Пак Триног снова хмыкнул и налил себе чаю. В серьезных разговорах он предпочитал не только заканчивать фразы, которые начинала жена, но и иногда помалкивать.

— Видишь ли, — сказала Людовия, — здесь замешаны великие чары мироздания. К нам придет именно тот человек, который нужен. Профессии не выбираются. Они идут от сердца. Если тебе суждено стать швеей, то ты станешь швеей. Если тебе суждено стать принцессой — то ты станешь принцессой. На пороге нашего дома уже одиннадцать раз появлялись люди, привлеченные светом зажженного фонаря. И каждый раз мы ни капли не сомневались, что пе-редаем твоих братьев в верные руки…

— Поначалу, мне казалось, что роль брадобрея для маленького Шпигатта не очень подходит. — Встрял Пак Триног, — но потом я в корне пересмотрел свою точку зрения.

— Каждый из них освоил именно ту профессию, которой хотел заниматься, и которая ему нравилась.

— Тяга к любимому делу идет от сердца. — Со знанием дела сказал Пак Триног, попивая чай и любуясь багровым закатом. — Существует такая штука, которая называется — флюиды. Вроде светлячков. Они летят от твоего сердца в разные стороны. Мы их не видим, а те, кто ищет себе учеников — видят. И безошибочно приходят по следу этих самых флюидов. Мир так устроен. Это как закон бутерброда!

— А к вам тоже приходили? — спросила Ликка.

— К моим родителям пришел статный одноногий пират. — Тут же начала вспоминать Людовия (а в последнее время она частенько любила ворошить в памяти прошлое), — у него был пышный белый парик и синяя треуголка. Он умел выстукивать палкой, которая у него была вместо левой ноги, одну популярную в то время мелодию — чем покорил сердце моей мамы. Он-то и обучил меня пиратскому ремеслу…

Мама отхлебнула чаю и начала вспоминать бурную молодость, когда она в шестнадцать лет отправилась на пиратском корабле в далекие страны. Их было десять человек, таких же юных искателей приключений, и статный одноногий пират, который хотел передать им все свои знания и умения, предчувствуя скорую смерть. Он научил свою молодую команду управлять кораблем в шторм и в штиль. Он научил их вязать морские узлы, сражаться на саблях, брать на абордаж, на нюх определять направление и скорость ветра, ориентироваться по звездам, предчувствовать грозу за несколько дней до ее наступления, отличать настоящие сокровища от дорогих подделок, нападать только на те корабли, которые действительно того стоили. И, конечно, он научил их не убивать людей. Ни один уважающий себя пират во всем белом свете не отбирает невинные души. Пират — это, прежде всего, морской волк, свободолюбец, над которым нет королей и нет законов, которому никто не указывает куда плыть, и каждый день которого считается последним днем его жизни.

— И ведь это была именно та профессия, которая мне нравилась! — закончила Людовия, которая за разговором и не заметила, что чай в ее кружке безнадежно остыл, — я верю, что наша замечательная дочка тоже освоит профессию по своему вкусу.

Пак Триног согласно закивал. Он тоже ни на секунду не сомневался, хотя к тому времени, когда его отец должен был вывесить фонарь, уже давно сбежал из дома в поисках приключений. О, как быстро бегут годы жизни.

И вот так получилось, что когда первые капли первого весеннего дождя зашелестели по молодым листьям фруктового сада, Пак Триног пошел за фонарем.

Приладив его на веранде, Пак Триног вытащил из дома кресло-качалку, закурил трубку и начал ожидать прихода гостей. В том, что искатели придут именно сегодня, он ни капли не сомневался. Опыт, право слово, имелся. Все одиннадцать сыновей разбрелись подмастерьями в первые же дождливые дни. Пак Триног верил в поговорку, что хороший товар никогда не залеживается. А его дочь была жемчужиной хоть куда.

Людовию же в то утро охватило легкое волнение. Она пекла пирожки и иногда выходила на веранду, вытирая руки полотенцем, чтобы вместе с мужем поглядеть на дорогу, по которой громыхали телеги, да проходили местные жители.

