Висящий за спиной самострел медленно перекочевал в руки. Рычаг лег в гнездо, готовый вздернуть стальную тетиву на дыбу курка. Сердце резко ускорило темп, насыщая тело адреналином. Сейчас, сейчас…

Возникший из тьмы силуэт заставил напрячься мышцы… в следующий миг Шабанов прикусил губу, чтобы сдержать ругательство — Букин! Чертов лопарь двигался с беззвучностью полярной совы.

По правую руку возникла громада Харламова. Стрелец пригнулся, чтобы не упустить ни слова, из сообщения лопаря.

— Двое их, — едва шевеля губами прошептал Федор. — Хорошо, гады, прячутся. Если б не ветер, вляпались бы, как воробей в коровье дерьмо. Осталось бы сидеть и не чирикать!

— Не балаболь, дело говори, — дохнул в ответ Егорий.

— Я и говорю — ветер-то западный, а каянцы небось месяц бани не видели! Разит, как от выгребной ямы. Тут уж прячься, не прячься, а вонь-то выдаст.

— Всего-то два засранца? — шепот Харламова задышал охотничьим азартом. — Да я их один от вони вылечу — мертвые не потеют.

Егорий вернулся к оставленной позади кереже, из поклажи вынырнул белый плащ-мятель. Сергей хотел последовать примеру… остановила легшая на плечо рука Букина.

— Не надо, — прошептал Федор. — Мы Егорке тока мешаться будем…

Шабанов сердито отшатнулся, и Букин тут де сменил точку зрения:

— Однако, можешь за мной идти — коли Егорий не справится, твой самострел в самый раз придется.

Сергей бы поверил, если б не видел, как Букин натягивает тетиву на метровый лопарский лук.

«Нужен я им, как зайцу лосиные рога… — с горечью подумал Сергей. — С лопарем в стрельбе состязаться — лишний раз краснеть».

Завывавший вторые сутки напролет ветер как назло стих. Лишь снег по—прежнему сыпал, старательно пряча скользнувшую мимо Сергея белую тень.

Чуть выждав следом двинулся Букин. Сбросивший постромки Шабанов не отставал ни на шаг.

Как умер первый каянец, Сергей понял, увидев мелькнувшего перед ним Егория. Стрелец выразительно потряс окровавленным ножом и снова исчез в снегопаде.

«Федор сказал, двое каянцев-то…» — настороженно подумал Шабанов. — Значит, где-то еще один прячется…

Подкрасться ко второму Егору не удалось — попавшаяся на пути сосна встряхнулась, как вылезший из воды пес, освобожденно взмахнула ветвями…

Возникший двадцатиметровый снежный падун[45] на миг застыл. Вокруг сосны возник причудливый ореол, до странности напоминая скособоченный человеческий силуэт… затем из снежного облака с яростным криком вырвался Харламов.

Скрываться долее было незачем, Сергей яростно рванул рычаг самострела. Стальной оперенный болт прыгнул в ждущую его ложбинку, как любовник в призывно распахнутую постель…

Видимо, снежная лавина показалась великаном не одному Шабанову, а вылетевшее из облака рычащее чудовище окончательно свела с ума притаившегося неподалеку каянца.

Пронзительно заверещав: «Hijsi!!! Hijsi!!!», он выскочил из скрытой заметенной снегом ложбинки, сломя голову понесся к ушедшему вперед отряду… Звонко тренькнула тетива лопарского лука, следом гулко хлестнул самострел. Крик захлебнулся, каянец рухнул ничком.

Харламов подскочил к упавшему, настороженно склонился над телом… и выпрямился, пряча в голенище не пригодившийся засапожник.

Букин, потрогал торчавший из расколотого стального шлема самострельный болт, уважительно поцокал языком.

— Хорошо, однако, стрельнул, — похвалил он Шабанова и, с горестным вздохом, добавил, — жаль тока, шапку испортил со стрельцов за такую ведро водки стребовать можно…

«Зато наповал!» — подумал Шабанов, но сказать не успел: Букин перекатил труп набок, аккуратно извлек из груди мертвеца обломок стрелы с узким трехгранным наконечником.

— А кольчуга почти цела: два кольца-то и порвало, — закончил оценку трофеев лопарь и расстроено махнул рукой, — да оглоеды кольские все одно скажут, мол, рвань принес!

