Мрачные картины Клим рисовать не любил.
Хватка закрыла Умнику веки и поднялась.
— Какие будут предложения? — спросила она. — Есть мысли, куда идти дальше?
— У меня нет. — сказала Наташенька. Ее мысли вращались вокруг Семена и теплой ванны.
— Я могу попробовать вывести вас к музе. — заметил Вальдемар. — Если, конечно, никто не против.
— Я целиком поддерживаю. Лишь бы убраться отсюда подальше. — проворчал Клим, пританцовывая на месте.
Вальдемар хитро прищурился.
— Они были здесь час, может быть, полтора назад. Я отлично вижу свет. Секундочку…
Вальдемар выудил из кармана сотовый телефон и набрал несколько цифр. Все вокруг замолчали, ожидая услышать далекую телефонную трель. Однако вокруг царила тишина.
— Тэк. — сказал бродячий волшебник. — Нам прямо.
После чего взял, да и подкинул телефон высоко вверх. Телефон исчез в темноте. Вальдемар поднял над головой руку с вытянутым указательным пальцем. От пальца внезапно отразился свет и тонким лучиком разрезал Мрак.
— Мой личный путеводитель. — похвалился Вальдемар. — Рекомендую. Недорого. У меня есть еще два варианта — один с сенсорным экраном, а второй с картой памяти на 18 гигабайт. Никто не хочет?
— Если выживу, обязательно куплю, — мрачно пообещала Наташенька.
Хватка вгляделась в темноту.
— Твой путеводитель не врет? — уточнила она. — Мне кажется там, впереди, больше ничего нет. Только пустота… Как там сказал паренек-водитель?
— Впереди невидимая стена. — подсказал Клим.
— Значит, нам туда. — подмигнул Вальдемар, — Ну, кто за мной? Не бойтесь, впереди ничего страшного. Да и вообще, разве есть повод чего-то бояться?
— Есть. — отозвался Клим. Но рядом шла Хватка, и молодой художник отчего-то пришел к выводу, что быть бесстрашным тоже интересно. По-своему интересно….
Облака закончились внезапно. Вот они были, а вот закончились. Словно кто-то взял ластик и стер их, а потом нарисовал пронзительное голубое небо, яркое солнце и изумительный холм, покрытый изумрудной травой.
Семен прищурился, глаза заболели от внезапного перехода. Позади удивленно воскликнула Вячеслава.
— Цветочки! — завопила она, — Бабочки!
— Я тебе дам, цветочки! Ни шагу от бабушки! Мало ли что здесь водиться! А вдруг если пауки какие-нибудь или змеи?
Бабушка Фима очень ловко умела разрушать иллюзии.
Семен дождался, пока глаза привыкнут к яркому свету, и огляделся. На вершине холма стоял огромный зеркальный дворец. Видимо, тот самый Храм. Стены его сверкали на солнце, отражая сотни (а то и тысячи) солнечных лучей. Создавалось ощущение, что Храм тонет в огне, что он и есть — часть этого ослепительно света… Лестница тянулась прямо к Храму, извивалась и терялась где-то у его подножия. Значит, другого пути нет. Только вперед.
Семен сделал несколько шагов и оглянулся. Внизу простирались розовые облака. Они вальяжно плыли вокруг холма, омывали его розовыми хлопьями, и устремлялись в свое бесконечное путешествие. Розовое море — глубокое и бесконечное. А что там под ним? Что за мир? Что за земля?..
Бабушка Фима легонько толкнула Семена в коленку.
— Замечтался что ли? — пробормотала она. — Я бы на твоем месте поторопилась! Кушать хочется!
— Вы уверены, что нас покормят? — усмехнулся Семен и запрыгал по ступенькам.
— Нет, но хозяина Храма все равно же придется убивать. А зачем ему, мертвому, еда?
Семен сомневался, что хозяину Храма и живому-то нужна была еда, но благоразумно промолчал.
Лестница показалась ему бесконечной.
Крысолов остановился перед дверьми Храма Зеркал и Улыбок. Крысолов был счастлив. Он улыбался. Счастье, будто паразит, проникало в организм крысолова и там, внутри, дергало за какие-то невидимые ниточки, заставляя улыбаться, испытывать удовольствие, радоваться жизни. Без этого в Храме нельзя. Иначе можно задохнуться от одиночества. А так — растягиваешь рот в улыбке, вдыхаешь полной грудью и медленно распахиваешь огромные двери. И счастье там, внутри, ворочается, защищает…
— Ты странно выглядишь. — спросила муза. — Так надо?
— И ты тоже улыбайся! — наставительно сказал крысолов, после чего отворил двери.
Храм никогда не запирался. Это вообще глупо — запирать что-то в своем сознании.
Храм начинался с длинного и узкого коридора. На полу лежал бархатный ковер красного цвета, стены были зеркальными, а с потолка на тонких нитях свисали светящиеся круглые шарики.
Зеркала ловили отражение музы и крысолова и запускали их в бесконечность, отражая и отражая — все дальше, в глубину собственных иллюзий.
Муза с любопытством оглядывалась по сторонам, хотя смотреть здесь было, в общем-то, не на что. Следы от ее босых грязных ног тянулись ровной цепочкой по ковру от самых дверей.
— Он сразу уничтожит мир? — спросила муза.
— Что?
— Ты дашь Брокку артефакт… и он сразу возьмет и уничтожит весь мир?
— Я не знаю. Мне надо будет с ним поговорить. — крысолов никогда в жизни не испытывал столь острую нехватку времени. Ему казалось, что он так много не успел. Например, просто, по человечески, пожить… — Я не хочу, чтобы Хозяин уничтожал мир. Я… мне надо подумать, понимаешь?
— Понимаю. Каждому из вас есть, что терять.
— А тебе нет?
Муза пожала плечами:
— Я же выдуманная. Я не скучаю. Разве что иногда от безделья.
Они подошли к еще одним дверям. Двери были черного цвета, покрытые густой паутиной трещин (да и обыкновенной паутиной тоже), с нелепой овальной ручкой и крохотным отверстием замочной скважины.
Крысолов напряженно выдохнул. Он хоть и был счастлив (в этот самый момент, в эту самую секунду), но не смог сдерживать волнения. Ох, сколько мыслей, мыслишек суетится в голове, будто взбесившиеся тараканы, вздумавшие захватить мир.