А уж как волновалась в этот день Ликка — не описать. Едва проснувшись, она бежала к окну, но видела только голубизну безоблачного неба. Уже несколько дней Ликка почти не спала, прислушиваясь к звукам за окном, в ожидании дождя. Со среды небо затянули темные низкие тучи, и ветер бился в окно. Но вот уже прошла пятница, а дождя не было. Вместо него — голубое небо и теплый ветерок.

Ликка ворочалась в постели, перебирая в уме многочисленные профессии, которые бы она хотела (или, наоборот — не хотела) освоить. В голову лезли миллионы идей. Но, как это часто случается, томительное ожидание не давало трезво мыслить и будоражило сознание разнообразными темными предчувствиями. И вот, наконец, субботним вечером первые тугие капли разбились о стекло ее комнаты. Ликка, которая лежала на кровати с открытой книгой, распахнула окно и увидела серое небо и низкие тучи. Сердце ее от волнения билось, будто птица в тесной клетке.

Из своего окна Ликка видела отца, который прибил фонарь и уселся в кресло курить трубку и глядеть на дорогу. Колючий дождик шелестел в листьях, и ему было все равно, что происходит вокруг.

От волнения у Ликки все валилось из рук. Она едва не разбила тарелку, вызвавшись помочь матери помыть посуду. Затем зацепила плечом дверной косяк, когда выносила на задний двор постиранное белье. И под конец споткнулась о корзину с апельсинами, и фрукты рассыпались по кухне, закатившись под стол у окна, под кухонный шкаф и под печку. Любой другой на месте Ликки уже давно бы опустил руки, но не даром она была дочкой пиратов. Характер Ликке достался упорный и совершенно не мягкий. Мама в это время ушла к отцу, чтобы дать ему попробовать свежих пирожков. Подобрав полы платья, Ликка стала ползать по полу, собирая фрукты. Один апельсин закатился далеко под стол, так, что достать его не представлялось возможным. Тогда Ликка полезла в темноту. Нос тотчас защекотало от пыли. Апельсин попался коварный, все никак не желал попадаться в руки. Когда же он был, наконец, загнан в угол и пойман, Ликка издала торжественный вопль:

— Попался, негодяй!

И в этот же момент в кухне раздался незнакомый голос:

— Это кто же там от тебя убегает?

Ликка выбралась из-под стола и с огромным удивлением увидела, что в центре кухни стоит самая настоящая ведьма. Сомневаться не приходилось.

Прежде всего, ведьмину голову венчала длинная остроконечная шляпа с двумя неровными заплатками и слегка обтрепанными полями. Миллионы морщинок собрались на ведьмином лице в уголках глаз и на лбу. Ведьма опиралась о кривоватую клюку, рядышком стояла летающая (без сомнения) метла, а на плече сидел говорящий (опять же, без сомнения) ворон.

О ведьмах Ликка читала в книжках. Еще она слышала множество историй, которые рассказывали друзья родителей, иногда заплывающие на пару ночей со стороны Бурого моря. Профессия ведьмы была достаточно популярной в городах. Жители любого населенного пункта гордились тем, что где-нибудь на окраине стоит небольшой домик, откуда то и дело веет волшебством, а иногда по ночам взметаются в небо фонтаны ярких брызг от какого-нибудь взорвавшегося чудодейственного ведьминого зелья.

Теперь сердце Ликки забилось с утроенной силой.

— А родители вас не заметили? — спросила она, потому что ничего другого ей в голову не пришло.

— Я зашла с заднего входа, — ответила ведьма. Голос у нее оказался скрипучим, словно несмазанное колесо у телеги, — летела с запада, а потом увидела горящий фонарь и решила заглянуть. Стало быть, это ты и есть, девушка, которая вступила в Пору Совершеннолетия?

Ликка кивнула. Она вдруг с совершенной четкостью представила себя в ведьмином одеянии, с остроконечной шляпой на голове. Выходило довольно мило. А потом представила, как летит на метле высоко над облаками, в ярко-голубом небе, навстречу солнцу. Или варит в огромном котле волшебное зелье. А на плече у нее сидит настоящий говорящий ворон!

'Морщинок пока не надо, — подумала Ликка, — а в целом очень даже неплохо…'