— Стрелки-и! — насмешливо встрял Егорий, — у того, что я зарезал, и шелом, и кольчуга целые. На обратном пути обязательно заберу.

Шабанов даже не улыбнулся.

На памяти возникла первая зарубка: «Минус два…»

Далекий полный ужаса вопль раненой птицей заметался меж сопок, истаял, растеряв силы. Весайнен ждал второго… не дождался. Что ж, он предвидел погоню… Пусть гонятся — вокруг родные земли. Здесь никто не подаст руссу куска хлеба, никто не пустит обогреться у очага. Ха! Скоро руссам придется сосновые шишки снегом заедать!

Да, все так. Именно так! Но почему ж тогда тревога и страх голодными песцами грызут внутренности?

Весайнен повернулся к остаткам некогда грозной ватаги и приказал ускорить шаг.

Бой оказался слишком короток. Неистраченный адреналин бушевал в крови, требовал выхода. Сергей отбросил за спину капюшон малицы, позволив вновь проснувшемуся ветру охладить пылающий лоб. Снежинки таяли, не успев коснуться раскаленной кожи, горячая влага стекала за ворот. Хотелось бросить кережу и бежать за проклятым Весайненом…

Снова дважды — подавая сигнал к остановке — дернулся ремешок. Шабанов подкатил к Букину.

— Ну что? — жарко шепнул он. — Где каянцы?

Букин, не отрывая глаз от видимого ему одному препятствия, предостерегающе вскинул руку.

— Не ватажники это… — наконец прошептал он. — Другое что-то… может, что из добычи потеряли?

Букин ошибся — перед ними лежал человек в долгополой монашеской рясе. Худой, как обтянутый кожей скелет. Седые волосы монаха терялись на сером в предутреннем свете снегу, восковая бледность заливала суровое аскетичное лицо.

— Отмучился божий человек… — пробормотал Харламов. Царствие ему…

Монах чуть заметно вздрогнул, послышался тихий хрип. Егорий прервался на полуслове, бросился к монаху… Левая рука воина нырнула под затылок монаха, правая лихорадочно срывала с пояса баклагу с водкой.

— Ты, это… не умирай! — взмолился Харламов, — Дольше терпел, еще немного осталось: мы тебя оденем, домик снежный построим… Букин, лопарь наш, домики из снега лепит — лучше избы получается.

Федор, успевший порыться в кереже, достал запасную малицу, сунул в руки Шабанову.

— Монаха одевай! — растеряв привычную веселость, сказал он. — Да сначала разотри мал-мала — небось, поморозился. Я пойду ледяную вежу делать.

Сергей молча кивнул. Букин огляделся, выискивая подходящее место, метнулся к занесенной снегом ложбинке. В руках лопаря как по-волшебству оказалась деревянная лопата.

— Братие там… — явственно произнес монах, не открывая глаз. — Все, кто жив остался…

— Девушка! — Сергей упал на колени рядом с монахом, борясь с желанием вцепиться, встряхнуть, осторожно коснулся худого плеча. — Девушка, лопарка, Вылле зовут…

Сергей задохнулся от волнения, но монах понял.

— У них, проклятых… — хрипло прошептал он. — К нам шла… предупредить… не успела…

— Ты помолчи, помолчи, — Харламов решительно оттеснил плечом Сергея. — Не трать силы-то! Потом расскажешь — когда оклемаешься.

Баклага еще раз коснулась сухих монашеских губ, тонкая струйка пробежала по смерзшейся бороде. Пахнуло водкой, под свалявшейся бородой прыгнул острый кадык, слабая улыбка углубила без того резкие морщины у рта.

— Доброе вино у тебя… тако в Кандалакше дева одна делала… Варькой звали…

— Ну знаткой! — восхищенно воскликнул Харламов. — Ее вино-то и есть. Самолично покупал! Видно ты, отче, до пострига лихой мужик был!

Монах шевельнул рукой, страдальчески поморщился.

— Помоги мне, воин — ресницы смерзлись, не вижу света божьего.

Харламов с готовностью наклонился, дыханием отогрел веки. Из-под кустистых бровей глянули серые полные боли глаза.

— Двое… — разочарованно пробормотал монах. — Всего двое… Где дружина воеводская, стрельцы где? Почто никто людей спасать не пошел?

Харламов окаменел… «Что сказать-то?» — читалось во взгляде. В следующую секунду он уже тащил монаха к зародышу будущей «ледяной вежи».