Словом, немецкие буржуа не строили себе никаких иллюзий насчет прусской обходительности. И если с 1840 г. идея прусской гегемонии стала пользоваться среди них влиянием, то лишь по той причине и постольку, поскольку прусская буржуазия благодаря своему более быстрому экономическому развитию становилась экономически и политически во главе немецкой буржуазии и поскольку Роттеки и Велькеры давно уже имевшего конституции Юга стали оттесняться на задний план Кампгаузенами, Ганземанами и Мильде прусского Севера, адвокаты и профессора — купцами и фабрикантами. И в самом деле, среди прусских либералов последних лет перед 1848 г., особенно на Рейне, чувствовались совсем иные революционные веяния, чем среди либералов-кантоналистов Южной Германии[492]. Тогда появились две лучшие со времени XVI века политические народные песни: песня о бургомистре Чехе и песня о баронессе фон Дросте-Фишеринг[493], нечестивым духом которых теперь, на старости лет, возмущаются люди, в 1846 г. весело распевавшие:
Но все это очень скоро должно было измениться. Разразилась февральская революция, за ней мартовские дни в Вене и берлинская революция 18 марта. Буржуазия победила без серьезной борьбы; бороться серьезно, когда до этого дело дошло, она вовсе и не хотела. Ибо та самая буржуазия, которая еще так недавно кокетничала с тогдашним социализмом и коммунизмом (особенно на Рейне), вдруг заметила теперь, что она вырастила не только отдельных рабочих, но и рабочий класс, — хотя и наполовину еще дремавший, но уже постепенно пробуждавшийся, революционный по самой своей природе пролетариат. И этот пролетариат, повсюду завоевавший победу для буржуазии, уже предъявлял — особенно во Франции — требования, несовместимые с существованием всего буржуазного порядка; в Париже 23 июня 1848 г. дело дошло до первой страшной битвы между обоими классами; после четырехдневного боя пролетариат потерпел поражение. С этого момента масса буржуазии во всей Европе перешла на сторону реакции, объединилась с только что свергнутыми ею с помощью рабочих бюрократами-абсолютистами, феодалами и попами против «врагов общества», то есть против тех же рабочих.
В Пруссии это выразилось в том, что буржуазия предала ею же самой избранных представителей и со скрытым или откровенным злорадством наблюдала, как правительство разогнало их в ноябре 1848 года. Юнкерско-бюрократическое министерство, на целых десять лет утвердившееся теперь в Пруссии, вынуждено было, правда, править в конституционных формах, но мстило за это целой системой мелочных, небывалых до сих пор даже в Пруссии придирок и притеснений, от которых больше всех страдала буржуазия[494]. Но последняя смиренно ушла в себя, безропотно принимала градом сыпавшиеся на нее удары и пинки как наказание за свои былые революционные поползновения и постепенно привыкала теперь к мысли, которую впоследствии и высказала: а все-таки мы собаки!
Затем наступил период регентства. Чтобы доказать свою преданность престолу, Мантёйфель окружил наследника [принца Вильгельма, впоследствии императора Вильгельма I. Ред.], нынешнего императора, шпионами совершенно так же, как Путкамер теперь окружает ими редакцию «Sozialdemokrat». Как только наследник сделался регентом, Мантёйфеля, естественно, выставили вон, и началась «новая эра»[495]. Это была только перемена декораций. Принц-регент соизволил разрешить буржуазии опять стать либеральной. Буржуа с удовольствием воспользовались этим разрешением, но вообразили, что они теперь господа положения, что прусское государство должно плясать под их дудку. Но это совсем не входило в планы «авторитетных кругов», выражаясь языком рептильной прессы. Реорганизация армии должна была быть той ценой, которой либеральным буржуа надлежало оплатить «новую эру».
Правительство при этом требовало только фактического проведения в жизнь всеобщей воинской повинности в тех размерах, в каких она осуществлялась около 1816 года. С точки зрения либеральной оппозиции против этого нельзя было привести решительно ни одного возражения, которое не находилось бы в вопиющем противоречии с ее же собственными фразами о престиже и германской миссии Пруссии. Но либеральная оппозиция поставила как условие своего согласия законодательное ограничение срока военной службы двумя годами. Само по себе это было вполне рационально; вопрос был только в том, можно ли этого добиться, готова ли либеральная буржуазия страны отстаивать это условие до конца, ценой любых жертв. Правительство твердо настаивало на трех годах военной службы, палата — на двух; разразился конфликт[496]. А вместе с конфликтом в военном вопросе внешняя политика снова приобретала решающее значение также и для внутренней политики.
