Хорошая взаимосвязь между субъективным удовольствием от переживания, стремлением к переживанию или желанием его и фундаментальной потребностью в переживании (рано или поздно оно принесет мне пользу) существует только у здоровых людей. Такие люди стремятся к тому, что хорошо для них и для других, а потом способны искренне радоваться этому и одобрять это. Для таких людей добродетель сама по себе является вознаграждением — в том смысле, что она сама по себе доставляет удовольствие. Они не задумываясь стремятся творить добро, потому что они хотят это делать, они испытывают потребность это делать, они одобряют такой образ действий и они не перестают получать от него удовольствие.
Именно это единство, эта сеть позитивных взаимосвязей распадается на отдельные конфликтующие между собой части, когда человек становится жертвой психического заболевания. Тогда то, что он хочет делать, может причинить ему вред: даже если он совершает такой поступок, он может не получить от него удовольствия: даже если этот поступок доставляет ему удовольствие, он может, в то же самое время, не одобрять его, так что радость его будет отравлена чувством вины или недолга. То, что поначалу может радовать его, потом может уже огорчать. Его импульсы, желания и удовольствия становятся ему плохими советчиками в жизни. Соответственно, он вынужден не доверять импульсам и удовольствиям и бояться их, потому что они "сбивают его с пути". В результате он становится жертвой конфликта, разлада, нерешительности: короче говоря, он становится «ареной» гражданской войны.
С точки зрения философских теорий, это открытие позволяет решить многие исторические дилеммы и противоречия. Гедонизм срабатывает в случае здоровых людей; он не срабатывает в случае болезни. Истина, добро и красота действительно отчасти взаимосвязаны, но только у здоровых людей эта взаимосвязь действительно сильна.
Для некоторых людей самоактуализация является "нормальным состоянием". Однако для большинства людей — это, скорее, надежда, стремление, желание, нечто желанное, но еще не достигнутое, клинически проявляющее себя в форме тяги к здоровью, внутренней цельности, развитию и т. п. Тесты на основании проецирования также способны обнаружить эти тенденции — как потенциальные возможности, не как явное поведение, подобно тому как рентгеновские лучи могут выявить зарождающуюся патологию еще до появления ее внешних признаков.
Для нас это означает следующее: то, чем человек является, и то, чем он мог бы быть, для психолога существует одновременно, снимая тем самым дихотомию между Бытием и Становлением. Потенциальные возможности — это не только то, что будет или может быть; это также и то, что есть. Ценности самоактуализации существуют — как цель — и вполне реальны, несмотря на то, что не воплощены в жизнь. Человеческое существо — это одновременно и то, чем оно есть на самом деле, и то, чем оно стремится стать.
Человек демонстрирует, что в самой его природе заложено стремление к более полноценному Бытию и более полному осуществлению его человеческих качеств в том самом натуралистическом, научном смысле, в котором желудь «стремится» стать дубом, а всякое животное «стремится» развить в себе все присущие его породе качества. О человеке никак нельзя сказать, что окружающая среда придает ему форму человека или учит его быть человеком. Роль окружающей среды состоит исключительно в том, чтобы позволить (или помешать) ему осуществить его потенциальные возможности, а не потенциальные возможности окружающей среды. Окружающая среда не наделяет его способностями и потенциальными возможностями, они содержатся в нем в зачаточной или эмбриональной форме. Творчество, спонтанность, самостоятельность, способность любить, стремление к истине присущи роду человеческому как потенциальные возможности, так же, как присущи ему руки, ноги, мозг и глаза.
В этом нет никакого противоречия с теми обширными данными, которые ясно указывают на то, что жизнь в семье и в цивилизации абсолютно необходима для осуществления тех психологических возможностей, которые и определяют отличие человека от всех остальных существ. Давайте не путать одно с другим. Учитель или цивилизация не создают человеческое существо. Они не закладывают в него способность любить, проявлять любопытство, философствовать, создавать символы или проявлять творческий подход. Они, скорее, позволяют, помогают или способствуют тому, что существует в эмбриональной форме, стать реальностью. Одна и та же мать или одна и та же цивилизация, став точно таким же образом относиться к котенку или щенку, не могут превратить их в человеческие существа. Цивилизация — это солнце, воздух и вода, а не само зерно.
Группа мыслителей, которая уже давно работает над проблемами самоактуализации, Я и подлинности, вполне убедительно доказала, что человеку присуща тенденция к самоактуализации. Соответственно, он ощущает потребность в сохранении верности своей природе, обретении веры в себя, подлинности, спонтанности, подлинности самовыражения, в отыскании причины своих поступков в глубинах своей внутренней природы.
Но это, разумеется, только в идеале. Эти мыслители не говорят о том, что большинство взрослых людей не знает, как достичь подлинности, и что в своем «самовыражении» эти люди способны навлечь катастрофу не только на свои головы, но и на головы других людей. Что вы ответите насильнику или садисту, который вас спросит: "Почему я не должен доверять своим импульсам и не должен самовыражаться?"
Эти мыслители кое-чего недоглядели. Они не прояснили свои постулаты, из которых можно сделать вывод, что если человек может вести себя в полном соответствии со своей природой, то он будет вести себя хорошо, что если его поступки будут исходить из глубин его внутренней природы, то это будут хорошие и правильные поступки. То есть отсюда можно сделать вполне определенный вывод, что «сердцевина», истинное Я человека изначально праведно, нравственно и достойно доверия. Это самостоятельное положение (оно не связано с положением о самоактуализации человека), и оно требует особых доказательств (которые, как мне кажется, будут найдены). Более того, эта группа авторов определенно уклонилась от имеющего решающее значение утверждения, что эта «сердцевина» человека должна быть в какой-то мере наследственной, иначе во всех остальных аспектах возникает слишком много путаницы.
Иными словами, нам следует активно заняться теорией «инстинкта», или, как я ее предпочитаю называть, теорией фундаментальных потребностей. То есть необходимо изучать изначальные, глубинные, отчасти передающиеся по наследству потребности, желания, стремления и, позволю себе сказать, ценности человечества. Мы не можем одновременно стоять на позиции биологов и на позиции социологов. Мы не можем утверждать, что цивилизация все предопределяет и за все отвечает, и, в то же самое время, говорить о том, что человек обладает врожденной природой. Одно не совместимо с другим.
Из всех связанных с инстинктом проблем, мы меньше всего знаем и больше всего должны знать об агрессивности, враждебности, ненависти и деструктивности. Сторонники Фрейда утверждают, что все это инстинктивные качества; большинство же сторонников динамической психологии заявляет, что речь идет не о непосредственно инстинктивных потребностях, а, скорее, о вечно преследующей человека реакции на неудовлетворенность инстинктивных, или фундаментальных потребностей. Другая точка зрения (как мне кажется более верная) делает упор на изменение самого «качества» гнева по мере улучшения или ухудшения психологического здоровья (103). У более здорового человека гнев — это реакция на ту ситуацию, в которой он в данный момент находится, а не характерологический выброс накопившихся за определенное время эмоций То есть, это адекватный реальности эффективный ответ на нечто действительно существующее в настоящем времени, а не «очистительная» струя направленной не в ту сторону и бессмысленной мести, в результате чего ни в чем не повинные люди отвечают за чьи-то давние грехи. Психологическое здоровье не ликвидирует гнев: оно придает ему форму решительности, самоутверждения, самозащиты, справедливого возмущения, борьбы со злом и т. п. Такой индивид способен стать куда более дееспособным борцом, например, за справедливость, чем средний человек.