Мы видели, как Пруссия окончательно лишилась всякого уважения в результате своего поведения во время Крымской и Итальянской войн. Эта жалкая политика отчасти находила себе оправдание в плохом состоянии прусской армии. Так как уже и до 1848 г. без согласия сословий нельзя было вводить новые налоги или заключать займы, а созывать для этого сословных представителей тоже не хотели, то на армию никогда не хватало денег, и от безграничной скаредности она пришла в полный упадок. Укоренившийся при Фридрихе-Вильгельме III дух парадности и шагистики довершил остальное. Какой беспомощной оказалась эта воспитанная на парадах армия в 1848 г., на полях сражений в Дании, можно прочесть у графа Вальдерзее. Мобилизация 1850 г. была полнейшим провалом: не хватало всего, а то, что имелось, большей частью никуда не годилось[497]. Вотированные палатами кредиты, правда, помогли делу; армия была выбита из старой рутины; полевая служба, по крайней мере в большинстве случаев, стала вытеснять парады. Но численность армии оставалась та же, что и около 1820 г., в то время как все другие великие державы, особенно Франция, со стороны которой как раз теперь угрожала опасность, значительно увеличили свои вооруженные силы. Между тем, в Пруссии существовала всеобщая воинская повинность; каждый пруссак был на бумаге солдатом, но при увеличении населения с 101/2 миллионов (1817 г.) до 173/4 миллиона (1858 г.) установленный контингент армии не позволял принять на службу и обучить больше одной трети годных к военной службе лиц. Теперь правительство требовало увеличения армии, почти в точности соответствовавшего приросту населения с 1817 года. Но те же самые либеральные депутаты, которые беспрестанно требовали от правительства, чтобы оно встало во главе Германии, охраняло престиж Германии по отношению к иностранным государствам, восстановило ее международный авторитет, — эти самые люди теперь скряжничали и торговались и ни за что не хотели дать свое согласие иначе, как на основе двухгодичного срока службы. Были ли они, однако, достаточно сильны, чтобы осуществить свое желание, на котором они так упорно настаивали? Стоял ли за ними народ или хотя бы только буржуазия, готовые к решительным действиям?
Отнюдь нет. Буржуазия приветствовала их словесные бои с Бисмарком, но в действительности она организовала движение, которое, хотя и бессознательно, фактически было направлено против политики большинства прусской палаты. Покушение Дании на конституцию Гольштейна, попытки насильственной данизации Шлезвига приводили в негодование немецкого буржуа[498]. К третированию со стороны великих держав он привык, но пинки со стороны маленькой Дании вызывали у него возмущение. Был основан Национальный союз[499]; его силу составляла как раз буржуазия мелких государств. А Национальный союз, при всем своем либерализме, прежде всего требовал национального объединения под руководством Пруссии, по возможности либеральной Пруссии, в крайнем случае — Пруссии как она есть. Добиться, наконец, того, чтобы было ликвидировано жалкое положение немцев на мировом рынке как людей второго разряда, обуздать Данию и показать зубы великим державам в Шлезвиг-Гольштейне — вот чего прежде всего требовал Национальный союз. При этом требование прусского верховенства было теперь освобождено от всех тех неясностей и иллюзий, которые были еще свойственны ему до 1850 года. Было точно известно, что это требование означает изгнание Австрии из Германии, фактическое уничтожение суверенитета мелких государств и что и то и другое неосуществимо без гражданской войны и раздела Германии. Но гражданской войны больше не боялись, а раздел только подводил итог запретительной таможенной политике Австрии. Немецкая промышленность и торговля настолько развились, сеть немецких торговых фирм, охватывавшая мировой рынок, так расширилась и сделалась настолько густой, что система мелких государств у себя дома и бесправие и беззащитность за границей не могли быть долее терпимы. И в то самое время, когда сильнейшая политическая организация, какой только немецкая буржуазия когда-либо располагала, фактически выносила берлинским депутатам вотум недоверия, последние продолжали торговаться из-за срока военной службы!
492
Так Энгельс иронически называет либералов — сторонников превращения Германии в федеративное государство, подобное Швейцарии, разделенной на самоуправляющиеся кантоны.
493
Песня о бургомистре Чехе — сатирическая народная песня, высмеивавшая прусского короля Фридриха-Вильгельма IV в связи с неудачным покушением на него 26 июля 1844 г. бывшего бургомистра города Шторкова Г. Чеха.
Песня о баронессе фон Дросте-Фишеринг — сатирическая народная песня, направленная против католического духовенства; в песне высмеивались проделки организаторов так называемых «чудес исцеления», якобы совершавшихся в 40-х годах в Трире.
494
Речь идет о государственном перевороте в Пруссии в ноябре — декабре 1848 г. и о последовавшем затем периоде реакции. 1 ноября 1848 г. к власти пришло контрреволюционное министерство Бранденбурга — Мантёйфеля; 9 ноября 1848 г. указом короля заседания прусского Национального собрания были перенесены из Берлина в захолустный городок Бранденбург; большинство Собрания, продолжавшее заседать в Берлине, было 15 ноября 1848 г. разогнано войсками генерала Врангеля; государственный переворот завершился роспуском Собрания 5 декабря 1848 г. и опубликованием так называемой октроированной конституции, согласно которой вводилась двухпалатная система и за королем признавалось право не только отменять решения палат, но и пересматривать отдельные статьи самой конституции. Однако в этой конституции сохранялись еще некоторые демократические завоевания, в частности всеобщее избирательное право. В апреле 1849 г. Фридрих-Вильгельм распустил палату, избранную на основании октроированной конституции, и 30 мая 1849 г. издал новый избирательный закон, устанавливавший трехклассную систему выборов, основанную на высоком имущественном цензе и неравном представительстве различных слоев населения. Опираясь на раболепное большинство новой палаты представителей, король добился принятия еще более реакционной конституции, вступившей в действие 31 января 1850 года. В Пруссии сохранялась верхняя палата, составлявшаяся преимущественно из представителей феодальной знати («палата господ»). Конституция предоставляла правительству право создавать особые суды для рассмотрения дел о государственной измене. В декабре 1850 г. на смену министерству Бранденбурга — Мантёйфеля пришло министерство Мантёйфеля, в период правления которого, до ноября 1858 г., в Пруссии продолжалась крайняя политическая реакция.
495
В связи с неизлечимым психическим заболеванием прусского короля Фридриха-Вильгельма IV его брат, принц Вильгельм, был назначен сначала (в 1857 г.) его заместителем, а с октября 1858 г. регентом. Период регентства продолжался до смерти Фридриха-Вильгельма IV в январе 1861 г., когда регент стал королем под именем Вильгельма I. В 1858 г. принц-регент дал отставку министерству Мантёйфеля и призвал к власти умеренных либералов; в буржуазной печати этот курс получил громкое название «новой эры»; на деле же политика Вильгельма была направлена исключительно на укрепление позиций прусской монархии и юнкерства. «Новая эра» фактически подготовила диктатуру Бисмарка, пришедшего к власти в сентябре 1862 года.
496
В феврале 1860 г. буржуазное большинство нижней палаты (палаты представителей) прусского ландтага отказалось утвердить внесенный военным министром фон Рооном проект реорганизации армии. Однако правительство вскоре добилось от палаты утверждения ассигнований на «поддержание боевой готовности армии», что означало фактически начало осуществления задуманной реорганизации. Когда же в марте 1862 г. либеральное большинство палаты отказалось утвердить военные расходы и потребовало ответственного перед ландтагом министерства, правительство распустило ландтаг и назначило новые выборы. В конце сентября 1862 г. было сформировано министерство Бисмарка, которое в октябре того же года снова распустило ландтаг и начало проводить военную реформу, расходуя на это средства без утверждения ландтага. Этот так называемый конституционный конфликт между прусским правительством и буржуазно-либеральным большинством ландтага разрешился лишь в 1866 г., когда после победы Пруссии над Австрией прусская буржуазия капитулировала перед Бисмарком.
498
Согласно Лондонскому протоколу о целостности Датской монархии, который был подписан 8 мая 1852 г. Россией, Австрией, Англией, Францией, Пруссией и Швецией совместно с представителями Дании, герцогство Гольштейн оставалось в Германском союзе и входило в то же время в состав Дании; герцогство Шлезвиг входило в состав Датского королевства, сохранив некоторые особые права, которые, однако, не соблюдались господствующими классами Дании. Последние продолжали попытки полностью подчинить себе оба герцогства; в 1855 г. была опубликована единая для всех частей Датского королевства конституция, распространявшаяся на оба эти герцогства; лишь под давлением германского Союзного сейма датское правительство в 1858 г. согласилось изъять из сферы действия конституции Гольштейн, но при условии участия герцогства в национальных расходах; Шлезвиг же целиком остался в составе Датского королевства. 13 ноября 1863 г. датский парламент принял новую конституцию, провозглашавшую полнее присоединение Шлезвига к Дании.
499
Национальный союз был основан 15–16 сентября 1859 г. на съезде буржуазных либералов немецких государств во Франкфурте-на-Майне. Организаторы Национального союза, представлявшие интересы немецкой буржуазии, ставили целью объединение всей Германии, за исключением Австрии, под главенством Пруссии. После австро-прусской войны и образования Северогерманского союза, 11 ноября 1867 г., Союз объявил о своем самороспуске.